Золотые дни

Дверь ТАРДИС коротко скрипнула, приоткрываясь. Мэтт немного постоял на пороге, словно впитывая в себя контраст между уютной тишиной комнаты с консолью посередине и отзвуками радостных и не очень возгласов, доносящихся с прощальной вечеринки Каз и Артура, которую устроила съемочная команда. Разумеется, Мэтт тоже собирался пойти. Только вот, стоя перед зеркалом в своем трейлере и пытаясь пригладить встрепанные волосы, он ощутил, что физически не может сейчас этого сделать. Поэтому, отослав Карен короткое сообщение о том, что он задержится, и чтобы начинали без него, он прихватил бутылку виски, которую собирался принести на вечеринку, и, никем не замеченный, проскользнул в успевший опустеть павильон. В одном из интервью, посвященному уходу мистера и миссис Понд, Мэтт упомянул, что когда они втроем в самый последний раз зашли в ТАРДИС, глаза Карен и Артура были на мокром месте, но сам он не плакал, так как не является любителем этого дела. Значило ли это, что ему легко было их отпустить? Боже, ну разумеется нет. Мэтт чувствовал себя так, словно ему отрезали руку, и эта необратимость, невозможность сделать движение убивала его. Больше не будет их времени. Не будет дурачеств перед камерой, катания Каз в инвалидном кресле по площадке и смеха над ее визгами, шутливых перепалок с Артуром с непременными упоминаниями великолепного носа одного и не менее выдающегося подбородка другого… Мэтт мотнул головой, отбрасывая наваждение, и закрыл за собой дверь, отрезая себя от внешнего мира. Сейчас ему нужны двадцать минут на то, чтобы взять себя в руки и убрать обреченное выражение из глаз. Его любимым Пондам сейчас нужна поддержка, а не угрюмый недотаймлорд с дрожащими от безысходности пальцами. Двадцать минут, и он будет в порядке. А пока можно опуститься на пол прямо рядом с консолью и прижать бутылку ко лбу, чувствуя, как стекло холодит разгоряченную кожу. Минуты утекали сквозь пальцы, словно мелкий речной песок. Мэтт внезапно остро пожалел, что машина времени, на консоль которой он сейчас опирается спиной, ненастоящая. Он все бы сейчас отдал за одну их сцену. А потом, как безнадежный наркоман, просил бы еще и еще. Нет, лучше так. Обрубить все резко и быстро, без малейших шансов на возвращение, и, судя по ощущениям, без анестезии. Тишину разрезал характерный скрип. Мэтт вскинул голову и увидел застывшего на пороге Артура. Прямо как он сам неопределенное количество минут назад. Внутри снова все болезненно сжалось. Одновременно с этим его захлестнула досада. Спасибо, что не успел разреветься, как девчонка, и залить слезами любимую футболку, а то Дарвиллу представилось бы редкое зрелище. Да он и сейчас не жаловался. Послышался щелчок закрывающегося замка. Мэтт вопросительно вскинул бровь, на что Артур только пожал плечами, в два прыжка вскочил по лесенке и, секунду помедлив, опустился рядом с ним на пол. Обхватив свои колени руками, и, положив на них подбородок, предупредил: — Если тебе надо с кем-нибудь поговорить, то я сейчас же пойду и позову Каз. У меня скилл утешения не прокачан. — Я не собираюсь плакать у тебя на плече, — хмыкнул Мэтт. — Радует. Потому что мне не хочется никуда идти. Смит искоса взглянул на него. — Ты сбежал оттуда, что ли? — Согласно официальной версии, я ушел искать тебя, — Дарвилл на секунду задумался. — Да и, согласно неофициальной, тоже. Я знал, что ты забьешься в какой-нибудь уголок, чтобы пропустить хотя бы часть этого мучительного действа, так что давай, делись уголком и… что это у тебя, виски? Бутылка мистическим образом испарилась из рук Мэтта, а через мгновение Дарвилл уже делал хор-роший такой глоток. Смит с некоторым изумлением наблюдал за этим процессом, а потом все же рискнул поинтересоваться: — Дарвилл, ты как, в порядке вообще? — Разумеется, нет, — фыркнул тот. — Как и ты. Так что заткнись и пей. — Каз почему оставил на растерзание? — спросил Мэтт, принимая виски и, в свою очередь, делая глоток. Янтарная жидкость обжигающим комком скользнула внутрь, согревая, и чудесным образом распутывая болезненно сжавшиеся в клубок внутренности. Или, может, это просто было невероятно уютно – вот так запросто сидеть с Артуром на истоптанном полу бутафорской ТАРДИС и пить из одной бутылки. ТАРДИС, хоть и ненастоящая, продолжала рассеивать в воздухе микроскопические частички волшебства. Говорить не хотелось. Да и что тут скажешь? «Я не хочу, чтобы вы уходили», «Я не хочу уходить» - и так висит в воздухе, так что совсем не обязательно произносить это вслух. Хотелось просто сидеть рядом, соприкасаясь плечами и локтями и чувствовать этот момент, ощущать его всеми фибрами души… в последний раз? Внезапно освещение замигало с противным треском, какой иногда встречается у сгорающих лампочек, и пропало. Осталось только стандартное приглушенное павильонное освещение. Очевидно, кто-то отключил питание, экономя энергию. Кто ведь станет сидеть среди декораций, пока рядом гремит веселье? Волшебство исчезло, словно его и не было, и тут, как будто дождавшись этого момента, на Мэтта со всех сторон обрушилась реальность, погребая под собой хрупкое умиротворение последних минут. Мэтт прерывисто вздохнул и зажмурился, сильно-сильно, до боли в глазах, до сведенных судорогой мышц лица. А ведь и ему когда-то придется уйти. Пока неизвестно, когда и как, но неизбежность скорого прощания уже висит над головой, подобно лезвию гильотины. Нельзя, ни к чему нельзя так привязываться, особенно, если ты знаешь, что все временно. Что с каждым днем ты будешь отдаляться все дальше и дальше, и, рано или поздно, наступит момент, когда ты оглянешься назад, на золотые дни, и поймешь, что они больше тебе не принадлежат. И только когда Дарвилл внезапно обхватил его рукой за плечи, обнимая, и крепко сжал пальцы, сминая рукав футболки, Мэтт понял, что сказал все это вслух. Повисло неловкое молчание. — А как же твое вечное: «Don’t touch me, don’t touch me»? — хмыкнув, поинтересовался Мэтт. — Все, что было в ТАРДИС, остается в ТАРДИС, — парировал Артур, локтем пиная Смита по острым ребрам, поднимаясь и протягивая ему руку. — Пошли спасать Карен, плачущий ангел. — Сейчас кто-то у меня получит, — предупредил тот, сжав предложенную ему ладонь и вскочив на ноги. — Если тебя с одного глотка так понесло, то ты по мне не попадешь, пожалуй. — Мимо твоего носа сложно промахнуться, — Мэтт внезапно как-то хитро извернулся и чмокнул Артура в лохматую макушку. На возмущенный возглас он ответил типичной смиттовской улыбкой и, не отпуская руки Дарвилла, потащил его по направлению к двери. — Вперед, мистер Понд! Артуру ничего не оставалось, как последовать за ним, старательно пряча широкую улыбку, непонятно откуда вылезшую на лицо. Все-таки есть что-то в этом мире, что остается вечным. Их золотые дни всегда будут принадлежать им, потому что такое невозможно отнять, потерять, забыть, притвориться, что ничего не было. Если ты уже прожил их, тебе никуда не деться от «пьяного жирафа», «луноликой» и, что уж там, «носа». И это лучшее, что может с тобой случиться.