***
В первый год, как Аято полноценно принимает на себя обязанности главы клана Камисато и комиссии Ясиро после бурного обучения и процесса передачи полномочий, страницы календаря незаметно сменяют одна другую. Каждая мелочь, с которой имеет дело комиссия, нуждается в его внимании. Распорядок дня Аято требует невозможного — нахождения его в нескольких местах одновременно. И так шаткое положение клана после смерти его родителей с каждым днём тревожит всё больше, и Аято делает всё возможное, дабы держаться на плаву. Иногда нужно есть и спать, но он об этом забывает. Однажды Аято разглядывает зелёную листву во дворе, слушая пение птиц, а когда в следующий раз поднимает взгляд, ветви уже покрыты свежевыпавшим снегом. Каким-то образом, сам того не осознавая, Аято переживает целый год. Не то, чтобы он сам следил за временем. Однако кое-кто занимался этим за него. Дверь в комнату открывается в полночь спустя ровно год, в то время как Аято просматривает последние из заметок, необходимых для завтрашней встречи. Если бы его спросили, какое сегодня число, ответить бы он не смог. Но Тома заходит внутрь, разгоняя тьму в комнате тусклым огоньком. У него в руках небольшой тортик с единственной свечкой, и он подносит его к лицу Аято, нежно улыбаясь в свете трепещущего пламени. — Загадайте желание, — просит он. Аято закрывает глаза и задувает свечу.***
Следующий год выдаётся получше. Конечно, всё по-прежнему ужасно, но теперь Аято находит в себе силы, чтобы плыть, а не тонуть. Он учится бороздить мутные воды политики Трикомиссии и ему, по крайней мере, удаётся бывать в выходные дома, хоть и в обнимку с бумагами. Время, проведённое Аято здесь, с трудом можно назвать отдыхом, ведь стопки обязательных для прочтения им отчётов по высоте превосходят даже гору Ёго. Однако он с намного большим удовольствием занимается этим в тишине своей комнаты, чем в любом из доступных ему громадных кабинетов и библиотек. Одним утром на рассвете после ночи, которая выдалась долгой, Аято выходит на крыльцо и замечает Тому, сметающего со ступенек листья. Выглядит тот отдохнувшим и выспавшимся, в то время как Аято так и не сомкнул глаз. Его тяжёлые веки невольно слипаются. Аято присаживается на веранде, какое-то мгновение наблюдая, как Тома заметает. Никто из них не произносит ни слова. — Тома, — тихо пытается завести разговор Аято. Иногда складывается впечатление, что он разучился общаться с домработником Камисато о чём-либо не касающемся работы. Он ловит лист, случайно унесённый ветром из общей кучи. Тома прилежный работник, и даже если в последнее время Аято не было рядом, чтобы убедиться в этом своими глазами, он знает, что это не изменилось. — Я приготовлю завтрак, — ни с того ни с сего предлагает Аято. — Ни в коем случае, — возражает Тома. — Идите спать, господин. Аято раскачивается с носков на пятки, пересаживаясь на корточки. — Боишься, что подсыплю в еду что-то странное? Мы же оба знаем, ты съешь всё, что я попрошу. Тома кривится, и Аято ожидает от него колкого ответа, но вместо этого тот покорно признаёт: — Полагаю, да. Что-то в его голосе побуждает Аято замолкнуть. Он вновь переводит заинтересованный взгляд на Тому, наблюдая, как щёки того заливает тем же румянцем, что и, кажется, целую вечность назад. Теперь, когда Аято знает, на что обращать внимание, его не обмануть. «Неужели всё еще?», — недоумённо думает он. В последнее время они почти не видятся, а когда это всё-таки случается, Аято чувствует себя всего лишь оболочкой того человека, который однажды очаровал Тому. Он трёт уставшие глаза рукой. — Пойдём, — говорит Аято. Он ни за что не стал бы обманывать друга, но у них и правда редко получается проводить время вместе. — Обещаю тебя ничем не травить. Позавтракай со мной, прежде чем я пойду спать.***
