День разбитой мечты и надежды

Свет единственной старой лампочки, тусклый и какой-то даже неживой, едва освещает маленькую комнату с одиноким матрасом в углу. Дыхание омеги такое слабое, что, кажется, его и вовсе нет, а пошевелить даже пальцем омеге стоит дикой боли во всём теле. От мерзкого вездесущего запаха крови на языке словно наяву остаётся железноватый привкус, грязь, пятнами чернеющая на полу, неприятно липнет с коже, холодной и побледневшей, но сохранившей былую мягкость и нежность. Многочисленные синяки, ссадины, что уродливым узором рассыпаны по всему телу омеги, жгутся и болят нещадно, словно пробивая всё тело насквозь от любого неосторожного движения. Парень чувствует на теле прохладное дыхание Смерти, видит её, стоит лишь закрыть глаза, ощущает всем телом скорый конец и понимает, что долго не протянет. Жизнь, повиснув на тонком волоске, медленно, но верно, утекает, словно песок сквозь пальцы. Губы синеют, кожа на ощупь начинает казаться ледяной, а тяжёлое дыхание вперемешку с хрипами становится почти неуловимым. Грудь вздымается на вдохе с таким трудом, что казалось, что его мучают до сих пор. До сих пор не дают покоя, причиняют боль до сих пор, пытают без даже тени жалости. С тихим треском дверь распахивается, являя полуживому омеге ЕГО. Того, ради кого он живёт, благодаря которому всё ещё дышит, цепляясь за жизнь так отчаянно и так наивно. Наивно борется, когда бороться уже слишком поздно. — Ёсан! - срываясь с места, зовёт альфа,- Малыш, я здесь, я пришел за тобой, - в пару коротких шагов подскочив к омеге, Юнхо аккуратно, едва касаясь ужасающих ссадин на теле, поворачивает Ёсана к себе и смотрит на родное лицо. Из разбитого носа до сих пор идёт кровь, и альфа осторожно касается, судорожно пытаясь убрать её. Ёсану хочется плакать, хочется рыдать в голос от того, как он успел отчаяться, как устал бояться, что не сможет в последние минуты жизни посмотреть в любимые глаза и услышать дорогой умирающему сердцу голос. Омеге хочется сорваться, позволить себе последнюю слабость, но он сдерживается, собирает все свои оставшиеся силы, чтобы сглотнуть тяжело, прежде чем заговорить: — Хён... - голос до ужаса сиплый и тихий, воздуха не хватает, и омега жадно дышит перед тем, как продолжить, останавливаясь, чтобы перевести постепенно покидающий его дух, - Я так скучал по тебе. Я ничего им не сказал, честно, они не знают, что мы нашли... Они ничего не знают. Хён, - роняя тяжёлый вздох, Ёсан не сдерживается, и первые крупные слёзы начинают стекать по щекам, - Если я умру, ты будешь приходить ко мне? Хотя бы иногда, я... - голос срывается, а в горле начинает першить настолько сильно, что омега вдруг гулко кашляет, содрогаясь от тут же поразившей тело режущей боли, - Тяжело... Они забрали его... - всхлип стоит нереальных усилий, омега дрожит, жмурится и тяжело, громко глотает воздух, - Забрали нашего ребёнка... Мне больно, Юнхо, - взгляд из-за слёз затуманивается, омега едва различает силуэт любимого перед собой, взгляд бегает из стороны в сторону, словно стараясь уловить, запомнить, - Прости меня, я не смог сохранить его... Я так подвёл тебя, - Ёсан плачет, тихо, почти бесшумно, его трясёт от нахлынувших эмоций, что слабыми вспышками пускают холодок по телу, а Юнхо прижимает к себе такое родное тельце и еле сдерживается, стискивает зубы, чтобы не показать, насколько слаб. И Сонхва, и Минки, и даже Чонхо, смерившие пару сочувствующими взглядами, знали, сколько они друг для друга значат. Знали об их любви, настолько сильной и всепоглощающей, но не знали, что могут сделать. Юнхо никогда не показывал эмоции, никогда не открывался, ходил вечно угрюмым и окидывал каждого абсолютно нечитаемым взглядом. Ёсан же, этот жизнерадостный и, казалось, ребячливый парнишка ворвался в жизнь альфы, как ворвался бы в серый, скучный город вихрь красок, преображающий всего, до чего только коснётся, оставляя на руинах прежней серьёзности свой, личный, яркий