Танцуй, Король!

***

Ещё одно интервью ещё одни глупые вопросы от таких же глупых журналистов. Сегодня, пока вся группа отдыхает после концерта Леонтьев, сжав всю силу воли в кулак, идёт разговаривать с прессой. Он бесконечно благодарен барабанщику, за то, что тот решил пойти с ним, несмотря на всю выматонность и усталось. «А кому сейчас легко?» — Поручик пожимает плечами и улыбается, за эту улыбку Ренегат готов сделать все, что угодно и даже больше, лишь бы видеть её чаще на лице барабанщика и лишь бы она была только счастливой, а не какой либо ещё. — Александр первый вопрос по поводу песни Танцуй Король, вашего нового альбома. — спросил один из журналистов, когда мужчины только вошли. — Что можете сказать про неё? — Представляя будущую песню, я вдохновлялся двумя образами… — начал Леонтьев уже отточенную реплику спустя множество интервью после выхода альбома. Краем глаза он заметил, что барабанщик, подперев голову рукой, вместе с остальными внимательно слушает фронтмена. Один лишь взгляд зелёных глаз, таких родных, таких тёплых, предавал уверенности, а потому он продолжил. Закончив монолог, Ренегат выдохнул и опустился на стул, улыбнувшись Щиголеву, тот ответно улыбнулся, но потом перевёл взгляд на пальцы, которые теребились друг о друга. — Александр, — вот ещё один доставучий журналист тянет свой микрофон ближе, готовясь задать очередной вопрос. — Вы хуже всех перенесли смерть Михаила, говорят что вас мучают кошмары. Это как-то отражается на вашей творческой деятельности? — Леонтьев ожидал разного рода вопросов, но этот сбил мужчину с толку, а потому он резко замолчал, пустым взглядом уставясь куда-то в даль комнаты. — Все мы сложно перенесли смерть Михаила, — заметив растерянность в темно-серых глазах, вступился за фронтмена барабанщик, — мы скорбили и скорбим, нам его не хватает. И задавать такого рода вопросы очень неуместно с вашей стороны. — Леонтьев почти невесомо коснулся барабанщика и посмотрел на него, взглядом говоря: «я сам отвечу». Тот кивнул. — Да нам его не хватает, но нельзя заканчивать жизнь на этом, она продолжается. Мы играем свои песни, некоторые из них посвящены ему, мы помним его и всегда будем это делать. Но опять же. Жизнь на этом не заканчивается. — зал замер, то ли от содержимого самих слов, то ли от тона с которым они были высказаны. Ещё десяток вопросов по поводу песен, группы, Миши да и самой личной жизни Ренегата. На барабанщика, сидящего рядом, никто даже не обращал внимания, ведь оно было обращено лишь к фронтмену, а потому он просто все также сидел и слушал несмотря на всю усталость и сонливость. Леонтьеву было невыносимо смотреть на такой вид тезки, он был готов в любой момент оборвать интервью, наконец-то поехать домой и отдохнуть. — Далее, — журналист замолчал, вычитывая вопрос в своём длинном списке на бумаге. — последний вопрос про последние строки в песне. В них есть какой-то скрытый подтекст или это просто импровизация? — В любой песне никогда нет импровизации, какая-то строчка что-то да значит, не могу, конечно, наверняка сказать о других, но о своих говорю точно. — Щиголев встрепенулся, прогоняя остатки усталости, видимо этот вопрос заинтересовал и самого барабанщика. Но сил и тем более желания говорить что-то ещё у фронтмена не было. — На этом наше интервью закончено, мы с моим товарищем, — он указал на тезку. — устали после концерта и хотели бы отдохнуть. — Леонтьев встаёт с места и вместе с Щиголевым покидает зал под недовольные возгласы журналистов, не успевших задать свои вопросы. Оказавшись в квартире, Саши смогли наконец-то облегчённо выдохнуть. Поручик, конечно, не отвечал на вопросы и, в принципе, можно сказать, устал не так сильно как его тёзка, но его тяготило само нахождение среди всей этой прессы, и далеко не всегда она была не жёлтого цвета. За что Леонтьев был бесконечно благодарен барабанщику. Высокий вскипятил чайник и, разлив чай по кружкам, сел за стол. После чаепития они включили первый попавшийся фильм и сели на диван, Поручик лежал, облокотившись на тезку, тот левой рукой прижимал его к себе, никому не было дела до фильма, в принципе, как и до ленты в телефоне, что они листали, но так было комфортнее. Молчать. — И все же… — начал барабанщик нарушая идилию тишины, царившей между ними. — Ты так и не ответил на тот вопрос. Ну то есть, ты ответил, но как-то уклончиво. — Просто тень, просто образ, никакого подтекста. Зато получилось более менее красиво закончить и отвязаться от них. — Ну это да. — Поручик переложил голову на колени тезки, пытаясь поудобнее умоститься на ней. — Каждый раз одно и тоже. Всё уже пересказано, переслушано, переписано, а они все равно никак не успокоятся. — Ну это пресса, что ты хотел? — Щиголев кивнул, бормоча что-то наподобие: «Ага, тупая пресса», а Леонтьев зарылся пальцами в его волосы, начав перебирать их. — Кстати спасибо, считай ты заступился за меня. — он улыбнулся, а Поручик по-доброму усмехнулся в ответ. Леонтьев наклонился и поцеловал того в лоб. — Да не за что, ты же знаешь как я к этому отношусь. — Да, знаю. В полутьме, нарушаемой светом экрана телевизора, пробежала тень. Но её заметил лишь Ренегат. Никто не знает о том, что все-таки те строки были правдой, он до сих пор видит эту тень, что всегда ходила за Мишей, и даже теперь — после его смерти — она все равно здесь, она никуда не исчезла, она танцует в темноте.