Со временем, бумажная волокита и политические интриги становятся второй натурой Аято. Однако, естественно, для него ничего не может быть так просто, поэтому как только удаётся находить перерывы в графике, чтобы перевести дух, Аято берёт под свою опеку остатки Сиюмацу-бан. С тайным подразделением груза ответственности на его плечах становится ещё больше. Один за другим проходят дни рождения Аяки, и Аято как-то умудряется оказаться на каждом из них, хотя свои он никогда не празднует. Как только Аяка справляет совершеннолетие, в ней будто бы в одночасье раскрывается внушительный потенциал решать вопросы, за которые и сам Аято не берётся. Настаивая на своей помощи, Аяка берёт на себя ответственность за множество мелких проектов, относящихся к его компетенции. Как следствие, Аято начинает проводить больше времени непосредственно на поле боя, оставляя позади душные переговорные комнаты и двуликих членов комиссий. Несколько месяцев подряд он знакомится с неприглядной изнанкой прекрасных пейзажей Инадзумы, собирая налоги с отдалённых деревень и смягчая последствия ужаснейших аспектов правления сёгуна Райдэн. Вдали от самого сердца грома и нескончаемого дождя, спокойные беззаботные дни, проведённые в имении Камисато, становятся для Аято бесценными периодами затишья. В один из таких выходных, когда Аято ещё оправляется от вспышки Электро, пронзившей его до самых костей, он оставляет дверь немного приоткрытой, готовясь по уши погрязнуть в сегодняшней работе. Слышно, как вне помещения, во дворе, Аяка и Тома оживлённо беседуют, хотя о чём именно, разобрать сложно. Позволяя звучанию их голосов окутать себя, Аято открывает первую из лежащих на столе папок. Он погружается в чтение с головой, отрываясь только чтобы заново наполнить чернильницу или отыскать затерявшийся отчёт. В полном одиночестве он читает и пишет, забывая, где находится, до того, как слышит тихий стук по картонной ширме. — Войдите, — отзывается Аято, отодвигаясь от своего стола. Тома тут же открывает дверь, проскальзывая внутрь, и облокачивается о противоположную ножку стола с измученным вздохом. Окинув его взглядом, Аято перекладывает стопку документов в сторону и хлопает рукой по месту рядом с головой Томы. Тот неразборчиво что-то бормочет, двигается вперёд и удобно устраивается щекой вниз на освобождённой поверхности. — Тебя Аяка выматывает? — с улыбкой интересуется Аято. — Умоляю, мы тренировались часами, — вполголоса жалуется Тома. — Мне нужно прилечь, через минутку вернусь к ней, и мы продолжим. Он немного приподнимает голову, оглядывая беспорядочно разбросанные на столе бумаги, а затем ложится обратно. — Лучше бы я был вашим слугой. Могу молча сидеть и наблюдать за тем, как вы что-то пишете. Это шутка, даже если мысль заманчивая. Аято знает, что Тома ценит своё место рядом с Аякой и в жизни бы его ни на что не променял. Рукой, которая до этого листала страницы папки, он тянется, чтобы взъерошить волосы Томы. — Оставайся, сколько захочешь. Аяка догадается, где тебя найти, если захочет ещё потренироваться, — предлагает Аято. — Не надо, — бормочет Тома и закрывает глаза. Он засыпает за считанные минуты, прижавшись щекой к письму, адресованному Кудзё Такаюки. Время проходит в тишине, Аяка не бросается на поиски, и Аято возвращается к работе. Разве что теперь рядом с его запасной чернильницей располагается растрёпанная копна блондинистых волос. Проходит час, прежде чем его вновь отвлекают — ну не то, чтобы Аяка с Томой его отвлекали, не совсем. Аяка распахивает дверь лишь настолько, чтобы можно было проскользнуть внутрь, и бесшумно её за собой прикрывает. Она уже переоделась из своего делового одеяния в что-то более домашнее, и теперь мостится между Томой и Аято, сворачиваясь калачиком на ноге Томы, чтобы вздремнуть, как