His Red Sky

Оттенки красного красиво лежали на картине Феликса. Он смотрел на эталонное изображение еще пару секунд, прежде чем начать еще один длинный мазок краски, и проведя им по холсту, он начал приобретать более сюрреалистический вид, медленно превращаясь в образ заката среди облаков. Художественный класс был местом умиротворения для Феликса, он мог избавиться от постоянных тревог, окружающих его, и утонуть в громкой музыке, звучащей в его наушниках, наедине со своими мыслями и анализируя холст перед собой. Феликс легко узнал своих близких друзей, смеющихся между собой за его спиной. Феликс намеренно положил свой холст на мольберт в нескольких метрах от друзей, в глубине души Феликс хотел сесть за стол со своими друзьями и быть втянутым в долгие бессмысленные разговоры, заставлявшие их всех истерически смеяться. Однако эти мысли всегда отталкивались, когда он на мгновение оглядывался и чувствовал себя недостойным их внимания, чувствуя, что даже если бы он мог добавить несколько комментариев к разговору, он не смог бы доставить такую ​​же радость. Их лица, чем больше он думал об этом, тем больше он чувствовал, что начинает отключаться. Так что, в конце концов, Феликс почувствовал, что предпочел бы остаться в стороне, чем позволить себе провести это дополнительное время со своими друзьями. И это было нормально, его это устраивало. Правда ведь? Пока его мысли катились по бесконечной кроличьей норе, которую он называл своим разумом, своим предполагаемым «безопасным местом», он напрягся, прижав кисть к холсту, когда теплая рука коснулась его плеча. Феликс повернулся и расслабился, встретившись лицом к лицу с теплой улыбкой, Феликс спокойно наблюдал, как улыбка начала принимать форму рта, движущегося, чтобы формировать слова, Феликс на несколько секунд почувствовал себя очарованным, анализируя различные мягкие розовые оттенки и общую структуру лица, которую имел этот человек. Подняв глаза, чтобы встретиться с человеком перед ним, он обнаружил, что его наушники были вынуты из ушей, Феликс теперь мог слышать легкий легкий смех, сорвавшийся с губ перед ним. — Земля вызывает Феликса, — сказал Чан, махнув рукой перед глазами. Он улыбнулся, издав небольшой смех. — Извините, должно быть, там что-то не так. — Чан просто ответил, еще раз рассмеявшись, отрывая взгляд от Феликса, чтобы посмотреть на работу младшего. — Хорошо вышло, Ликс. Феликс недовольно хмыкнул по поводу своих работ: — Я не знаю, мне кажется, что могло бы быть лучше. Чан начал таращиться на друга:  — Феликс, я не думаю, что ты осознаешь насколько ты талантлив, я имею в виду, посмотри на это. Я почти чувствую солнце, падающее на мои лыжи от твоей картины. Феликс смеялся над этим, глядя на свою картину, глядя на нее с чужой точки зрения, он чувствовал, что может быть удовлетворен ею. — Красный цвет прекрасен, не правда ли? — просто сказал Феликс, не отрывая глаз от картины. — Когда ты это рисуешь, это точно. — Чан засмеялся, еще раз похлопав его по плечу.  — В любом случае школа закончилась несколько минут назад, так что я помогу тебе собраться, и мы все сможем пойти домой, звучит хорошо? Феликс улыбнулся в ответ, быстро поблагодарив, прежде чем начать собираться с Чаном. Феликс и остальные его друзья жили в квартире вместе как соседи по комнате, всего их было восемь, и честно говоря, это была настоящая мечта — жить со всеми своими друзьями. Тем не менее Феликс чувствовал себя немного виноватым из-за своих постоянных неприятностей, он обнаруживал, что постоянно возвращается к вопросу «почему он чувствует себя таким одиноким?». Если все его друзья были с ним каждый день, почему он чувствовал постоянное желание полностью сдаться? Помимо других трудностей в своей жизни, он изо всех сил пытался правильно почувствовать себя принадлежащим ему, переезд из Австралии в