***
На следующий день, когда умирающий от похмелья Ники, дёргается от звонящего телефона, Эндрю даже не пытается сдержать веселье, наблюдая за этим. Не совсем злорадство, но и не жалость к его самочувствию, конечно же. — Алло? — говорит Хэммик, приняв вызов от незнакомого номера. — Кто это? Эндрю не слышит ответ, но видит, как краснеет и пищит Ники: — Боже, прости пожалуйста за доставленные неудобства! Я… С тобой правда было очень классно, жаль я не помню половину вечера. Потом Хэммик вновь слушает ответ собеседника и расплывается в облегчённой улыбке. — Спасибо, Натаниэль. Надеюсь, вчера была наша не последняя встреча, потому что упустить такого красавчика непростительно. Кузен смеётся, но будь сейчас рядом Натаниэль, то Ники вëл бы себя по-другому — подмигнул, приобнял и все прочие штуки из флирта, которые Эндрю терпеть не может. — Ты такой легкомысленный, Ники, — неодобрительно качает головой Аарон, играющий в видеоигру. — Никто не спрашивал твоего мнения, Мистер гетеросексуал, — хмыкает Ники и, убрав телефон в карман, уходит в комнату. Эндрю ловит себя на мысли, что, возможно, ему интересно узнать, как Натаниэль вообще смог добровольно вытерпеть компанию Ники, но это значило бы, что им снова придётся встретиться, а этого Эндрю не нужно. Ему не нужно тех чувств, затуманивающих здравый смысл. Ему не нужно испытывать потребность в ком-либо, чтобы изнашивать собственное сердце до последних трещин и кровавых осколков. Ему не нужно делать себя уязвимым, когда вместо этого он может дать понять людям вокруг, что сам может сделать такими их. Так что ему абсолютно точно не нужна вторая — бессмысленная — встреча с Натаниэлем, чтобы снова досадливо осознать, что он, чёрт бы его побрал, реально красив. От этих мыслей хочется вскрыться собственными ножами, ведь Эндрю не хочет становиться как они. Не хочет идти на поводу животных желаний, только завидев кого-то привлекательного. Стены, выстраиваемые им многие годы, держат плотину запретных мыслей и неозвученных слов прочно, но воспоминания всё равно пробиваются, привнося с собой отголоски боли. Не ту, которую испытывал он, а ту, которая как проклятье может просочиться сквозь его пальцы, если он вовремя не остановится. Чтобы окончательно убить в себе зарождающееся нечто, копошащееся на краю сознания, как гадкий червь, при следующей встрече в Райских сумерках Эндрю озвучивает Натаниэлю предупреждение, добавляя к произнесенному привычную безумную усмешку: — Держись от меня подальше. — Как скажешь, — пожимает тот плечами, будто выслушал прогноз погоды. В ожидании своих заказов у барной стойки Эндрю с трудом — что крайне не похоже на его сдержанность — может отказать себе в том, чтобы боковым зрением не наблюдать за Натаниэлем, убеждая себя в том, что он не знает, можно ли ему доверять. Просто безопасности ради. — Пялишься, — почти нехотя замечает Натаниэль. — Заткнись, — любой, кто услышал бы опасный, пронизанный ледяной, готовой к исполнению угрозы, тон уже пошёл бы на попятную, но Натаниэль лишь скосил взгляд в сторону голкипера и позволил себе усмехнуться так, будто считал, что имеет шанс на победу в их странной игре. — Я довольно самостоятельный, могу сам решить, что мне делать, — отвечает он как ни в чём ни бывало. — Не похоже, чтобы это были благоразумные решения. — Не похоже, чтобы у тебя был повод переживать об этом. И это правда. Эндрю пытается занять себя другими, более бессмысленными мыслями, только чтобы отвлечься от неважных раздумий о том, что, например, можно почувствовать, если дотронуться до щеки Натаниэля — до этой гладкой и раздражающе идеальной кожи. Или каково смотреть ему в глаза, находясь на расстоянии вдоха. Или ощущать его улыбку на своих губах… И Эндрю уходит — от Натаниэля, от роя назойливых мыслей и с бутылкой виски в руке, намереваясь залить в себя столько алкоголя, сколько потребуется, чтобы изничтожить мысли, въевшиеся в подкорку сознания, и заглушить отвращение к самому себе.***
Такие встречи повторяются с завидной регулярностью — около двух раз в месяц. Эндрю сначала язвительно шутит, что Натаниэль одержим сталкерством, но становится не смешно, когда он сам начинает выискивать в толпе клуба рыжую макушку. Привык. Как выдрессированная псина. Однажды Натаниэль даже рассказывает историю своей жизни — о жестоких родителях, которые относились к нему немногим лучше, чем к личной разделочной доске, проверяя на прочность ножами и кулаками, потом о дяде Стюарте, который лишил их опеки и усыновил Натаниэля, и о недавнем переезде в Вашингтон. Эндрю внимательно слушал и всë же решил поведать и о своем прошлом, потому что на правду принято отвечать правдой — так они договорились. Своей биографией, рассказами о всех семьях, где он был, о том, что с ним делали, и о том, что делал он сам, когда оказался в колонии для несовершеннолетних, он добавил мрачных красок в их вечер, которые сгустились над столом, будто облако табачного дыма. — Ты очень сильный, Эндрю, — нарушив тяжёлую тишину за столом, уверенно проговорил Натаниэль. — Это не сила, — брезгливо поморщился Эндрю, будто ему было неприятно каждое произнесенное слово, — всë, что я могу — просто существовать во всём этом дерьме. Его жизнь до ужасного примитивна… И если скрасить еë могут наркотики, алкоголь и таблетки, то разве это так уж плохо? — Ты удивительный, — всë еще продолжает нести что-то идиотски сентиментальное, по мнению голкипера, Натаниэль. И с таким дурацким искренним взглядом, словно увидел в Эндрю что-то, что может решить все его проблемы. Словно проглядел за опьянённым взглядом ореховых глаз ответ, понятный лишь ему. — Слащавость тебе не идëт, — фыркнул Эндрю. — А что же мне идëт? — вернув себе дерзкую ухмылку, тут же спрашивает Натаниэль. — У тебя неплохо получается молчать, — Эндрю не сдерживает усмешки, ожидая последует ли Веснински его совету или ему придется помочь. — Увы, язык мой — враг мой, мне бывает сложно остановиться, — без подразумеваемого сожаления говорит Натаниэль. А затем его тон вдруг становится серьёзнее, когда он спрашивает: — Всë в порядке? Эндрю застывает с поднесенным ко рту шотом с виски, который, как он думал, был всем, чего он хотел сейчас. Ставит его обратно на стол. Переводит до цепкого внимательный взгляд на Натаниэля. Никого не интересовало хоть раз, всë ли в порядке у Эндрю. Им не было дела до его чувств. Почему этому парню не всë равно? — Эндрю? — повторяет Натаниэль, обеспокоенный затянувшимся молчанием. — Да или нет? — спрашивает Эндрю, игнорируя покалывание между ребер, вызванное этим вопросом. — Да, — без тени сомнений отвечает Натаниэль. Эндрю тянется к нему, берëт лицо в свои ладони и целует быстро, грубо, будто даже зло, но на самом деле со всеми теми мыслями и чувствами, выражать которые он не умеет. Грубое «спасибо». Недовольное «не становись чем-то значимым в моей чертовой жизни». Ядовитое «Давай же, въедайся под мою кожу, распусти меня по швам». Натаниэлю кажется, что поцелуи с Эндрю умопомрачительно сносят его крышу, и резкое осознание, что им так трудно оторваться друг от друга, распаляет атмосферу в помещении; комната в Райских Сумерках будто кажется теснее, но вместе с этим идеально подходящей только для них двоих здесь и сейчас. И он отвечает ему с тем желанием, которое теплилось у него уже не первый месяц, расплавляя его изнутри. — Я не хочу, чтобы ты думал, что это только из-за того, как ты выглядишь, — сокрушенно произносит Эндрю, и поэтому Натаниэль понимает, насколько важно ему признаться в этом, чтобы сделать большой шаг в их доверии. — Я так не думаю. — Всë ещë да? — Да. Эндрю берёт его за руку, переплетая их пальцы, и не может оторвать взгляд от того, как Натаниэль сжимает его руку в ответ. По какой-то невероятно глупой причине происходящее сейчас кажется безумно важным и нужным настолько, насколько Эндрю не признает вслух. — Ненавижу то, что ты заставляешь меня чувствовать к тебе, — шипит голкипер. — Я тоже, Дрю. Миньярд, всë ещë не привыкший к такому незаслуженно мягкому варианту своего имени, нахмуривается, отворачивается обратно к оставленному и вроде как до сих пор манящему шоту с виски, игнорируя жар в груди и уверяя себя, что это всë из-за алкоголя. — Не отворачивайся от меня, — Натаниэль говорит тихо и так вкрадчиво, что его голос хочется слушать до бесконечности, даже если придётся оглохнуть. — Ты можешь не смотреть на меня, если тебе тяжело, я понимаю, но не отворачивайся. В словах заложен куда более глубокий и важный смысл, чем просто просьба повернуться к нему лицом — это в очередной раз ударяет по броне Миньярда. Когда Эндрю снова возвращает к нему взгляд, Натаниэль теряет дар речи, потому что в залитых золотом глазах нет прежней настороженности, колкой насмешки и невидимой стены, которую, казалось, никому нельзя преодолеть живым. Эндрю строго смотрел на него, будто убеждался в том, верно ли всë услышал. — Хорошо, — говорит Эндрю, заключая руку Натаниэля в свои прикосновением, будто хочет защитить своë от всего мира. — Спасибо. От вида тëплой улыбки Эндрю становится по-хорошему плохо, но он готов смириться с этим, ведь это же Натаниэль.***