когда-то в детстве. Аято задумывается о том, сколько подобных моментов пропускает, когда его нет рядом. Послеобеденная умиротворённость, согревающая семейная атмосфера, всё это накрывает его волной ностальгии с оттенком горечи. Он моргает, выныривая из размышлений, и тянется рукой к следующей из кучи папок. Ох. Аяка на ней уснула. Аято ласково смотрит на них обоих, качая головой. Какой жалкий предлог, чтобы не заканчивать свою работу. Ему стоит разбудить их и отправить по своим комнатам, раз они настолько устали, что готовы спать в таких неудобных позах. Но вместо этого Аято выключает настольную лампу и укладывается рядом с ними, двумя самыми важными людьми в его жизни.***
В разгаре изучения новых зацепок о недавней подозрительной деятельности комиссии Тэнрё, не переставая следить за слухами об активизации армии сопротивления на запад от Ватацуми, Аято на протяжении очень долгого времени не возвращается в имение Камисато. Его подразделение спит и дышит разведкой множество ночей, проведённых в лесной глуши, прислушиваясь к сплетням, которые в ночной тишине эхом отражаются от гор. В ночь перед тем, как Сиюмацу-бан должны отправиться на Сэйрай, Аято отправляет всех по домам, строго приказывая полноценно отдохнуть и провести время с близкими, ведь впереди их безусловно ждут трудные недели. Работать так, как работают они, наверняка непросто, и Аято искренне признателен каждому члену этого подразделения. Он задумчиво направляется обратно в свой кабинет после того, как остальные расходятся. Мозг всё ещё загружен, он машинально продумывает худшие исходы событий во время предстоящей миссии. Можно было бы продумать ещё парочку запасных планов. Излишняя осторожность не помешает, у его безупречной стратегии ещё есть потенциал для усовершенствования. Однако в дверном проёме со скрещенными на груди руками смотрит на него заместитель командующего. — Отправляйтесь домой, — говорит она тоном, не терпящим возражений. Аято не отдаёт себе отчёт в том, сколько времени прошло, пока той поздней ночью не поднимается по тропинке, ведущей к имению Камисато. Его окончательно будит вид молодых деревьев, растущих рядом с домом. Он помнит, как Тома сажал их за неделю до его отъезда, и тогда саженцы юмэмиру были едва ли выше сорняка. Они далеко не закончили расти, но видя их такими высокими, Аято наконец осознаёт, как долго его здесь не было. Он бесшумно пробирается в дом, даже не удосуживаясь раздеться, перед тем как упасть на футон. Аято настолько устал, что ни на секунду не задумывается о том, что его постель была заправлена только недавно — чистые простыни хрустят, источая аромат цветов и чая. Ему даже в голову не приходят мысли о том, откуда вообще кто-либо мог знать, что он вернётся, или зачем кому-то поддерживать его комнату в идеальном состоянии, пока его нет дома, терпеливо ожидая его возвращения. Аято ни о чём подобном не думает, он закрывает глаза и моментально засыпает.***
На утро Аяка так удивлена его видеть, что случайно переворачивает миску с супом, вставая, чтобы его обнять. Она бесконечно извиняется перед слугами, которые тут же спешат вытереть небольшую лужицу, и отсутствие среди них Томы становится для Аято неожиданностью. Он прислушивается к шагам каждого проходящего за дверью, однако Томы нигде не видать. Несомненно вкуснейший завтрак, поглощённый Аято, оставляет после себя явно не то знакомое послевкусие. Аяка качает головой в ответ на расспросы Аято о местонахождении Томы, которые начинаются, стоит им закончить трапезу. — Он оставил записку. Сказал, что сегодня у него какие-то важные дела, — хмурясь говорит Аяка. — Не знаю какие, в последнее время он часто бывает на Рито. Видимо, у Международной торговой ассоциации с комиссией Кандзё дела не очень. Неизвестно, что такого