С Россией кончено...

— Ваша Светлость! Граф! — крик терялся в грохоте выстрелов, — Сергей Петрович! Ординарец тряс графа за плечо, то и дело нервно оборачиваясь на взрывы, вжимая голову, пытаясь скрыться в шинели как черепаха в панцире. Серж, зарывшись лицом в землю, шумно и жадно вдыхал травяной запах. Если бы не звуки боя, он мог бы представить себе, что ему снова 10 лет и он в имении на Волге. И за плечо его трясёт старший брат, а не захлёбывающийся волнением денщик. Стоны раненых и умирающих, запах пороха и взрывы вмешивались в грёзу. Сергей, зажмурившись, упёрся руками в землю, подымаясь на четвереньки. После осел на колени и наконец открыл глаза. — Батюшки, живой! — вестовой выдохнул, вытирая слёзы и тут же снова потянул Сергея за плечо, — Ваша Светлость, обстрел был! Живой ты, Ваша Светлость, вставай, ну… Сергей вяло отмахнулся, одновременно с этим движением всё же поднимаясь на ноги. Поле на подступах к Екатеринодару было затянуто дымкой. Вблизи от уже вставшего на ноги Сергея, в последних мучительных судорогах ржала лошадь. Осколок вспорол бок несчастному животному; под ним, уже недвижимый, распростёрся незнакомый Кирсанову-Двинскому казак. Папаха плотно пропиталась кровью, так и не слетев с головы война. Сержа замутило и он слепо вытянул руку, опираясь о плечо ординарца. – Ваша Светлость, снаряд-то… прямо в штаб… генерал Корнилов… – горячо и прерывисто зашептал вестовой на ухо мужчине, неосознанно оправляя на нём черкеску. Гул снарядной атаки затих – не было наступления, досталось только «избранным», среди которых и оказались мёртвый казак, Сергей и генерал Корнилов, вечная ему память. Уже потом, на собрании высших чинов, после подсчёта потерь, Кирсанов-Двинский узнает, что не обошло стороной и нескольких генеральских ординарцев – блестящих, молодых, как и он сам, императорских офицеров. Но, всё это потом, стоя возле развалин хаты, в которой располагался штаб начальства. А сейчас, в эту самую минуту, не сводя взгляда с ещё горячего (даже не просто «тёплого»!) тела погибшего под обстрелом дончанина, Сергей тряс головой, пытаясь избавиться от звона и пока ещё не осознавая надсадной боли от осколка, впившегося в бедро. – Ваша Светлость, Вас бы к сестричкам в лазарет… – проговорил денщик, всё ещё не отпуская офицерской руки и поддерживая графа. Серж упрямо выпрямился. Ветер, разгонявший дым и смрад, развил крылья чёрной черкески – Кирсанов-Двинский, высокий и статный, не смотря на походные условия чисто выбритый, стоящий над мёртвыми телами и слепо смотрящий на подёрнутый смогом Екатеринодар, казался воплощением всего того, за чем так упрямо, с огромными потерями, продвигалась Добровольческая армия. Впрочем, именно в эту минуту в его оглушённом мозгу зашевелилось зерно сомнения, оброненное Троцким при их краткой встрече. Он этого ещё не осознавал в полной мере, но сомнение ширилось и расползалось, подобно кровавому пятну на папахе убитого казака. К чему эта необъятная ненависть? Белые вовсе не отличались в своей жестокости от противников. И кто был жертвой? Простой русский мужик, который в полыхающем имении до последнего был предан твоей семье. Бабы, налитой грудью кидавшиеся на офицерские штыки. Вы сами, господа, сделали «русского мужичка» страдальцем – внушили ему эту мысль, сформировавшуюся среди шелков модных салонов. Размечтались, изнеженные и избалованные! Мечтали в тиши пушкинской беседки: «Вот бы сделать всех на этой земле счастливыми!» … Трагикомедия! Вот мечта – дойдут русские мужички до Цареграда, да водрузят православный крест над Святой Софией. Размечтались, что шар земной мужичкам подарим. А нас русский мужичок – на вилы. Не ожидали, духовные скрепы разбились о пашню? Попятилась интеллигенция. Народ истерзан немцами, главнокомандующего в клочки, царских офицеров – в омут! Ну, нет, мы с таким народом не играем, в наших книжках про такой народ ничего не написано… Противно! Против кого ты идёшь, кому пытаешься втолковать свою любовь к разорённому отечеству? Кирсанов-Двинский, командовавший дикой кавалерией, после собрания старших чинов слёг в лазарет – контузия и глубокая рана не позволили ему сразу вернуться в строй. У Добровольческой армии, с этого дня, выдался перерыв перед будущими активными действиями. Офицерские погоны, сменяя рядовых, ещё не раз будут сверкать в степных сумерках, нагоняя страх на красногвардейцев. Но графа Кирсанова-Двинского среди них уже не будет.