О том, что Натаниэль Веснински безумно красив, Эндрю узнает из журналов и новостей моды, которые, видит Бог, он никогда в жизни не читал, но с тех пор, как Натаниэль рассказал ему о своей карьере моделью, не смог противостоять любопытству. Натаниэль Веснински: приглашение на неделю моды в Нью-Йорке? Натаниэль Веснински — идеальная неидеальность. Натаниэль Веснински в интервью — о своей жизни и как идти вперёд, когда кажется, что смысла нет. — Ты довольно популярен, — усмехается Эндрю. — Неужели тебе правда стало интересно, и ты искал новости обо мне? — Миньярд готов поклясться, что слышал лукавую улыбку собеседника из динамика телефона. — 85%. — Жду не дождусь, когда же приближусь к 100. Кстати, что тогда будет? — Я думаю над тем, чтобы подстроить тебе несчастный случай. На одну проблему в моей жизни станет меньше. От заливистого и искреннего смеха Натаниэля у Эндрю в животе завязывается тугой узел чего-то странного и непривычного. — Знаешь, с каждым разом я верю тебе всë меньше. — Ты просто помешанный. Перед тем, как Натаниэль успевает ответить, в комнату Эндрю врывается раздраженный Кевин с возмущёнными: — Эндрю, какого чёрта? Тренировка через полчаса, мы уже минут двадцать ждём тебя у машины! — Это Кевин там буйствует? — не сдерживает смешка Веснински. — Ага, — с неприкрытой издёвкой смотря на нападающего, отзывается Эндрю. — И дня без поля прожить не может. — Хорошей тренировки, Дрю, — не полностью серьёзно, но с искренним желанием хорошо провести время, говорит Натаниэль. — Твоё чувство юмора оставляет желать лучшего, мне тебя даже жаль, — вздыхает голкипер. — Да брось. Я знаю, что ты без ума от моего чувства юмора. Не то чтобы юмор Натаниэля — действительно то, что не оставляет Эндрю ожидаемо безразличным, но определённо входит в список вещей, которые… являются не такими уж и плохими, если сложить полную картину его характера. — С кем ты говорил? — спрашивает Кевин, когда Эндрю заканчивает звонок. — И почему ты говорил обо мне? — Не твоë дело, Кевин. Это правда то, что Эндрю не готов раскрыть кому-то ещё, кроме них с Натаниэлем. Ничто. Через несколько дней Эндрю смотрит на выложенный фотосет в инстаграмме Веснински и думает, что все те люди, оставляющие восторженные комментарии, невыносимо глупые. Потому что они видят только красоту Натаниэля, а Эндрю научился заглядывать гораздо дальше собственного зрения и видеть в улыбке затаенную грусть, в глазах — детскую радость, а в шрамах — борьбу жизни. У Натаниэля Веснински красивая душа, и Эндрю, возможно, может признаться себе, что такая красота не отталкивающая и, ему не противно от самого себя. Всë в нем притягивает Миньярда ближе положенного и заслуженного. И он тонет в море синих глаз без шанса на спасение, в котором даже не нуждается. А Натаниэль-черт-бы-побрал-его-доверие-Веснински выражает желание потонуть вместе, однажды спросив в перерыве между поцелуями: — Где я могу до тебя дотронуться? Миньярд смотрит на него несколько долгих секунд, а затем берет его руки и кладëт себе на плечи. — Здесь и в волосах. От целомудренных поцелуев, которые ему дарит Натаниэль, Эндрю позорно — хотя Натаниэль наверняка бы оспорил данный термин по отношению к голкиперу, если бы услышал — теряется, и не любит признавать это. И то, как рядом с Веснински ему становится спокойно, выбивает из колеи, но не привносит ожидаемого чувства потерянности или страха перед неизвестным, потому что Эндрю чувствует себя так, будто он впервые за долгое — возможно, слишком долгое — время вернулся домой.***
На время летних каникул Эндрю только рад был покинуть Лисью Нору и уехать в загородный дом к Натаниэлю, чтобы провести вместе целый месяц. Он говорит Аарону, что тот может поехать куда-нибудь к своей чирлидерше; Ники — вернуться к Эрику ненадолго; а Кевина оставляет под строгим присмотром Ваймака; и уезжает на мазератти туда, где его правда ждут. Всë происходящее ощущается таким правильным, что Эндрю не уверен, что с этим делать. Он не должен чувствовать себя так, будто, являясь половиной чего-то важного, он вот-вот воссоединится с другой половиной этого. Неестественная необходимость в том, чтобы видеть Натаниэля, чувствовать его касания и знать, что с ним всë в порядке, вжилась ему в подкорку разума. И не то чтобы Эндрю видел причины противостоять появлению новой зависимости, потому что, позволив себе один раз ступить не по той дороге из-за интереса, он уже не мог найти дорогу назад. Сложнее отыскать верный путь — да и нужно ли ему это вообще? — становилось, когда губы Натаниэля накрывали его собственные, а горячий шёпот звучал оглушительно громко: — Добро пожаловать домой, Эндрю. Натаниэль отдаëт ему дубликат ключей и улыбается, наблюдая за растерянным Эндрю. Забавно. Видеть его таким позволено только Натаниэлю. — Тот, что больше — от этого дома, а второй — от моей квартиры. Хочу, чтобы ты знал, что у тебя всегда будет место, куда ты сможешь вернуться, — спокойно объясняет Натаниэль, словно в этом нет ничего такого. Выражение такого серьёзного шага с удовольствием в глазах и удовлетворительной улыбкой на губах без слов говорят о том, что даже сейчас Веснински старается смягчить реакцию Эндрю, если вдруг это как-то заденет его старые раны. Миньярд силой заставляет себя собраться и отвечает, сведя брови к переносице: — Ты не можешь говорить «всегда»… — Очень даже могу, — совершенно беззастенчиво перебивает его Веснински. — Потому что знаю, что это надолго, дольше, чем ты можешь представить. Зайдëм в дом наконец? Эндрю сжимает в руке небольшую связку ключей и проходит мимо Натаниэля, слегка пихнув его в плечо. Он поймет, — думает Эндрю. И Натаниэль правда понимает. Видит, как Эндрю прячет ключи в карман, и Натаниэль подозревает, что кроме них там лежит вторая вещь, делающая Эндрю собой и помогающая поддерживать связь с реальностью — пачка сигарет. Вечером они обязательно покурят вместе. Эндрю кажется, что он точно не заслужил ничего из происходящего. Ни тëплого взгляда удивительных голубых глаз Натаниэля, ни его терпеливости и уж тем более знакомства с дядей Стюартом за ужином. Всë как у нормальных людей. — Эндрю, я могу рассчитывать, что ты позаботишься о Натаниэле? — спрашивает Стюарт. — Конечно, — не сомневаясь ни секунды, отвечает Эндрю. Я убью любого, кто навредит ему. — Что ж, тогда добро пожаловать, отныне в этом доме тебе будут только рады, — вежливая улыбка Стюарта приобретает больше искренности, и Натаниэль тоже расслабляется. По прошествии первого дня Эндрю понимает, что уже не хочет уезжать отсюда. Здесь так спокойно. Нет людей, говорящих, что он должен делать, нет тесноты Лисьей Башни. Есть только Натаниэль, ворующий у него сигарету, а после — поцелуй. Боже, когда Эндрю только стал таким кошмарно уязвимым? Сколько можно уничтожать собственную броню, подвергая себя опасности привязанности и чувств, которых быть не должно? — Спасибо, что приехал, — тихо говорит Натаниэль и затягивается. И Эндрю понимает — столько, сколько понадобится. Не Натаниэль делает его уязвимым, а то, что Эндрю собственными мыслями всё ещё подавляет существование этого. Соответственно, если бы он принял их ничто, то и жить стало бы проще. Интересная затея, м? Губы Эндрю расплываются в усмешке — с проясняющейся ясной и непропитанной «химией». Почти отказавшись от крекерной пыли по настоянию Веснински, полной осознанности мешали разве что таблетки. Но сейчас Эндрю ощущал в собственных руках достаточно контроля, чтобы принимать решения. Натаниэлю очень нравится видеть подлинные эмоции на лице Миньярда, а ещë больше — понимать, что он является их причиной. — Не думал, что скажу это тебе когда-нибудь, но иногда я хочу убить тебя не так сильно. — Дай отгадаю: из-за того, что я заставляю тебя чувствовать, да? — догадывается Веснински. — И тебе это нравится. — Думаю, тебе пора заткнуться, — говорит Эндрю и подаëтся вперед, чтобы, увидев молчаливое и безоговорочное «да», накрыть мягкие, немного сухие и отдающие сигаретным дымом губы своими. Натаниэль отвечает, запутываясь пальцами в светлых волосах, и Эндрю сдерживается от того, чтобы зажмуриться от приятного прикосновения. Так делать умеет только Натаниэль, он уверен. Потому что и позволена очередная привилегия лишь ему. Исключительно Натаниэлю под силу собрать Эндрю по кусочкам, которые, как он думал, давно потерялись или атрофировались. Мысли. Чувства. Они вдвоëм. Это всë бережно собрано воедино Натаниэлем.***