Аяка видит в его выражении лица, но она сразу же добавляет: — Уверена, что он остался бы, если бы знал, что ты дома. Тома очень по тебе соскучился. Аято протягивает руку, чтобы развязать ленту в её волосах, но Аяка это предугадывает и шлёпает его по пальцам ручкой своего веера. — Могу кого-то за ним отправить, — предлагает она, но Аято отрицательно мотает головой. — Не стоит. Если у него важные дела, возвращаться ему незачем. У меня к нему поручений нет. Вместе с Аякой он наведывается в город Инадзумы, внимательно слушая её рассказы о последних событиях. Аято проходит мимо знакомых лавок, и за многими из прилавков замечает чужие лица. Не узнаёт он и играющих на улицах детей. А затем Аяке пора уходить на встречу, и она оставляет Аято одного в городе, где он вырос, чувствовать себя, как ни странно, чужаком. Некогда привычные дороги выглядят совсем по-другому, и Аято, знающий остров Ясиори как свои пять пальцев, не узнаёт людей, радостно окликивающих его, когда он проходит мимо. Слегка переполненный эмоциями, он проскальзывает в чайный дом «Коморэ». Кроме Таромару, которого Аято не сдержавшись гладит по голове, проходя мимо прилавка, и мужчины, наматывающего круги на татами в одной из приватных комнат и не обращающего на него внимания, в чайном доме пусто. Аято пришёл сюда не в поисках Томы, однако, не находя его здесь, он ловит себя на мысли, что ему любопытно. Учитывая, как рано ушёл Тома, у него наверняка была куча дел, и всё же Аято не заметил и следа его пребывания в городе. Находясь глубоко в раздумьях и пытаясь вежливо отказать всем, кто желает попросить его о той или иной услуге, Аято покидает город и следует в направлении равнины Бьякко. В полной мере он осознаёт свою точку назначения уже на полпути к Рито, куда его манит всё то же беспокойство, руководящее его действиями с самого начала дня. Рито расположен достаточно далеко, поэтому, когда Аято достигает мелководья, соединяющего деревню Конда и портовый город, дело уже близится к вечеру. Стражники на границе подпрыгивают, заметив его, и суетливо приветствуют, но Аято жестами просит их расслабиться. — Вы знакомы с Томой, слугой комиссии Ясиро? Он здесь сегодня не проходил? — спрашивает он. Только произнеся это Аято осознаёт, что возможно Тома уже покинул Рито. Остаётся надеяться, что они не разминулись. В последний раз они были вместе на Рито несколько лет назад, но в крайнем случае сейчас могли бы составить друг другу компанию по пути домой. Однако стражники, моментально узнавая Тому по имени, кажется, уверены, что его нога в город сегодня не ступала. Конечно, этот въезд на Рито не единственный, но Аято расспрашивает других людей, и никто из них Тому не видел. Несмотря на это, они расхваливают его как знатного помощника, заикаясь при виде Аято в повседневной одежде даже после заверений в том, что он прибыл не по работе. Аято запускает руку в волосы и глядит в сторону океана, задумываясь о том, куда вообще мог подеваться Тома. Завтра с утра пораньше Аято будет вынужден отправиться на одну из важнейших миссий в его карьере до этого момента, и от мысли о том, что перед этим не получится увидеться с Томой, ему отчего-то... не по себе. Он не собирался тратить целый день на поиски Томы, но всё равно ощущает, будто потерпел поражение, возвращаясь в имение Камисато в одиночку. Солнце уже давно село к моменту, когда Аято приходит обратно в поместье. Аяка читает в гостиной и увидев его, широко распахивает глаза, но кроме тихого приветствия ничего не говорит. — Присоединюсь к тебе через минуту, — сообщает ей Аято, думая о том, что сегодня совершил ошибку. Ему стоило больше времени провести с сестрой вместо того, чтобы бесцельно слоняться по Наруками. Аято качает головой, открывая дверь в свою комнату. И застывает на пороге. Тома