La place du vide

Есть три мечты, к которым я возвращаюсь: Твоя кожа, твои слова, и еще риск того, Что наши тела в отсутствие алкоголя Плашмя упадут на землю. Три мечты Талли Крейвей. Несбывшиеся, впрочем. Рассыпавшиеся пеплом сквозь пальцы. Сожженные лично той, кому были посвящены. Сара Алдер часто смотрела на нее поверх очередного стакана виски — благородного и прекрасного, как она сама. Даром что почти не пьянела. Лишь слегка расслаблялась, позволяя себе отложить в сторону маску строгого генерала и примерить другую. Почти средневековая комедия, где маска дурака всегда доставалась Талли. Так уж получалось. Как прекрасны вчерашние мечты, Забытые в пыли, Под предлогом того, что время идет, Мы позволяем ветру занять их место. Об этой женщине и можно было только мечтать, большего она не позволяла никому, всегда отгораживаясь. Стоило подойти чуть ближе, затронуть личное пространство — и холод синего взгляда превращал тебя в ледяную статую и разбивал вдребезги. А после оставалось лишь покорно осыпаться к ее ногам, в надежде не растерять мелкие осколки и суметь собрать себя потом заново. Не виноваты океаны в том, Что люди топят в них свои мечты. Из-за веры в незримое, Мои часто ошибаются мишенью. Сара Алдер — огромный океан. В глубине ее взгляда прятались нераскрытые тайны — ее личные чудовища. Талли всегда тянуло к чудовищам. Хотелось вытащить их на свет Богини и рассмотреть поближе. Изучить. Понять. Да, она определенно любила их. Часто ошибаясь и обжигаясь, она все же продолжала верить, что правда должна быть раскрыта в любом случае. Даже зная, что это может стать последней каплей, роковой ошибкой, ее погибелью. Если после того, как она сгорит на собственноручно возведенном костре, мир станет чуть светлее и чудовищ в нем станет немного меньше — она готова была рискнуть. Я боюсь небес без горизонта, Того, что мои руки станут твоей тюрьмой, Я боюсь, что на чужие крики, Мы слишком много тратим наш. Сара Алдер крепко держала своих чудовищ на поводке. И сама стала их узницей. И боялась сделать узниками других. Но разве не стоило хоть раз их отпустить? «Я не намерена обсуждать это с вами, лейтенант Крейвен». Плененная собственными чудовищами, позволившая им это сделать, генерал боялась покинуть такие привычные границы своей тюрьмы. Ведь за ней — свободный полет и небеса, где нет горизонта, нет границ. Свобода пугала ее больше, чем она даже представляла, потому что не знала, что с ней делать. Не умела жить. Всегда слушала других, жила ради них, умирала ради них, но никогда не слышала себя. А чудовища все множились и множились. И однажды грозились ее сожрать. Кислота может занять пространство меда, И мир — превратиться в жестокую мечту. Не забывай никогда первые крылья, Вспомни вкус её кожи. Когда Талли впервые подумала, что могла бы с ними справиться? Может, когда впервые ворвалась в ее кабинет посреди ночи, готовая услышать что угодно и остаться на ее стороне? Впрочем, тогда она слишком много о себе думала. Считала, что их связь дает ей такое право. Тогда вместо привычного тепла в голосе женщины прорезалась сталь, и слух обожгло коротким «я попрошу у Изадоры дать тебе что-нибудь». Или же после? Когда они впервые тет-а-тет говорили в генеральском кабинете после ее воскрешения Мицелием? Тогда казалось, что это второй шанс для всех. Спри окончательно опустит оружие, Камарилья падет, гражданские наконец полностью примут их… Только мир не спешил отвечать на их молитвы, поворачиваясь своей самой жестокой стороной и обламывая крылья. Порой казалось, что мечты о мире и спокойствии не осуществятся никогда. Или еще позже, когда внезапным спасением от мирской жестокости стали объятия Сары Алдер? Огонь камина, отражающийся в одичалых голубых глазах. Белый атлас кожи под ее осмелевшими руками. Черный шелк волос, спадающий на гибкую, крепкую спину генерала. Требовательный командный тон. Хриплый шепот над ухом. Утонченный привкус виски на губах… Все это стало частью мира Крейвен. Частью ее самой. Ей стало физически необходимо ощущать в своих руках тонкую фигуру Сары Алдер. Слышать ее глубокий, ласкающий слух смех. Ощущать, как по позвоночнику прокатывается волна, и разряд сотен маленьких молний перетряхивает все тело, когда генерал пальцами впивается в плечи. В этом ли дело? Не виноваты океаны в том, Что люди топят в них свои мечты. Из-за веры в незримое, Мои часто ошибаются мишенью. Впрочем, ей ведь никогда ничего не обещали. Сара позволяла прикасаться к ней, целовать ее кожу, слизывать мелкие капли влаги с разгоряченного тела. Но никогда не разрешала заглянуть в собственную душу, и даже внезапное перерождение не изменило этого факта. Генерал всегда оставалась генералом. Что, впрочем, не мешало Талли мечтать о ней. Эта женщина сводила с ума и опьяняла, точно такой любимый ею виски. Она научила Крейвен ценить обжигающий вкус напитка, и сейчас та готова была поклясться, что ничего лучше в жизни не пробовала. Это ли заставило ее верить, что она на что-то имеет право? Ошиблась ли она в очередной раз? Стакан в руке ответа на этот вопрос не дает. Я боюсь небес без горизонта, Того, что мои руки станут твоей тюрьмой, Я боюсь, что на чужие крики, Мы слишком много тратим наш. Может, она позволила себе слишком много, когда в одну из ночей, проводимых в постели Сары, заметила в ее глазах страх и осмелилась протянуть руку к мучившим ее чудовищам? Она слышала их голодное рычание, видела их злые глаза. Видела, как Сара молча натягивает поводок, и те снова смиреют. На время. Генерал выпустила Крейвен из своих объятий, аккуратно поднялась, молча оделась и вышла, оставив ее в недоумении созерцать закрывшуюся за женщиной дверь. А позже Крейвен едва не задохнулась, услышав холодное «это пора заканчивать». И снова осыпалась женщине под ноги мелкими осколками, в очередной раз пав под способным стереть в пыль камень голубым взглядом. Теперь Талли отчетливо слышала чужой крик. Немой. Есть три мечты, к которым я возвращаюсь: Твоя кожа, твои слова, и еще риск… У Талли Крейвен было три мечты. А еще она любила чудовищ и умела идти на риск. Терять ей нечего. Так почему бы не поставить на кон все? И если уж в этот раз ей суждено сгореть… что ж. Она к этому готова.