— Как там Кевин? — обеспокоенно спрашивает Натаниэль. — Я видел интервью. — Пришёл в себя, — коротко отвечает Эндрю в попытке придать голосу небрежность, хоть и подозревает, что Веснински обмануть не удастся. — Рико перегнул палку. Опять, — тяжело вздыхает Натаниэль. — Очень хочется перегнуть ему за это ребра, — прошипел Эндрю. — Эндрю, всë наладится, — слова Натаниэля звучат умиротворенно, но смысл их Миньярд воспринимать не в силах. — Не вини себя в том, что произошло. Никто не знал, что так будет. — Я должен защищать Кевина, но не могу справиться даже с этим, — Миньярд глухо и с отдающей в голосе истерикой посмеялся со своей никчемности, чем заставил Натаниэля волноваться ещë сильнее. — Какой тогда смысл в моей жизни? — Эндрю, не обесценивай свою жизнь, — строго говорит Веснински. У него есть причины так вести себя сейчас, когда Эндрю, он уверен, не будет ставить во что-либо слова других, если его не убедить перестать заниматься саморазрушением. — Ты сделал очень много для Кевина, благодаря тебе он снова играет на поле, тренируется с командой и учится понимать, что такое доверие. Он всë ещë доверяет тебе. Да, ему пришлось тяжело сегодня, но теперь он знает, что рядом команда, которая его поддержит. И ты на его стороне — это гораздо сильнее влияет на него, чем Рико с его недостатком внимания и завышенным самомнением. Эндрю молча пялится в разбитое им же окно. Где-то на задворках сознания постукивает странное желание поверить сказанному. Это ведь не ложь, да? — Ненавидишь меня? — снова подает голос Веснински. — Всем сердцем, — отвечает Эндрю, и на губах расцветает усмешка. Скорее горькая, чем облегчённая, но даже от неë он немного расслабляется. Потому что ему доверяют. — Боюсь, когда в следующий раз кто-то скажет, что ты бездушный, мне придется вступить в драку. Голкипер наконец разжимает кулак, смотря, как неровными струйками с него стекает кровь. Некрасиво. Но ему плевать. Эндрю всегда, казалось, был уверен, что опорой — больше физической, чем душевной конечно — являлся он сам, когда, на самом деле, даже для самой непробиваемой крепости существовала собственная опора, поддерживающая её сохранность. Даже если мало кто замечал трещины, их всё равно необходимо было цементировать, пока вся стена не развалилась. Но Натаниэль — внимательный придурок. Он не жалеет Миньярда, унижая своим сочувствием, как это делали другие люди, он понимает и принимает его, не пытаясь изменить, но стараясь помочь. Эндрю такой расклад, как ни странно, устраивал.***
Эндрю с радостью бы пропустил скучнейший осенний банкет, но Кевин — и этим всë сказано. После интервью им обоим нужно что-то, доказывающее, что защита действует. Так что Эндрю, придерживаясь обещания, придется пойти. Радует только одно. — Хотел бы я увидеть тебя в том костюме, который вы с Ники купили на выходных, — вздыхает Натаниэль во время очередного видео-созвона. — Тебя что-то останавливает? — насмешливо ухмыляется Эндрю. Веснински смотрит на него с вопросом и неуверенно отвечает: — Вроде того? Эндрю цокает с напускным недовольством. — Не думал, что тебе нужно особое приглашение, — как ни в чем ни бывало заявляет он. Натаниэль пару секунд обдумывает услышанное, и в голубизне его глаз мелькает веселье. — Ты хочешь, чтобы я пришел туда с тобой? Эндрю до чертиков раздражает эта лукавая интонация и ласково приподнятые уголки губ. — Твой выбор, — небрежно бросает Миньярд. — Я согласен, Эндрю. Поговоришь с тренером об этом? — Завтра. — Хорошо. — Попробуй прийти без лишних приключений, — почти обязательное заверение. — Я понял. И Эндрю понимает, что весь вечер в компании Лисов ему, вероятно, придется смотреть на Натаниэля, как на очередного скучного человека, чтобы не выдать их, а не как… а кто он ему, собственно? Тот, кто тащит его со дна, когда остальные давно оставили эту затею? Тот, кто по-настоящему оправдывает хрупкое доверие Эндрю? Тот, кто точно остановится, стоит только Эндрю попросить? Удивительный идиот. Но, пожалуй, Эндрю не против, что это его идиот. И пусть только найдется смертник, который решит оспорить это. Когда на следующий день Эндрю задерживается и подходит к тренеру после тренировки, тот выглядит удивленным. — Кевина потерял? — хмыкает Ваймак. — Нет. Хотел спросить насчёт осеннего банкета. Брови Ваймака взлетают вверх, но уже через секунду он возвращает себе серьёзное — тренерское — выражение и откашливается. — Слушаю. — Вы говорили, что каждый из команды может пригласить одного человека в качестве сопровождения. Мне нужен такой билет. Шестеренки в голове Ваймака отказываются складывать в единую картину Эндрю, который хочет кого-то пригласить. Без угроз. И намеков, что это шутка. — Они у меня в кабинете, пойдем, — оцепенение спадает, и тренер машет рукой в сторону коридора. Уже через десять минут Эндрю присылает сообщение:Билет у меня.
Круто Мне пришлось немного изменить график, договориться о более ранних сроках съемки, которая была запланирована в день банкета.Значит, сегодня ты занят, наркоман?
Да :( Завтра тоже, но потом два дня будут уже легчеБудешь меньше отдыхать или есть — убью.
Ладно-ладно, я понял Неделя до их встречи превращается в обратный отсчëт. Усмешка Эндрю с каждым днем становится всë шире, когда он представляет Натаниэля в костюме с оранжевым галстуком. Ему должен пойти этот цвет — это ведь буквально цвет его волос. Как там он говорит обычно? «Подчеркнет цвет глаз», но в этом случае речь о дурацких рыжих вихрах. Дорога долгожданного дня банкета хоть и кажется жутко выматывающей, Эндрю тешит себя мыслями о том, что скоро увидит Веснински. Последний раз они виделись недели три назад в vip-комнате Райских сумерек. Вечер получился… хорошим. Интересно, каким будет этот? — Эндрю, где тот, кого ты пригласил? — спрашивает Ваймак по прибытии автобуса на место назначения. — Ты кого-то пригласил? — тут же реагирует Ники. — Время ещë есть, тренер, — отвечает Эндрю, игнорируя любопытствующего кузена. Тот всë равно скоро узнает, так что какой смысл тратить время сейчас? — Будь добр, не опаздывай, — говорит ему Ваймак, а затем обращается ко всем остальным: — Теперь проваливайте. — Ты что, правда кого-то пригласил? — хмуро интересуется Кевин, как только они покидают автобус. — А что, это запрещено? — усмехается Миньярд. — Это серьезное мероприятие. — Есть что ещë сказать из очевидного или может до тебя дойдет, что не стоит испытывать моё терпение раньше времени? Возмущенный Кевин замолкает. Лисы толпятся вокруг автобуса в ожидании тренера, а Эндрю тратит время на осмотр парковки. Много машин, причем одинаково дорогих — осталось только ценники повесить, и как будто ходишь по автосалону. Взгляд ни за что не цепляется в первые несколько минут, но потом Миньярд замечает подъехавший чëрный Porsche, который занимает одно из немногих свободных мест. Эндрю не в силах рассмотреть с такого расстояния номер автомобиля, но выглядит он точно так же, как и тот, на котором водитель Стюарта подвозит их с племянником. И точно он — когда из салона выбирается фигура в темном пиджаке и с рыжей шевелюрой. Натаниэль что-то говорит водителю в течение нескольких секунд, а потом разворачивается и уходит. Оглядывается, пытаясь найти «несуразный автобус с лисьими лапками и кучкой идиотов вокруг» по описанию Миньярда. И когда тот ему лениво машет, Веснински быстрым шагом сокращает разделяющее их расстояние. Так всегда. Как только они дальше друг от друга, чем нужно, ему тут же хочется подойти, подбежать, быть рядом сколько это возможно. Миньярду почти смешно с данного факта, если бы только это зудящее чувство не жило и в нём тоже. — Добрый вечер, — ровным голосом произносит Натаниэль, обращая на себя внимание всех Лисов. — Ты почти опоздал, — цокает Эндрю, про себя желая повеселиться с реакции Лисов. Сейчас они замолчали, вероятно, в удивлении. — «Почти» и «опоздать» всë же не одно и то же… — поправляет его Натаниэль. Эндрю замечает то самое осознание на лицах других, когда они поняли, что поправить Эндрю могут единицы, а остаться без повреждений после этого — и того меньше. — Нат, не знал, что ты придешь! — первым ожидаемо встрепенулся Ники и, обернувшись к голкиперу, спросил: — Эндрю, так это его ты пригласил? — Долго же до тебя доходит, Ники, — с нарочитой досадой отвечает голкипер. Ники, не замечая упрёка, приветственно обнимает неожиданного гостя. — Давно не виделись, — улыбается Веснински. Когда Хэммик отстраняется, его лицо удивлённо вытягивается, будто он вспомнил что-то важное и непонятное, так что в следующую секунду он снова обращается к Эндрю: — Стой, а как вы вообще познакомились? — Случайно, — пожимает плечами Миньярд. Потом ещё одним пристальным взглядом становится меньше, когда Эллисон произносит: — Какого чëрта? Ты же… Веснински, да? Натаниэль сразу же поворачивается в её сторону и добродушно улыбается, говоря: — Приятно познакомиться, мисс..? — Эллисон Рейнольдс, — она отвечает ему тем же и протягивает руку, чтобы легким жестом пожать его руку. — Так, а теперь немного понятнее для тех, кто не сидит сутками в инстаграмме, — вмешалась в происходящее Дэн, неловко взмахнув неопределённым жестом руки в воздухе. Её предположение, на удивление, оказалось близким к правде. — Я Натаниэль Веснински. Будем знакомы, — сказал «мистер-обаятельная-улыбка-на-публику». — Известная модель, — подметил для незнающих Хэммик. — У него больше двухсот тысяч подписчиков в инстаграмме, — добавила Эллисон, будто это действительно являлось чем-то важным и необходимым. — Поняли, — отозвался Мэтт с доброжелательной улыбкой и протянул руку для крепкого рукопожатия. — Мэтт, — произнёс он, пожимая в ответ руку Натаниэля. — Рад знакомству, — сказал тот. — Дэн, — представилась капитан, так же пожимая