след. Казалось, они были полными противоположностями, непоседливый Кан казался Юнхо раздражающим и глупым, каждая новая их ссора заканчивалась угрозой увольнения, но альфа ненароком упустил тот самый короткий миг, когда каждая новая улыбка начала вызывать странный трепет где-то под рёбрами. Альфа сам не заметил, как влюбился, словно ребёнок, так же чисто и искренне, как смеялся Ёсан от глупых шуток. Юнхо расцвёл, стал жизнерадостнее и даже в каком-то смысле живее, и друзья не могли не радоваться этому. Омега изменил Чона, и, пускай никто из них не хотел выставлять зародившиеся вскоре отношения напоказ, одно неосторожное слово Минки заставило их обоих во всём признаться. А сейчас их счастье рушится. Рушится прямо на глазах. — Хён, - слабая, изломанная улыбка показывается на губах, когда Кан смаргивает слёзы, стараясь лучше рассмотреть лицо перед ним, - Мне больно, хён, прости меня, - слабый голос превращается в надрывистый быстрый шёпот, дыхание то и дело срывается, вдыхать всё тяжелее, всё сложнее оставаться в сознании, и омега тянет руку, холодными кончиками пальцев аккуратно проводя от скул альфы по щеке, стараясь запомнить и унести с собой ставший таким дорогим за два года образ. Ждать больше нет сил, ладонь, вздрогнув, начинает опускаться, омега задыхается, морщась от боли. Юнхо рвано выдыхает, хватает руку любимого в свою, мотает головой, словно это сможет помочь омеге вновь открыть глаза. — Ёсан! - голос дрожит, когда альфа срывается на крик, - Ёсан, подожди, открой глаза! Ёсан, не смей бросать меня! Лёгкие удары по впалым щекам в попытке вернуть в сознание не помогают - омега обмякает в чужих руках, а с губ срывается словно бы облегчённый последний вздох. Юнхо плачет, зовёт, воет, прижимая мёртвое тело к своему, пытаясь вернуть омеге живое тепло. Но Ёсана спасти не было возможности. Тело Ёсана кажется непривычно лёгким, а на лице Юнхо то, чего так боялись друзья - ни единой эмоции. От альфы холодом веет за километр, словно и он умер тоже. Словно ушёл вместе с Ёсаном, чтобы остаться рядом навсегда. Снаружи их уже ждут. Юнхо не желает отпускать тело омеги, прижимает Ёсана к себе, пока не встречается взглядом с судмедэкспертом. Ёсан мёртв, и у альфы опускаются руки. Его больше не вернуть. Юнхо помнит лишь, как едет в машине Сонхва, как возражает и пытается доказать, что он должен поехать со своим омегой и как смирнеет от одного лишь грозного взгляда. Неделя. Неделю Юнхо не появляется на работе после того дня. Ему дают время оправиться, собраться с мыслями, но для этого, он точно знает, не хватит и целой жизни. Ёсан, его омега, извечный напарник, сейчас лежит в сырой земле и всё, что напоминает альфе о нём - фотографии. Снимки их когда-то счастливой жизни, запечатлённые моменты счастья, которых у альфы много. Много фото, много вещей, много напоминаний, таких личных. Таких... Для них одних. Их общая квартира вся пропитана была омегой, всё вокруг напоминало о Ёсане. Сладкий, такой приторный запах повсюду, забивается в лёгкие и не даёт покоя. Невозможно. Невозможно находиться там, где всё напоминает о навечно упущенных моментах счастья. Юнхо сходил с ума. Телефон, отброшенный куда-то сразу после похорон, наверняка, разрывался бы от звонков, если бы был включен. Юнхо помнит, как рыдали родители Ёсана, только взглянув на потерянного сына в последний раз. Альфа не плакал. Слёзы не шли, внутри была словно зияющая дыра. Он помнит, как гроб ставили в яму, помнит, как вниз полетела первая горстка земли, как его, кричащего и зовущего Ёсана, оттаскивали от надгробия и увозят прочь. Бессонные ночи дают о себе знать, и тридцатичасовой сон отзывается по пробуждении дикой слабостью по всему телу и тяжёлой головой. Утро тридцатого ноября встретило звенящей в ушах тишиной. Тишина теперь будет сопровождать его всю оставшуюся жизнь, рука об руку с одиночеством и тьмой. Юнхо остался один, потеряв свой единственный маяк, что освещал мир кромешными ночами.