лежит у стола Аято, прижав ноги к груди, и бездумно перебирает пальцами чрезвычайно секретные записки, которые тот забыл убрать. Он вскакивает, как только Аято переступает порог, но не особо пытается скрыть, чем до этого занимался. — Вас сегодня так долго не было, господин. Где вы ходили? — спрашивает Тома, поднимаясь на ноги. Аято медленно моргает, входя в комнату. Последним местом, где он ожидал отыскать Тому, была его же спальня, и он задаётся вопросом, как долго тот здесь сидел. Достаточно долго, чтобы долистать до последней страницы отчёта, если судить по лежащим на столе бумагам. — Могу спросить у тебя то же самое. Я сегодня обошёл пол-Наруками, и все мне заявляли, что тебя не видели. — Вы меня искали? — удивлённо интересуется Тома, и черты его лица освещает небольшая улыбка. Внезапно смутившись, Аято задумывается о том, что для его визита на Рито нет предлога, не считая теплящейся надежды найти там Тому, и качает головой, не желая делиться этой информацией. Аято уверен, что тот узнает об этом, как только вернётся на Рито, но надеется, что к тому времени уже будет очень-очень далеко. Во всяком случае, Тома выглядит чрезмерно довольным от одной мысли о том, что Аято его искал, и тот без понятия, что делать с этой откровенной привязанностью. Он тянет Аято вниз, чтобы тот принял сидячее положение, и с этого угла заметно лоток с едой, замотанный в традиционный шёлк. — Этим утром я ходил на пляж, чтобы словить пару крабов. Кораяки же всё ещё одно из ваших любимых блюд, да? Хотел его сегодня для вас приготовить. Что? — Но Аяка сказала, что у тебя были какие-то важные… а. Аято глядит в зелёные глаза Томы и видит в них ту самую бескорыстную преданность, с которой у него теперь ассоциируется исключительно этот изумрудный оттенок. Это бессмыслица. Целый день разгуливая по городу Инадзумы и острову Рито, Аято убедился, что в народе Тома пользуется огромной популярностью. Он нравится почти всем, и Аято не сомневается, что ему поступало множество романтических предложений. Томе совершенно незачем беречь пламя из давно минувшего прошлого. И тот даже ничего с этим не делает — относится к Аято с уважением и добротой, и никогда не создаёт между ними неловкости. Какой тогда в этом всём смысл? Он заслуживает намного большего — в груди Аято что-то болезненно сжимается. Тома давным-давно доверил своё сердце клану Камисато, он более чем предан. Аято он, он не может… — Мне ничего не нужно в ответ, — мягко произносит Тома, будто и не разрывая сердце Аято на кусочки собственными руками. — Ужинайте со мной, хорошенько высыпайтесь и возвращайтесь целым и невредимым. О большем я и не прошу. Складывается полноценная картина — Тома, с нетерпением ждущий Аято в имении Камисато, чтобы приготовить его любимое блюдо, и Аято, обошедший пол острова в поисках Томы, желая провести с ним время и не зная, что тот находится в его же покоях. Аято медленно выдыхает. — Хорошо, — говорит он, и чувствуя себя глупым, робким и благодарным, шепчет, — я дома.***
Аято возвращается в город Инадзумы в день, когда улицы бурлят вестями о сотой церемонии Охоты на Глаза Бога. Ранним утром его подразделение высаживается на берег, Аято заботится о том, чтобы сопроводить каждого его участника до дома, советуя им сегодня оставаться в тени, и только затем идёт домой сам. На данный момент уже всем известно, что наследники клана Камисато владеют Глазами Бога. То, что их ещё не отобрали, это своего рода политическая формальность, и было бы неразумным приходить на церемонию в качестве наблюдателя. Тем не менее, что-то побуждает Аято спрятать Глаз Бога под ткань своего одеяния и отправиться к деревянному подиуму, около которого уже собралась толпа, дабы понаблюдать за зверствами. Пришло больше народу, чем Аято изначально ожидал