руку нового знакомого. — Рене, — мягко улыбнулась за ней Уокер. — Сет, — без явного дружелюбия коротко проговорил Гордон. — Остальных я знаю, — сказал Натаниэль с, возможно, немного загадочной улыбкой, чем заслужил вопросительный взгляд Аарона и Кевина. Эндрю подумал, что вечер и вправду обещает быть не таким скучным и ужасным, но, очевидно, ошибся. Или ошиблись организаторы, решившие посадить Лисов и Воронов за один стол. Бледный от страха Кевин плëлся за Эндрю с Натаниэлем. — Всë будет нормально, — пытается приободрить Дэя Веснински, хоть и видел, что Кевин, кажется, вообще не воспринимал ничего вокруг, будто абстрагировавшись от проблемы, думал, что решит её. Тем не менее Натаниэль принимает решение сесть рядом с Кевином, в то время как с другой стороны от нападающего — Эндрю. Команда Лисов занимает места, и Натаниэль поднимает голову, встречаясь равнодушным взглядом с Рико. — Непослушный цепной пëс, — холодно цедит Морияма. — И я слышу это от мудака с манией величия? — фыркает Натаниэль. За столом стихают разговоры и прочие звуки. Рико буравит Веснински яростным — предупреждающим — взглядом, который Натаниэль, в свою очередь, воспринимает спокойно. Даже привычно, — думает он про себя. — Может сделаем вид, что все находящиеся тут могут посидеть тихо в компании друг друга? — предлагает он, искренне не желая портить вечер другим такими разборками. — С каких пор тебе не все равно на какую-то команду экси? — едко спрашивает Рико. — Что могло заставить тебя обратить внимание на Лисов? Тебе же плевать на экси… — Не твое собачье дело. Кажется, именно в этот момент Лисы стали понимать, почему именно его пригласил Эндрю. Куда же команда Пальметто без скандальных новостей? Когда Рико снова заговорил — об экси, о том, какие Лисы никчемные, и насколько легко вороны выиграют, Натаниэль сдерживал себя. С одной стороны, это не его «битва». С другой — слова Рико явно задевают Лисов, и они пытаются решить всë слишком мирным путём. С Воронами такое не срабатывает, потому как провоцировать они не перестают. Веснински взглянул на Эндрю и тот, словно почувствовав это, повернул голову в его сторону. В карих глазах — предвкушение веселья. И этого достаточно для Натаниэля, чтобы начать. — Теперь понятно, почему твой отец и тренер стал так редко брать тебя с собой куда-либо за пределы Эвермора. Ты же совершенно не умеешь вести себя адекватно на людях, — заявляет он. — Зато твой папаша воспитал тебя как надо, — с ухмылкой ответил Рико, будто только и ждал, когда Веснински снова подаст голос. — Ты так похож на него, что мне противно дышать с тобой одним воздухом. Эндрю понял: что-то не так. С лица Натаниэля схлынула прежняя самоуверенная насмешка, и голубые глаза застелились тихой яростью. — Пошëл ты, — процедил он. — Ой-ой, неужели задел за живое? — Рико непременно захотелось вцепиться в его глотку после осознания, что он нашёл уязвимое место. Это было близко к победе. — Я сказал: иди нахуй, Рико. — Повторяешься, — Морияма хищно улыбнулся. — Но, знаешь, я не удивлён, у тебя непризнанный талант становиться всë более никчёмным. Эндрю прожигал в Рико дыру и мысленно убил его уже как минимум трижды. Тем временем Дэн уже завела разговор с парой ребят из Воронов и аккуратно пыталась втянуть Лисов в более мирную атмосферу, а Воронам сказать, чтобы меньше провоцировали ребят. — Ты хоть понимаешь, с кем говоришь? — прошептал Кевин со смесью ужаса и гнева одновременно. Он боялся реакции Рико на происходящее, того, как это может обернуться для Лисов, и, соответственно, злился на, видимо, неумеющего держать язык за зубами Натаниэля. Какого чёрта вообще Эндрю пригласил его? — Более чем, — ответил Натаниэль, вернув своему голосу и взгляду тот самый вид безразличия, за которым можно скрыть неуместные эмоции. Эндрю распознал этот вид почти сразу же, из-за чего неосознанно стал раздражаться ещё больше на собственное возрастающее беспокойство. Перепалка Натаниэля и Рико не выглядела простой ссорой людей, которые просто не понравились друг другу после знакомства. Контекст их фраз, которыми они пытались задеть друг друга сильнее и больнее, подсказывал Миньярду, что они, как минимум, уже знакомы. Неосведомлённость оставила неприятный привкус, ведь не сказать всю правду — всё равно, что соврать. Резко банкет перестал иметь какой-либо смысл для Эндрю, пока он не выяснит в чём дело. Поймать нечитаемый взгляд Веснински, смотрящего на Рико, который с неприкрытой враждебностью следил за Дэн и подключившемуся к разговору Ники, не удалось. Когда к ним позже подошел Ваймак, со стороны всë наверное выглядело как затишье перед бурей. Однако, Рико не предпринимал попыток полить грязью Лисов, как планировал, чему Натаниэль был рад. Он, конечно, вëл себя неоправданно смело, но всë сложилось лучше, чем если бы в спор с Рико вступил Эндрю. В отличие от Лисов, Веснински, во-первых, знал, как можно повлиять на Рико — что сказать, куда больнее надавить, хоть и не воспользовался этим в полной мере, а во-вторых, понимал, что Морияма не станет мстить. Уж на кого-кого, а на Веснински ему определенно не стоит тратить свое время и силы — они оба это понимали. Причинять вред Лисам имеет и того меньше смысла для Воронов, ведь Натаниэля напрямую с ними связывает лишь один человек, а Рико занимает не такое высокое положение в своей семье, чтобы иметь возможность навредить кому-либо, не запачкав руки и не привлекая внимания. Следовательно, всё должно быть в порядке. Спустя пару часов столы убрали, освобождая место в и без того просторном помещении, и Лисы с Воронами покинули свой стол, будто и не встречались этим вечером. Натаниэль думал о том, что неплохо было бы сходить к столу с закусками и взять себе немного пунша, чтобы расслабиться, когда рядом с ним вдруг появился Эндрю и сказал: — Потанцуем? Его протянутая ладонью вверх рука одним своим видом вызывала трепет у Веснински, заставляя отвлечься от малоприятных мыслей сегодняшнего вечера. Если рядом Эндрю, всё вокруг становилось будто на пару оттенков светлее и чуть менее безнадёжным. — Да. Он вложил свою ладонь в его и позволил отвести себя ближе к людям, разбитым на пары и танцующим медленный красивый танец. Натаниэль помнил такие движения, потому что это далеко не первое посещенное им официальное мероприятие. Но он не знал, что Эндрю тоже умел танцевать. — Я могу? — спросил Натаниэль, задерживая одну руку в воздухе над плечом Миньярда. — Можешь, — на выдохе согласился Эндрю. Он опустил свою руку, убедился, что прикосновение не напрягает Эндрю, и улыбнулся. Миньярд, в свою очередь, притянул Натаниэля ближе, обхватив свободной рукой его талию. Они смотрели друг на друга несколько секунд, желая запечатлеть момент, когда здесь и сейчас есть только они и танец. Натаниэль не знал, что Эндрю мог так двигаться. Эндрю не знал, что Натаниэль может выглядеть ещë более прекрасным во время танца. Это абсолютно точно не вызывало прежнего презрения. Только чувства, которые он скрывал глубоко внутри себя за колючей проволокой из душевных травм. И Веснински не пытался сломать преграды или избавиться от всего, что мешало Эндрю чувствовать это как все люди. Он сам такой же. Так что всë, что делало их сердца неприступными для других, распадалось на множество осколков, когда они открывались друг перед другом. — Расскажешь, что случилось между тобой и Рико? — спросил Миньярд, намереваясь узнать наконец в чём дело. — Мы познакомились несколько лет назад, и ничем хорошим это не закончилось, — неопределённо начал Натаниэль, смотря на Эндрю, но словно сквозь него. — Экси всегда вызывало в нём гораздо больше эмоций, чем кто-либо вообще. Люди для него — или бесполезные куклы, которых можно ломать, или средство достижения цели, — он умолчал о том, что испытал на себе обе роли когда-то. — Не думаю, что он вообще способен на человеческие тёплые чувства, — хмыкает Эндрю, думая, что в общем-то навряд ли его повод для беспокойства оправдан, ведь всё это о Рико он знал и раньше. Как же он ошибался. — Он и не способен, — обрывает его Натаниэль, соглашаясь резче, чем следовало. — Однажды ему нужен был человек для «разрядки», знаешь. Я узнал об этом не сразу, но оказалось, что он к тому времени уже решил всё за меня, — он замолк, почувствовав, как напряглись плечи голкипера в ожидании продолжения. Действительно ли он хотел узнать? — Кому-то нужно было брать на себя часть его срывов, эмоций, больных предпочтений… — он поморщился от воспоминаний дней, когда жизнь казалось сплошной беспроглядной тьмой без дальнейших поисков смысла жить. Существование Натаниэля было просто нужно. Выгодно. Не так, как нужны люди, а так, как обычно нуждаются в вещах. — И он выбрал меня. Выбор его, но не мой, — осталось висеть в воздухе. Эндрю замирает. Ведущий его Натаниэль тоже вынужден остановиться. Он понимает, что Эндрю хочет что-то сказать, но продолжает молчать или из-за большого скопления людей, или потому что не знает, с чего начать. Натаниэль решает увести его ближе к выходу на поле, в пустой коридор — достаточно уединенно для, видимо, непростого разговора. — Это было