Корею стал огромным изменением, даже если это было сделано в целях лучшего образования. Он не стал бы лгать, он действительно скучал по своей семье в Австралии. Феликс выбросил эти мысли из головы, отложив последний тюбик красной краски, схватив сумку рядом с сиденьем, чтобы последовать за своими друзьями из класса, быстро поблагодарив своего учителя рисования, когда тот уходил. И только вскоре его мысли вернулись к нему снова. Феликс действительно чувствовал себя жалким, он просто шел позади своих друзей, что-то в его нутре вздрогнуло. Но было ли это так просто? Он «шел за своими друзьями». Феликсу казалось, что он начинает отделяться от мира, как будто ничего этого на самом деле не существовало, ему было трудно выразить словами. Он действительно существовал для них, своих «друзей»? Не говоря уже о себе. Его мысли продолжали скитаться, он хотел объяснить это, выдохнуть, Феликс хотел изобразить свои заботы и выразить их на холсте, чтобы, когда кто-нибудь посмотрел на это, они могли понять, они могли протянуть ему руку, чтобы он держался. Феликс не собирался просить о помощи, нет. Феликс будет продолжать чувствовать себя разрушительным, пока это либо не сломает его, либо кто-нибудь не придет и не спасет его. Хотя Феликс начал задаваться вопросом, сколько еще ему осталось на самом деле или сколько еще он может выдержать. Его снова выдернули из мыслей, но на этот раз их младший сосед по комнате положил руку ему на плечо. — Ты в порядке, Хён? Феликс поднял глаза с земли, понимая, что все они собираются в общежитие, и на его лице появилась еще одна теплая улыбка, он обошел Чонина и начал подниматься по ступеням, он повернулся к Чонину, когда достиг вершины, и просто сказал: — У меня все в порядке, Инни, у меня на уме несколько вещей, не волнуйся. Феликсу не удалось увидеть неубедительное выражение лица Чонина, когда они оба вошли в общежитие, закрыв за собой дверь. Группа из восьми человек разошлась по своим делам после того, как вернулась домой, оставив Феликса раздумывать, что ему делать с остатком дня. К тому времени, когда они вернулись из школы, было уже пять часов, может быть, немного рисования заставит его почувствовать себя лучше. Неправильный. Иногда искусство — это то, что помогает Феликсу чувствовать, что у него есть место в этом мире, но когда он продолжает растирать мягкие полосы светодиода, которые он так осторожно разместил на своей странице, он не может не чувствовать, что это все для ничего такого. Если он не может быть удовлетворен чем-то таким простым, как рисунок, тогда что, черт возьми, он делает? Это было действительно эгоистично. Желание быть достаточно, желание любить себя, желание быть лучше, желание, желание, желание. Постоянное желание продолжать, потому что он знает, что если он остановится, то все будет кончено, если Феликс остановится, он не сможет продолжать попытки. Его голова падает на руки, руки упираются в испорченный лист бумаги, лежащий на его столе рядом с кроватью. Было бы преуменьшением сказать, что он был ошеломлен, сказать, что он ненавидел себя больше всего на свете, сказать, что его привычки стали слишком постоянными и нездоровыми. Теплое чувство слез приветствовалось на его щеках, когда он закрыл лицо руками, Феликс не часто плакал, он в основном чувствовал себя панцирем или, еще лучше, старой картиной, гниющей и ненавидимой ее создателем. На самом деле все было так же, у него была настоящая улыбка, у него были амбиции, он не думал о том, чтобы постоянно с этим покончить. Феликс откинулся на спинку стула, запрокинув голову. «Почему он так себя чувствовал?». Он пытался вспомнить, Феликс пытался найти в своем прошлом причины того, почему он мог чувствовать себя так, каждый раз, когда он пытался, хотя Феликс только расстраивался, его разум был туманным и пустым. Это его разозлило, почему