увидеть — конфискация Глаз Бога успела стать обычным делом, и даже учитывая присутствие самой сёгуна Райдэн, подобная церемония должна была длиться недолго. Недостаточно долго, чтобы успела собраться такая толпа. В воздухе потрескивает энергия Электро, и Аято глядит ввысь, замечая, как рассеиваются облака в стремительно темнеющем небе. Ускоряя темп, он пробирается через густую толпу, проталкивая себе путь в первые ряды, чтобы хоть мельком взглянуть на происходящее. Видит светлые волосы, перевязанные тёмной лентой, красный оттенок одежды, и голос застревает где-то в горле. Тома стоит на коленях на деревянной поверхности всего в паре метров от Электро Архонта. Его руки крепко связаны за спиной, а плечи напряжены, пока он пытается перерезать верёвку остриём воткнутого в землю копья. Аято едва обращает внимание на чужестранку, которая лежит на земле между Томой и Архонтом, стоящей с поднятым мечом в готовности нанести удар. Разряды молнии бьют ослепительными вспышками, и её скопления невесомо парят вокруг богини, которой Аято должен был поклоняться. А затем Тома вырывается, вскакивает на ноги, опираясь ладонями об окрасившиеся в вишнёвый цвет доски, и метит копьём прямо в лицо самой сёгуна Райдэн. Для Аято мир перестаёт вращаться. Ветер шумит; кожа саднит из-за пронзающего её тонкими иголочками электричества. Тома спотыкается, хватаясь за чужестранку, и сердце Аято проваливается глубже ямы, которую перепрыгивают эти двое, совершая безрассудный и отчаянный побег. Толпа расходится, приглушённо перешёптываясь. Аято пошатываясь возвращается обратно на тротуар, Глаз Бога в его рукаве вибрирует. Образ Томы, упавшего на колени, со связанными руками, беспомощного, остаётся отпечатанным у него на сетчатке глаза. Из-за оцепенения Аято не воспринимает ничего вокруг себя, ничего, кроме того краткого момента леденящего ужаса, мыслей о том… Что он не успел. Впоследствии, Аято не сходит с места и когда мимо него проходит сёгун Райдэн по пути обратно в Тэнсюкаку. Он встречается с её равнодушным взглядом своим тяжёлым и не отводит глаз, пока она не скрывается из виду.***
Таромару отсутствует на своём привычном месте за прилавком, когда Аято пробирается в чайный дом. Дверь открывается свободно, вход ничто не преграждает, и Аято запирает её за собой на замок, как только заходит внутрь. Тихий зал наполнен ароматом благовоний, смесью сесилий и дыма. Аято вспоминает, что этот же запах чувствовал в покоях Томы, тот берёг эти благовония для особых случаев, например, когда крайне тосковал по дому. Наверное, докупил себе ещё за время, проведённое в порту Рито. Аято ступает за занавеску, ограждающую подсобку от чужих глаз, бесшумно, как его учили. На полу сидит Тома, сгорбившись над Таромару и уткнувшись лицом в его шерсть, его куртка накинута на плечи. Смотреть на него больно. Прочистив горло, Аято стучит по деревянной балке, чтобы оповестить о своём присутствии. Тома вздрагивает и мгновенно оборачивается, из-за чего разматываются бинты, до этого лежащие на его колене. Таромару глядит на Аято неодобрительно, с готовностью защищать. — Иди обратно за прилавок, мне уже лучше, — говорит Тома хриплым голосом. Он гладит лапу Таромару и мягко подталкивает своего друга в сторону двери. Как только тот их покидает, Аято подгибает ноги под себя и опускается на колени рядом с Томой. — Позволь взглянуть на твои раны, — шепчет он. Тома не опирается на него, ища поддержки, как до этого делал с Таромару, и Аято от этого осознания больно. — С чего вы решили, что я ранен? — спрашивает тот, будто всё не очевидно по его голосу. — Видел, как тяжело тебе тогда было прыгать. Прыжок конечно был впечатляющим, но я знаю, что ты способен на большее, — в ответ Тома тихо смеётся, запрокинув голову назад. — Например как когда