по обоюдному согласию? — наконец выговаривает Эндрю. Поднимает непривычно серьёзный взгляд на Веснински, будто хочет уловить малейший намёк на возможную ложь или наоборот — болезненно осознать, что всё это правда. — По принужденному, — произносит Натаниэль. Никак. Ни печально, ни с сожалением или со злостью. Тон человека, чей перелом уже сросся, может, не совсем правильно, но кость относительно здоровая. Но что насчёт осложнений? — Я позволил ему. — Ты не рассказывал, — сухо говорит Эндрю, сводя брови к переносице. Что-то внутри свербит от того, что это неправильнонеправильнонеправильно. Нечто раздирает жалкие остатки его сердца от бездействия и беспомощности, когда он осознаёт, что не знает, что должен делать. — Повода не было, — говорит буквально первое, что пришло в голову Натаниэль, и спустя секунду уже жалеет об этом, потому что родные золотые глаза вспыхивают яростью. — А когда бы ему, блять, вообще появиться? Если бы ты не пришел на банкет, то так и молчал бы дальше? Я думал мы не скрываем ничего друг от друга, — между строк читалась скрытая обида и мне больно. Эндрю вспомнил чуть ли не каждый раз, когда прикасался к Натаниэлю так, будто то было чем-то обыденным; чем-то, для чего иногда, казалось, не требовалось разрешения, ведь это так привычно. Как будто у Натаниэля не существовало тех же проблем с нежелательными прикосновениями, что у Эндрю. «Я в порядке» осколками осыпалось прямо на голову Эндрю, оставляя кровоточащие порезы и множество неозвученных «почему?», «ты должен был сказать, потому что мне это важно», «зачем ты всегда делал… первый шаг ко мне?». — Эндрю, это не потому что я тебе не доверяю, а потому что не хочу добавлять тебе своих проблем. Натаниэль всегда поддерживал Эндрю и иногда даже слишком радовался инициативе с его стороны или большему количеству внимания, чем обычно. Так, будто не боялся этого. — Что я тебе говорил? Когда кто-то создает тебе проблемы, отойди и не мешай мне их решать. Назови мне хоть одну причину, почему я прямо сейчас не должен пойти и сломать Рико что-нибудь, — с плохо скрываемой злостью проговорил Миньярд. Злился он далеко не на парня рядом с собой. — Потому что ты не хочешь снова попасть в тюрьму. — Весомую причину, — потребовал голкипер. — Тогда потому, что всë, что связывало меня с Рико, я похоронил в своей памяти, чтобы продолжать жить дальше? Все «не надо», «остановись», «пожалуйста, хватит» пронеслись в голове Эндрю как адская карусель. Как, блять, такое возможно? Почему Натаниэль до сих пор смотрел на Эндрю так, будто тот являлся чертовым ответом на все его вопросы? Почему Эндрю искал свои ответы в нём? — Это так не работает, — процедил Миньярд, сжав челюсти. — Но всë же действует. Эндрю не ответил, но сказать хотелось слишком много всего. Ещё хотелось что-нибудь сломать. Хотелось покурить. А потом, когда он выпустит кипящую внутри ярость, ещë раз объяснить Натаниэлю, чтобы рассказывал, чëрт побери, обо всëм, что есть в его поломанной жизни. И тогда, возможно, Эндрю наконец сможет помочь ему залатать все пробоины, трещины и старые раны. — Как это всë началось? — снова подал голос Миньярд. Веснински начал рассказывать, не полностью уверенный в том, что голкиперу правда нужны подробности: — Мы познакомились на банкете, куда меня пригласила менеджер, он был примерно как этот, но без помешательства на спорте, — слабо улыбнулся Натаниэль, зная, как Эндрю относится к экси. — Туда пришли некоторые известные люди, и в их числе был Рико. Как оказалось позже, пришел он туда чтобы «развеяться». Я помню первое, что он сказал мне при встрече: «Ты очень красивый, я люблю таких», — больной изуродованной ни черта не любовью. Миньярда передернуло. — Знаю, — отозвался Веснински, увидев эту едва заметную, но значимую реакцию Эндрю на его слова. — Он предложил встретиться в более неформальной обстановке. Я подумал, что провести с ним время было бы интересно. И ошибся. Ужасно ошибся. Это продолжалось почти год. Потом я не выдержал. Такое количество шрамов, как он, мне оставляла только мать, а я еë ненавидел. В один момент я просто… сорвался. Я кричал, говорил Рико о том, как мне больно, какой он эгоистичный ублюдок, и что я обращусь в полицию или даже в ФБР, если он будет преследовать меня. Не то чтобы та встреча прошла мирно… Но сейчас я просто рад, что всë так, как есть. Миньярд тяжело вздохнул. — Если бы у Рико случайно оказался нож в солнечном сплетении, мне было бы легче. Натаниэль в неком неодобрении покачал головой. — Ты когда-нибудь говорил мне да, когда на самом деле это было нет? Эндрю понимал, что не выдержит осознания, если он хоть один гребаный раз трогал Натаниэля, когда тот на самом деле этого совсем не хотел. — Нет. Веснински заметил, как плечи Эндрю немного опустились, расслабляясь. И тихо выдохнул сам, после сказал: — Хочешь вернуться? — Сначала надо покурить, или сегодня настанет последний день для Рико. Натаниэль без слов достал пачку сигарет и закурил две, одну из которых передал Эндрю. — Что с лицом? — спросил Натаниэль и легонько — мягко — ткнул пальцем в щëку Миньярда. — Что с твоими мозгами? — спрашивает Миньярд, выдавливая недовольную гримасу. Натаниэль усмехается в ответ на его слова. Привычно. — Есть ещë что-то, что я должен знать? — Тебе и так известно о моей жизни больше, чем дяде Стюарту. — Я тоже так думал, — Эндрю хотел бы, чтобы это звучало менее обвиняюще и не так грубо, чтобы задеть Натаниэля после всего, что он ему рассказал, но получилось так себе. — Эндрю, забудь о Рико, ладно? Он настолько безнадёжен, что не стоит того, чтобы марать руки его убийством. — Никто не может просто оскорбить кого-то из моей семьи и думать, что останется безнаказанным. Эндрю ненавидит, когда люди не понимают, почему нельзя трогать то, что принадлежит ему. Само существование Аарона, Ники, Кевина или чертового Веснински способно подтолкнуть его на шаг ближе к убийству, если он узнает, что кто-то причинил им боль. Один раз такое уже было. Неожиданно радостная и какая-то даже облегчённая полуулыбка Натаниэля заставляет Эндрю нахмуриться. Что именно заставило этого придурка улыбаться сейчас? — Ты только что сказал, что я являюсь частью твоей семьи, Дрю? Чëрт. — Точно так же, как Ники, Аарон и Кевин, да? Ты им когда-нибудь говорил это? Эндрю делает затяжку, выдыхает и поворачивается лицом к Натаниэлю. Очень близко. — Если кто-то об этом узнает, жалеть тебе придется недолго. — Я могу прикоснуться? — выдыхает прямо в губы Эндрю Натаниэль. — Да. Секундная усмешка Миньярда словно ластиком стирается, когда Натаниэль кладет свою руку ему на щёку и неторопливо — с осторожной нежностью — начинает поглаживать скулу большим пальцем. На Эндрю это действует как чертово обезболивающее. — Спасибо, — шепчет Веснински, наверняка зная, как дразнит Эндрю тем, что обжигает его губы своим дыханием, а не губами. — Терпеть это ненавижу. — У тебя плохо получается врать. Эндрю одним быстрым движением хватает галстук Веснински и, сокращая и без того минимальное расстояние, целует. Немного грубовато, но все же с неизменно яркими — живыми — чувствами. Натаниэль, беря его лицо в свои руки, отвечает. Эндрю целует так, будто в его губах собрался весь мир, и он по-настоящему ненавидит чувство, будто вот-вот потеряет его. Кто-то чужой просто не имеет права разрушать его мир.***
— Прости… Я не хотел… Эндрю. Первый близкий человек, которого увидел Эндрю после десяти дней, проведенных в своей палате, — конечно же, Натаниэль. Как-никак, именно он уговорил Миньярда поехать к Ники, чтобы попытаться воссоединить Хэммиков. И чем все закончилось — полицией, арестом и клиникой. Они стоят в метре друг от друга. Веснински бьëт дрожь, и он изо всех сил сдерживает скопившиеся в глазах слëзы. Эндрю апатично смотрит на него, не зная, что сказать, сделать и чувствовать. Комната для встреч слишком тесная. Возможно, если бы у двери не стоял лечащий врач Эндрю, дышать стало бы легче. — Подойди, — хриплым голосом произносит Эндрю. Натаниэль застывает на вздохе и устремляет неуверенный взгляд на Эндрю. Подходит. — Я пойму, если… Если ты скажешь, что ненавидишь меня, — Миньярд скорее слышит, чем ощущает в словах горечь, от которой внутри что-то болезненно сжимается. — Я и так ненавижу тебя, — безразлично отзывается голкипер. — Нет, Эндрю, не так. Ненавидишь? — с нажимом повторяет Натаниэль, и Эндрю приходится осознать истинный смысл этого слова вопреки тому, которое он привык искажать. — Если ты скажешь мне уйти и никогда больше не появляться, я уйду. Эндрю молчит. Так долго… чертовски долго быть одному в пучине своей жалкой жизни, чтобы в один момент осознать острую, как нож, потребность находиться рядом с человеком? Стоило ли оно того? Однажды проявленное доверие сейчас вернулось бумерангом, ударяя в лицо ледяным ветром осознания — он не может позволить человеку, которого буквально впустил в своë сердце или то, что от него осталось, уйти. Он не хочет этого делать. Даже если сейчас они — как две вдребезги разбитые души, всего лишь пытающиеся найти свой ориентир друг в друге. — Почему ты спрашиваешь у меня? — вместо ответа говорит он. — Твоë мнение очень важно для меня, — напоминает Натаниэль. — Так, что, Эндрю? — для него узнать ответ, казалось, превратилось сродни тому, без чего прожить нельзя. — Нет. Веснински, только услышав ответ, выдавливает слабую — уставшую, грустную, одинокую — улыбку. — Что я могу сделать для тебя? — спрашивает он. — Смотря, что ты можешь предложить, — уклончиво отвечает Эндрю. — Не думаю, что тебе интересен ответ на вопрос, который ты уже знаешь, — Натаниэль парирует, пытаясь разбавить напряженность вокруг. — Будь рядом, — глухо просит Миньярд, еле веря, что действительно сказал это. — Хорошо. Я буду с тобой рядом. И Эндрю знает, что это на самом деле так. Проверял.***