он не мог вспомнить? Как будто его разум не хотел, чтобы он запомнил больше, чем нужно, чтобы он не пострадал, как защитный механизм. Он знал небольшое количество вещей, которые заставляли его так себя чувствовать, но ему всегда не удавалось увидеть полную картину. Это было мучительно. Его разум был затуманен, его тело было усталым, и все, чего хотел Феликс, — это чтобы эти чувства исчезли, чтобы он сам полностью растворился в ничто. Чтобы все это закончилось. Эта мысль всегда витала в его голове, и это всегда было так соблазнительно, когда он был на самом низком уровне. Однако его мысли всегда приводили его к семье домой в Австралию, и образ их, обнаруживающих, что их единственный сын, внезапно исчез навсегда. Эта идея повторялась в его голове, его заляпанные слезами лица и голоса его семьи взывали к его могиле, стоя на коленях и кричали на его надгробие, чтобы он объяснил, почему? Почему он сделал такой эгоистичный поступок? Но ведь это было не эгоистично? Феликс не думал об этом так. Затем разум Феликса привел его к тому, что сделают его друзья, в глубине души он знал, что они будут плакать. Они смогут его преодолеть это, верно? Чонин, вероятно, заткнет глаза, их милый макнэ потеряет хёна, Джисон, вероятно, снова перестанет спать, и Минхо придется помочь ему преодолеть вину, сдерживая свои эмоции и сожаления. Сынмин и Хёнджин были бы так же подавлены, как и другие, и, возможно, даже злились бы на Феликса за то, что он не обратился за помощью, Чанбин винил бы себя и, может быть, на время отключился, но Чан? Чан был такой открытой книгой, что было очевидно, что он заплачет, но насколько сильно он упадет, если Феликс исчезнет таким образом? У его друзей, вероятно, была бы такая же реакция, но другая его часть никогда не была полностью уверена. Феликс всегда чувствовал себя неловко, когда эти мысли бурлили внутри него, он ненавидел, что если он не может положить всему этому конец, что он может сделать, чтобы заглушить боль? Закатав рукава своего худи, он посмотрел на свой спасательный круг, на свое наказание, Феликс почувствовал, что если он не может умереть, то, возможно, он мог бы оскорбить себя, и если ему повезет, он может случайно выйти. Феликс знал, что если бы он когда-либо высказал эти мысли другому человеку, он бы ужаснулся и наверняка испугался бы того, что на самом деле было у Феликса под всей его «личностью солнечного сияния и улыбок». Однако он обнаружил, что беспокойство и проблемы, окружающие его, слишком велики, связывая его и давя на грудь, так что он не мог дышать, мучая его, пока он, наконец, не сдался. Итак, он нуждался в этом, он это заслужил. Найти причины, оправдывающие его нездоровые привычки, было легко, если он не думал об этом слишком много. Когда Феликс вынул клинок из пенала, его разум затуманился. Как будто Феликс мог видеть себя снаружи своего тела, когда он повернулся, чтобы сесть боком на своем стуле, сгорбившись и опираясь запястьем о колено. Феликс знал, что он не должен делать это посреди комнаты, где любой из его соседей по комнате может зайти к нему и поймать его с поличным. Гипотетически, если бы его поймали, хотя часть Феликса вздохнула бы с облегчением, узнав, что, возможно, они попытаются помочь ему выбраться из этой ямы. Однако Феликс отказывался беспокоить их своими проблемами, они не заслуживали этого бремени, это должен был нести Феликс, а Феликс один, даже если это его и уничтожило. Прижав лезвие к своему запястью, он неосознанно задержал дыхание, скользя им, как кисть, по холсту, резал, как ткань, разум затуманен, а дыхание прерывалось, когда его заботы начали утихать. Десятки свежих линий начали засорять его плотское полотно, когда его разум плыл в тумане, он наблюдал, как красные оттенки струились по его запястью, создавая более крупный холст, красные тени и тени