мы втайне бегали за сладостями? Не верится, что вы об этом помните. Он приподнимает руки, когда Аято об этом просит, позволяя осмотреть грубые следы от верёвки на запястьях, от которых его явно не спасли нарукавники. Попытки вслепую разрезать её острым лезвием тоже ни к чему хорошему не привели — левое запястье Томы теперь туго перебинтовано, марля покрыта пятнами крови, а на правом блестит недавно нанесённая мазь. — Самые серьёзные раны я уже обработал, но можете помочь с теми, до которых я не смог достать, — стиснув зубы, он скидывает куртку с плеч, открывая вид на усеянную синяками кожу. Они начинаются на руках и скрываются под чёрной тканью его футболки, ворот которой затвердел от засохших на нём крови и пота. Аято морщится. Раз раны уже сейчас выглядят так нехорошо, сложно представить, как сильно они будут болеть завтра. Он тянется за баночкой с мазью, которую протягивает ему Тома, и чувствует, как наружу просится очередная вспышка гнева. — Сёгунат ещё заплатит. Тома качает головой. — Аяка то же самое сказала. Не сомневаюсь, она была готова официально объявить сёгуну Райдэн войну просто чтобы меня уберечь. В этом нет нужды, репутация и безопасность комиссии Ясиро намного важнее одного жалкого домработника. Занятый втиранием тёплой мази в раны на спине Томы, Аято чувствует, как стискивает зубы. — Даже если в складывании простыней мне нет равных, — добавляет тот, и Аято сильнее необходимого тычет пальцем в синяк, который до этого обрабатывал. Тома резко втягивает носом воздух, и он убирает руку, делая глубокий вдох. — Не думай, что раз я не пытаюсь удержать тебя рядом с собой, ты ничего не значишь для моего дома, или для меня. Тома оборачивается, отмахиваясь от возражений Аято о том, что он ещё не закончил. — Никогда так не думал. Мне прекрасно известно, что я для вас значу. «Правда?» — думает Аято, силой разворачивая Тому, чтобы до конца обработать его раны. Ему нужно немного времени, чтобы придумать, что ответить, и никому из них не сделать больнее. Шутка, произнесённая Томой беззаботным тоном, давит тяжёлым весом внизу живота. — Раз ты знал, как всем дорог, почему пришёл сюда зализывать раны в одиночку? И почему, когда тебе грустно, ты всегда уходишь в себя? — Эй, — отзывается Тома, — вообще-то со мной был Таромару. Аято закручивает крышку на баночке с мазью и отставляет её в сторону, а затем молча помогает Томе надеть куртку, пытаясь не прикасаться к чувствительным ранам. — Ты мог бы прийти к нам, — говорит он умоляющим тоном, хотя и не собирался. — Я знаю, Аято, — выдыхает Тома, и глядя на его профиль, Аято видит, как нежно трепещут чужие ресницы, когда тот часто моргает. Тома не договаривает. Решив на пока отложить этот разговор, Аято откидывается назад, не убирая ладонь с плеча Томы, и добавляет: — Помимо этого, ты неправильно понимаешь, что значит «залечь на дно». Несмотря на влияние имени комиссии Ясиро на этих землях, если бы сёгун в самом деле захотела тебя найти, в первую очередь тебя искали бы именно здесь. Тома поворачивается к Аято лицом, недолго взвешивая ещё не произнесённые слова. — Нет, — возражает он. — Раз вы вернулись, в первую очередь меня искали бы рядом с вами. О боги. Аято мысленно возвращается на годы назад, вспоминает о надёжном и непоколебимом присутствии Томы рядом во время затяжной войны, о свечах, которые зажигались в ожидании Аято, как бы поздно он ни возвращался. Приглушённая суматоха вне чайного дома затихает. Военные действия достигают критической точки, его тщательно продуманные планы приносят свои плоды, и впервые Аято задумывается о других вещах, за которые стоит бороться в жизни. Он склоняет голову в молчаливом согласии. — Хорошо, что боец из меня ещё тот, — говорит, сжимая плечо Томы в качестве обещания никогда его не отпускать.