Я заеду за тобой завтра?Вместо вечерней тренировки, я полагаю?
Кевин будет не в восторге, хахПлевать мне на него. Буду ждать тебя к 6.
Натаниэль завел машину, думая, насколько странной является идея встретиться с Эндрю буквально на следующий день после его выписки. Потому что он всë ещë чувствовал вину за то, что уговорил Эндрю поехать тогда на ужин к родителям Ники. Из-за его потуг насчет нормальной семьи пострадал Эндрю — тот человек, благодаря которому Веснински чувствовал себя по-настоящему живым. Не искусственно возрожденным из пепла, а тем, кто дышал потому что хотел, а не потому что вынуждали. Натаниэль понимал, что для Эндрю он тоже, может быть, в каком-то смысле особенный, но то, что он причинил ему боль — полоснул ножом по старым шрамам — убивало его изнутри. Медленно и мучительно, так, как заслужил. Но Эндрю выглядел так, будто не хотел растоптать сердце Натаниэля и выбросить его из своей жизни. — Надеюсь, твоë похищение продумано, — говорит Эндрю совершенно равнодушным голосом и пристегивается. — Естественно, — Веснински выдавливает из себя улыбку, представляющую собой лишь призрак той приободрённой, которая обычно играет на его губах. Он знает, что Эндрю не понимает волнения как таковую эмоцию, так что хотел делать вид, что всë в порядке. Машина тронулась с места, когда он вдруг почувствовал внимательный взгляд на себе. — Что не так? — спросил Эндрю. Не раздражённо, но так, будто не хотел бы интересоваться изначально. — Всë в порядке? — Натаниэль уже проклял себя за то, что интонация получилась наполовину вопросительной. От напряжения в воздухе он сильнее вдавил педаль газа в пол. — А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Эндрю, кажется, без обвинения. — Я уже не знаю, что мне думать, — сдавшись, вздыхает Натаниэль, следя за дорогой. — Тогда просто не делай этого, придурок. И сбавь скорость, я не планирую сдохнуть сегодня. Натаниэль послушно немного убрал ногу с педали газа, постепенно уменьшая скорость. Не то чтобы у него правда имелся четкий план насчёт того, куда ехать… Он хотел свозить Эндрю в новое кафе, где, по словам коллег, подают вкуснейшее мороженое, а ближе к вечеру они могли бы съездить на побережье. Вообще компания Эндрю делала Натаниэля счастливым, где бы они не оказались. — Ты такой банальный, что посочувствовать хочется, — прокомментировал Миньярд, когда Веснински стал парковаться рядом с кафе. — Но у меня отличная память, — с уже немного более приободрившейся улыбкой парировал Натаниэль. — Я помню тот сладкий кошмар, который ты заказал однажды — шоколадное с карамельным сиропом, ореховой посыпкой, желейными мишками, двумя вафельными трубочками и всë это в вафельном стаканчике со вкусом какао. Эндрю смотрел на него, выгнув одну бровь. Делает вид, что серьёзно раздумывает над предложением Натаниэля, хотя последний уверен, что тот всë решил, ещë когда увидел вывеску кафе. Но Натаниэль подыгрывает. Он открывает дверь и выходит из машины, через пару секунд открывается другая пассажирская дверь, и Натаниэль коротко улыбается своей маленькой победе. Включает режим сигнализации, и убирает ключи в карман рубашки. В кафе он заказывает обещанное сладкое-сладкое нечто для Миньярда, а себе берет обычный фруктовый смузи. Эндрю до непривычного безразличный. Не то чтобы Натаниэлю теперь некомфортно находиться рядом с ним, наоборот — он даже предполагал, как изменится поведение голкипера после того, как он перестанет принимать таблетки. Поэтому Веснински тратит время на то, чтобы украдкой смотреть на Эндрю и пытаться найти отголоски эмоций, что на самом деле ему не всë равно. Не всë равно ведь, да? — Пялишься, — обрывает его размышления Эндрю. — Тебя это смущает? — с нагловатой усмешкой спрашивает Натаниэль. Эндрю лениво пожимает плечами. — Это должно беспокоить только того, кого могут скинуть с крыши. Воспоминания о тех вечерах, когда Эндрю приезжал к нему, и они шли на крышу, курили, много целовались и разговаривали так, будто вся вселенная создана только для них, разливались невероятным теплом и чувствами. — А как же тот, кого утянут за собой? Эндрю наконец поднял на него взгляд. Ох, его взгляд. На самом деле всë тот же до обидного равнодушный, но… Виднелось одно «но». Где-то между границей радужки и немного более расширенным зрачком Натаниэль рассмотрел интерес. Эндрю позволил ему увидеть сквозь пелену равнодушия, что Натаниэль интересен ему. От этого колени немного подкосились, но, слава Богу, Веснински сидел за столом, иначе если бы стоял, то пошатнулся от таких мыслей как минимум. — Ты такой безрассудный, что иногда я думаю, как ты вообще дожил до своего возраста, — цокает Эндрю. — Не знаю, на чем именно подловил тебя: что ты переживаешь за меня или думаешь обо мне, — не переставая по-глупому улыбаться, заявил Натаниэль. Эндрю красноречиво посмотрел на него, а затем вернул своë внимание мороженому. Следующее место, куда они приехали, точнее — куда решил отвезти Эндрю Натаниэль, стало побережье. Натаниэлю показалось, что вся поездка была осуществлена только ради того, чтобы Эндрю, равнодушно глядя на волны, накатывающие на берег, задумчиво сказал: — Приятно. Сказал мягко, не так, будто ему плевать, а словно именно так звучала скрытая благодарность. Но Натаниэль думал, что благодарить должен разве что он. — Да или нет? — прошептал он. — Да. Натаниэль взял Эндрю за руку, переплетая их пальцы, и, убедившись, что всë нормально, положил голову на плечо голкипера. Они стояли так, облокотившись о капот машины, пока Натаниэль не нарушил тишину, говоря: — Ты потрясающий. Эндрю вздрогнул прежде, чем успел осознать это и скрыть. Он привык, что ему всегда внушали то, какой он ненужный, отвратительный, слишком беспощадный, и он верил, потому что понимал, что это так, и умел распознать ложь быстрее, чем она навредит ему. До Натаниэля он не думал, что достоин этого между ними; что ему могут говорить не о том, как он ужасен и почему ещё не сдох от всех своих психологических и не только травм, а о том, что он потрясающий; что он может не угробить чью-то жизнь, а стать чьим-то потрясающим; стать кем-то, заслужившим благодарность. И не похоже, что Веснински врал — не с такой уверенностью в собственных словах, не с той симфонией эмоций, звучавшей как истиное пение ангелов — так невероятно, что может показаться, будто Эндрю умер и всё это — лишь больные галлюцинации его мозга по пути в Ад. Доверие между ними неизменно строится из «Ты веришь мне?», «Верю», «Спасибо, я знаю, что это большой шаг для тебя». Доверие высшее настолько, что Эндрю соглашается держать руку Натаниэля в своей потому, что прикосновение отдаётся живыми чувствами, которые не хочется выскоблить изнутри из-за боязни боли и нежеления потерять. С одной стороны Эндрю не мог не злиться за то, что позволил Натаниэлю так сильно проникнуть под кожу и смертельно близко подобраться к сердцу. Но с другой, видя, что Натаниэль, кажется, готов оберегать его чувства больше, чем кто-либо вообще за всю жизнь Миньярда, последний вдруг почувствовал себя… невесомым. Он не боялся полёта, его страх — упасть. В неизвестность, опасность, пустоту. Там, где его не встретят голубые глаза. Но сейчас, когда ничего из сказанного не звучит как прощание или повод кануть в лету, Миньярд думает, что полёт может быть не так уж и страшен, если помнить о том, что рядом есть тот, кто отдаст собственные крылья, лишь бы Эндрю не разбился об острые скалы чуждой реальности. Повернув голову, Эндрю уперся подбородком в рыжие непослушные волосы и, недолго думая, оставил почти невесомый поцелуй на макушке. Натаниэль в ответ крепче сжал его руку, то ли благодарил, то ли это ещё один дурацкий фетиш.***