омрачили разум Феликса. Горело, было хорошо, он это заслужил. Он остался доволен своей работой. Феликс сидел в своем кресле за своим столом, его сознание было пустым, красный цвет стекал по его запястьям, окрашивая все вокруг. Что в этом ощущении сделало его чувства такими притупленными, но обостренными? Феликс может слышать звуки машин и жизни за пределами своей комнаты, он чувствует легкий прохладный ветерок, который затем входит в его открытое окно. Феликс почувствовал усталость, снова прислонившись головой к каркасу стула, молодой художник начал задаваться вопросом, закроет ли он глаза, не вылечив свои раны, действительно ли он откроет их снова? Как долго его сердце будет продолжать биться за него или за других? В этом отношении. Феликс издалека услышал, как дверь его спальни открылась, он лениво смотрел на стену перед собой, почти не заботясь о следующем повороте событий, Феликс не был уверен, что сможет пошевелить рукой в ​​любом случае. — Хэй, Ликс, мы заказали еду на вынос. Феликс знал этот голос, ему нравился этот голос, и больше всего ему нравилось прикасаться к этому голосу, однако как бы он ни хотел смотреть на Чана, его глаза оставались прикованными к стене. — Ликс? — отдаленно позвал Чан. Чан был спасителем в некоторые плохие дни Феликса, он сидел с младшим на кушетке, пока тот плакал, обнимая его, пока Чан шептал ему в уши сладкие пустяки. Феликс не возражал против помощи Чана, но это не остановило переполнявшую его вину, Феликс не хотел, чтобы Чан чувствовал ответственность за это или за все, что он сделал с собой. Феликс услышал приближающиеся шаги, каждый шаг заставлял его желудок падать, заставляя его чувствовать тошноту из-за того, что Чан из всех людей должен был видеть его в таком состоянии. Вот так его фасад был закончен. Вздох, затем громкий крик, зовущий его по имени, и Чан стоял на коленях, стоя на коленях в его пролитой крови, с теплыми руками на лице, многократно выкрикивая имя Феликса. Феликс посмотрел на свое запястье, избегая взгляда Чана. — Привет, хён… — начал он, думая о другом, — Красный цвет красивый, тебе не кажется? «Иронично» — подумал Феликс, вспоминая разговор, который они оба вели несколько часов назад. Громкое рыдание вырвалось из груди Чана, когда он снова позвал Феликса по имени. — Почему . Почему Феликс, пожалуйста, нет. — Чан умолял — Только не ты, пожалуйста, не ты… — Он плакал. Феликс посмотрел на лицо Чана, он выглядел таким печальным, опустошенным, встревоженным. Ой. Только тогда Феликс увидел слезы. Чан плачет, Что ж, это ответ на вопрос Феликса. Феликс протянул другую руку, чтобы вытереть слезы с лица Чана. Он хотел сказать Чану: «Я не это имел в виду» или «Это не то, на что похоже», но было ли это правдой или еще одной болезненной ложью, которую Феликс говорил так долго. По его лицу текли теплые слезы, наконец, до него дошло, что он сделал. Что-то сломалось внутри Феликса, он этого не хотел. Грубое рыдание вырвалось из груди Феликса, когда он упал на Чана. Теплые руки обвились вокруг маленького тела Феликса, прикосновение говорило громче, чем когда-либо могли бы слова. Феликс уткнулся лицом в шею Чана, безжалостно плача в объятиях старшего. Чан заставил его замолчать, целуя макушку его головы: — Все будет хорошо, Ликси, мы все сделаем лучше, я помогу тебе, и я буду рядом с тобой, несмотря ни на что. Феликс чувствовал, что его подбирают в свадебном стиле, и ему уделяется большое внимание, чтобы он не пострадал больше в процессе. — Мы все позаботимся о тебе, Ликси, я обещаю. Эти слова значили больше, чем Чан когда-либо мог понять, пока Феликс продолжал шмыгать носом, крепко сжимая запястье. У него был кто-то, кто о нем позаботился, Феликс знал, что у него есть группа людей, которые будут плакать по нему. Он никогда не был один. На данный момент этого было достаточно.