Девятнадцатого января Эндрю не переставал закатывать глаза на удивленных Кевина с Ваймаком, которые искренне не понимали причин, по которым Эндрю не просто не отлынивал от тренировок, но и явился на обе за день. И играл так, будто ему и впрямь не плевать. Боже, как же далеки они были от правды. — Сегодня ночной тренировки не будет, — поставил перед фактом Дэя Эндрю. Всë гораздо проще, чем вообще мог предположить хоть кто-то из Лисов. — С чего это вдруг? — тут же возмутился Кевин. — В будние дни нет никаких причин не проводить еë. — Попрактикуешь сегодня ночью сон, как все нормальные люди, — пожал плечами Миньярд. Эндрю определённо не променяет никого и ничего сегодня на то, чтобы поехать к Веснински и поздравить его с Днëм Рождения. Господи, как он до этого докатился вообще? Как он смог стать тем, кто всерьёз будет думать о том, что подарить человеку, заслужившему самое лучшее в чертовом мире? Бесконечно много думать о том, понравится ли Натаниэлю? И о том, правильно ли вообще всë то, что делает Миньярд? — Эндрю? — негромко зовет его Рене. — Сегодня без тренировки, — отвечает Эндрю, хоть и подозревает, что Рене выловила его на парковке сейчас не за этим. — Я знаю, — и она абсолютно точно не отреагировала как-либо раздражающе — как их недалекие сокомандники — на новость о том, что спарринга сегодня не будет. — Хочу узнать, всë ли у тебя хорошо? Сегодня ты более задумчивый. Рене определенно не настолько глупа, чтобы не увидеть малозаметные изменения в поведении Эндрю и понять, что есть некая особая причина. — Всë нормально, — выдыхает Эндрю, собираясь с мыслями и борясь с желанием закурить. — Один идиот, правда, доводит меня своим суще… Не успел он договорить, как на телефон пришло сообщение, которое он, конечно, не мог проигнорировать. Я позвоню тебе вечером после вашей тренировки? Скучаю — Это тот самый «идиот»? — с улыбкой уточнила Рене, смотря на то, как Миньярд быстро набирает ответ и убирает телефон в карман. По случайности того, что они стояли достаточно близко, она не могла не заметить, чьё фото стояло на заставке телефона Эндрю. Общее. Черт бы побрал Натаниэля и то, что уговорить Эндрю на что-то такое, оказалось проще, чем предполагал последний. И тот факт, что у Натаниэля в руках такая сила, как влияние на Эндрю, перестал пугать ещё несколько месяцев назад. Потому что Эндрю знал, чёрт побери, действительно знал, что Натаниэль не станет использовать то, что может, против Эндрю. Как оружие, которым Веснински никогда не воспользуется, но не из-за опасности, а из-за ненадобности и, вероятно, собственной глупости. Раз он правда думает, что между ними есть это… — Да, — не видя смысла скрывать что-то от Рене, коротко ответил Эндрю. — Так, у вас что-то случилось? — уже немного более обеспокоенно спросила она. — Случился день, когда нужно «радоваться», что он родился. — Ты ему что-то подготовил, так? — следы серьёзности пропали с лица девушки, и она окончательно расслабилась, ведь, похоже, у Миньярда всë под контролем. — Так. — И переживаешь, понравится ли ему? — Нет, — фыркнул Миньярд. — Это ни разу ни мои проблемы, что там ему может не понравится. Если бы, блять, это действительно было так. — Я уверена, что всë будет хорошо, — успокаивающе произнесла Рене, положив руку ему на плечо. — Вернёшься завтра? — Да, ближе к вечеру. Несколько часов в дороге оставили свой отпечаток усталости на голкипере, который после двух тренировок хотел, чтобы всё это закончилось, и он мог заснуть рядом с Натаниэлем — именно так в его представлении выглядел идеальный отдых. Стук в дверь, вероятно, мог разбудить соседей, но Эндрю, если честно, плевать. За дверью слышится шум, кажется, шагов, и спустя несколько секунд — поворот ключа в замке и щелчок открывающейся задвижки. Дверь долгожданно открывается, представляя Эндрю слишком заспанного и явно полностью не проснувшегося Натаниэля. Они смотрят друг на друга несколько мгновений, пока шестеренки в голове Веснински крутятся с почти слышимым скрипом. — Эндрю? — глупо произносит он, и только после произнесённого имени его будто озаряет: глаза распахиваются в удивлении от осознания, что это правда Эндрю. — Хорошо, конечно, что ты до сих пор не забыл мое имя, но может впустишь меня? — как ни в чём ни бывало отвечает Эндрю. — Я жутко устал из-за пробок по пути сюда, знаешь. Натаниэль тут же отшатывается в сторону, немного неуклюже вписываясь в косяк, чтобы пропустить Эндрю. Миньярд заходит внутрь, и пока Натаниэль закрывает дверь, снимает свою куртку, оставляя ее на вешалке в прихожей. — Зачем ты… — начинает было Натаниэль, вновь поворачиваясь к нему. — Мои поздравления, что ты дожил до своего девятнадцатилетия, несмотря на все дерьмо в твоей жизни, — не церемонясь, перебил его Эндрю и протянул не очень больших размеров крафтовый пакет, скорее всего, до сих пор незамечанный Натаниэлем. И правда. Поражённый взгляд с голкипера перемещается на пакет, и Веснински принимает его. Не то чтобы Эндрю правда волнуется о том, понравится ли Натаниэлю. По крайней мере, выглядит он точно достаточно безразличным, чтобы думать о его безучастности. Но как можно на самом деле поверить отрешенному взгляду человека, который приехал в другой город с сюрпризом для… своего идиота, наверное? Да ещё и за полночь? Широкая улыбка Веснински подтверждает, что он тоже об этом подумал, вытаскивая подарок. Так как Эндрю рядом с Натаниэлем всегда хотел бы запомнить все моменты, которые делали это немного более значимым, но не озвучивал свои мысли вслух, он позволял заниматься этим Натаниэлю. Так что теперь все те десятки глупых***
С каждым днëм Эндрю словно покрывался ещё с десятком шипов и колючей проволокой вокруг себя. И никто этого не понимал, потому что Лисы были слишком заняты подготовкой к буквально главному событию этого года — матч против Воронов. И Эндрю со своей личной драмой не вписывается во всеобщий азарт и предвкушение игры. Он безразличным взглядом смотрит за тем, как перед игрой Лисы встречаются с теми, кто занял места в первых рядах, чтобы поддержать ребят — например, Эрик, мать Бойда, подруги Дэн и другие, честно говоря, не особо важные люди, не стоящие того, чтобы Миньярд их запоминал. И он уже почти одобрил мысль о том, чтобы уйти во внутриигровую зону, отключившись от атмосферы эксиэксиэкси, с желанием подышать нормальным воздухом, когда тренер вдруг обратился к нему. — Он там, иди уже и приведи себя в порядок, Эндрю, — Ваймак указывает куда-то за спину голкипера, кажется, именно на тот самый первый ряд трибун. Не то чтобы у Эндрю есть желание спрашивать о ком говорит тренер, ведь это, вероятно, не так важно, так что он молча оборачивается и почти сразу же находит его. Натаниэль. Они не виделись больше двух месяцев — это самая долгая разлука за всë время их знакомства. И вот теперь он — не пиксели на экране, не голос звука из телефона и не просто слова в сообщении, теперь он — это он. Ловит его взгляд и улыбается, спускаясь с трибун, когда Эндрю действует быстрее. Так, будто сейчас ему нужно отбить решающий мяч с помощью своих рефлексов и натренированных навыков. Быстро оказывается рядом с Натаниэлем и останавливается в ничтожных сантиметрах от него, вглядываясь пристально, так, будто думает, настоящий ли он. — Можно тебя обнять? Да или нет? — тихо спрашивает Натаниэль. Эндрю в прошлом посмеялся бы с себя и того, что ответ уже известен, причем обоим, но сейчас есть силы только для «Да». Потом Веснински плавно протягивает к нему свои руки, сцепляет их за спиной, осторожно притягивая голкипера ближе. Тепло чужого тела так близко не отвратительно — этому Эндрю учит каждое новое прикосновение Натаниэля на протяжении, стоит признать, уже довольно долгого времени. Отбрасывая подальше воспоминания о страхе и беспомощности, когда он не мог перестать чувствовать кого-то непозволительно близко к себе, Эндрю обхватывает руками Натаниэля, утыкаясь носом в изгиб шеи. Это же Натаниэль. — Надерите Воронам задницы, — говорит ему Натаниэль. — Я пожелаю тебе удачи, да или нет? — Да. Оказывается, пожелать удачи от Натаниэля — это легкий поцелуй в лоб. Черт бы побрал те чувства, которые захватывают Эндрю в следующий миг. Он одновременно хочет назвать Натаниэля «сентиментальным придурком» и попросить делать так чаще, даже если Миньярд не верит в удачу. И, конечно, как Миньярд не мог не постараться на матче, зная, что на трибунах сидит Натаниэль, который верит в их победу? Остальным, правда, не обязательно знать о причинах не безразличия Эндрю к сегодняшнему матчу. Он доволен победой. Однако, кажется, кое-где он всё же проебался. — Эндрю, — вдруг зовёт его Эллисон между радостными возгласами Лисов, наполняющих помещение. — Поедешь с нами отдохнуть в горы? — он почти успевает вставить своё обычное «нет», к которому Лисы привыкли, когда она со знающей улыбкой добавляет: — Ты можешь позвать Натаниэля. Тишина в комнате сбора кажется немного тяжелой и напряженной, но, если честно, Эндрю всё равно. Он безразлично смотрит на Эллисон, думая, к чему она сделала такой акцент на нём, возможно, подсознательно ждет едкий комментарий от Гордона, но ничего не происходит, так что он пожимает плечами: — Я спрошу интересно ли ему впустую потратить время в компании поехавших. — Эти поехавшие, черт возьми, обставили чемпионов страны! — задорно кричит Дэн. — Надо отметить! — подхватывает вслед за капитаном Ники. — Обязательно, Эндрю, вы с Натаниэлем должны поехать! Эндрю с изогнутой бровью смотрит на кузена, кажется, уже успевшего усомниться в своих словах из-за потенциальной угрозы, что Эндрю затея может не понравиться совсем. Однако, он, похоже, удивляет Лисов, когда вместо ножей достаёт из кармана телефон и набирает сообщение:Намечается поездка в горы, где-то на неделю. Если хочешь, для тебя место тоже найдется.
Я правда могу поехать?Если все твои конечности на месте, то что мешает?
Я согласен, предупрежу Стюарта.Жди меня на парковке.
Правда, Эндрю забыл учесть кое-что. После чёртовых двух месяцев, как они не виделись, единственное, чего он хочет — забрать Натаниэля туда, где им не помешают просто быть вдвоем. А теперь он добровольно согласился на совместное времяпрепровождение с командой длиной в несколько дней. Безумие. — Будет весело, — мягко говорит ему Рене по пути на парковку. Она отворачивается и машет Натаниэлю, он, замечая их, улыбается и машет тоже. Придурки слишком уверены в том, что что-либо, связанное с Лисами, действительно может быть весëлым, думает Эндрю. Ещё он думает о том, что Дэн и Мэтт достаточно далеко от них, около своего грузовика, Ники с Аароном и Кевином всë еще в раздевалке, а Сета он пошлет куда подальше, если тот что-то скажет. Так что Эндрю подходит и говорит, обращаясь к Веснински: — В машину. Натаниэль догадывается, что, как всегда, должен занять место на переднем сидении, и что сейчас, возможно, их шанс побыть наедине перед тем, как начнется их поездка. Эндрю наверняка думает так же, потому что спрашивает: — Да или нет? Нет смысла уточнять о чём именно задан вопрос, так что Натаниэль отвечает, улыбнувшись: — Да. Его улыбку, правда, в следующий же момент сцеловывают с таким желанием, что дыхание перехватывает, и Натаниэлю хочется раствориться в ощущениях, поцелуях и Эндрю. В голове только — Эндрю. И вкус сигарет на губах — от Эндрю. Натаниэль оставляет поцелуй на шее недостаточно яркий для того, чтобы легко было заметить, но достаточный для того, чтобы выбить прерывистый вздох из Эндрю. — Твой фетиш с шеей отвратителен. — Не ври мне, я же не слепой. Тебе нравится, а мне нравится, что тебе нравится. Миньярд позволяет себе мысль, что такая своеобразная награда после матча его более, чем устраивает. Миньярд затыкает его очередным жарким поцелуем, одной рукой забираясь под футболку, а другой упираясь в спинку кресла Веснински. Натаниэль, обвивая руками его шею, углубляет поцелуй, неосознанно забирая у Эндрю ощущение времени, потому что они оба теряются вне секунд, минут или часов. Им хочется быть ближе, но они прерываются на то, чтобы вздохнуть, а потом вновь сойтись в поцелуях. Потом что-то вдруг щёлкает в Эндрю, когда он вспоминает о скором прибытии кузена, брата и Кевина. Чёрт. Он нехотя отстраняется от Веснински, но забывает всё, что хотел сказать, при одном взгляде на парня. Вид Натаниэля слишком… Слишком. Покрасневшие щеки, пухлые от частых поцелуев губы и сбившееся дыхание едва ли позволяют Эндрю легко перестать смотреть на него. — А кто-то говорил, что не скучает? — нагловато замечает Натаниэль. Пересиливая себя, Эндрю отворачивается и смотрит в окно, замечая идущих Ники, Аарона и Кевина. Проходит несколько вздохов, прежде чем он выравнивает собственное дыхание и может держать голос под контролем. — Четыре идиота в одной машине — это уже перебор, — как бы невзначай говорит Миньярд, заводя машину. Натаниэль поправляет волосы, приглаживая их, чтобы избавиться от растрепаного вида, и Эндрю знает это движение чуть ли не наизусть. — Нат, привет! Давно не виделись! — реагирует Ники, открыв дверь и садясь на крайнее заднее сиденье. — Привет, — с улыбкой отвечает ему Веснински, про себя всеми силами надеясь, что выглядит хотя бы немного прилично или что никто не станет это комментировать вовсе. Аарон хмуро кивает ему, Кевин серьёзно говорит что-то отдалённо похожее на простое вежливое приветствие. И в целом Эндрю спустя некоторое время согласен признать, что всё довольно неплохо. Долгая дорога изнуряет его не так сильно, как общество всей команды сразу, но алкоголь, привезённый ими в арендованный дом, неплохо скрашивает или даже заглушает Лисий шум. Миньярд не прислушивается к происходящему, когда сидит в гостиной вместе с остальными, пока Натаниэль рядом с ним, его вполне всё устраивает. Но всегда найдётся кто-то слишком любопытный для того, чтобы просто промолчать. — Так, вы двое, — обращается к ним Эллисон, — я хочу знать, когда и как вы замутили. Натаниэль смотрит на Эндрю, пытаясь найти намёк на то, что разговор причиняет ему неудобства или что он не хочет это обсуждать. Тот, точно предугадывая действия, оборачивается в его сторону и смотрит — равнодушно, но выжидающе. — Я могу? — спрашивает Натаниэль, немного наклоняя голову в сторону. — Мне без разницы, — пожимает плечами Эндрю. — На самом деле, — начинает говорить Веснински. — Мы просто хорошо понимаем друг друга, — и принимаем, и благодарим за доверие, и помогаем бороться со своими страхами, и много целуемся, чтобы показать своё «ненавижу». — Познакомились в прошлом году. Эндрю кивнул, соглашаясь со сказанным. — Вы понимаете друг друга достаточно хорошо, чтобы я получила свои пятьсот баксов, — одобрительно хмыкнула Эллисон, к счастью, не собираясь лезть в подробности. — А вы спорите на всё, что видите, да? — спросил Натаниэль с безобидной улыбкой. — Именно, детка! — ответил Хэммик. Они просидели так, наверное, полночи или около того, просто выпивая, громко разговаривая и радуясь жизни. Так сказал Натаниэль и остальные одобрили, приняв за новый тост. Расходясь по комнатам, Лисы желали друг другу доброй ночи и велели «не шуметь» парочкам. Не то чтобы кто-то серьёзно адресовал это Эндрю, да и тот в любом случае навряд ли бы воспринял такие слова всерьёз. Им с Веснински досталась комната на первом этаже — никто с таким выбором не спорил. Натаниэль немного расслабился, оказавшись наедине с Эндрю, хотя Лисы ему искренне нравились, он немного уставал от их шума. И при этом знал, что Эндрю тоже совсем не против наконец побыть там, где их не потревожат остальные. Ещё больше Натаниэль поддерживал затею наконец вновь иметь возможность целомудренно поцеловать Эндрю — так, чтобы до дрожи в пальцах от интимности прикосновений и терпкости алкоголя, выпитого Эндрю, во рту. Пальцами зарывшись в блондинистые волосы, Натаниэль прижался ближе, ловя губами чужой сдавленный вздох. Они оба хотели. Эндрю думал об этом уже некоторое время, но оставлял свои мысли при себе, не желая торопить нужный момент или оказывать давление в принятии решения на Натаниэля. И ещё, возможно — только возможно, не больше — вынести идиотское