.
5 октября 2021 г. в 10:43
Приоткрыла чуть, блеклое, растеклось, стылое, улыбнулась, немного совсем, капля к капле, сладкое, до приторности аж, влево двинулась, в затылок ей, Рейчел, прошептала, Рейчел-Рейчел-Рейчел, Хлоя, она сказала, сонная еще, на грани между, фотографиями на столе, раскинулась вдоль, не соберешь уже, Хлоя, она сказала, яблоком ее волосы, с корицей, вместе в маркете брали, на Новый год было это, смеялась она, и улыбка ее озорная, матовость губ, яркость ее ногтей, светлое, светлое, и за руку ее, лазурное, сквозь ресницы глядеть, Рейчел, ты здесь, спросила, Рейчел, и осколками она, рассыпалась, чашка как, со стола, и на полу разлеглась, матерчатость рубашки ее, клеточку в, синее, теплый цвет самый, Хлоя, она сказала, и повернулась, и в глаза ее, и в губы, липкое, и улыбалась она, раньше как будто, и по щеке пальцами, Хлоя, она сказала, Хлоя, она сказала, Хлоя, я, и трупное что-то, мертвое, гнилью оно, и проснулась окончательно.
Встать пришлось, по утру было, в глаза, и опустила, нависло грозно, пеленой песочной, и пальцем весело, вжик, закричало оно, и зажмурилась в неудовольствии скользком, в туалете хотелось, надавить, и вышла бы горечь туманная, дерьмо все происходящее, комками с прожилками, зеленое с черным, зернами риса, будто булимичкой гребаной, являлась, и нажала, и всосала в себя кровь, каналы да стоки, и отрава организма для, лучшее самое, вам все, правда, нет, и струилось, губы поджала, страха от, мерзости собственной, синюшной жалости, и по лицу зеркальному, осталось чуть, камешки красные, на костяшках побережья, песок мокрый, ноги утопали, в шортах была, загорелая, Рейчел, кожа, раскрыла, миру себя, и отдалась, и в ответ он, отдался, и видела, и чувствовала, и в груди дрыгалось, в приступе эпилепсии, к горлу подкатывало, и со спины ее, чмокнула в холодную пресную, и смехом залилась, и во сне, прикусив от боли, слышала до сих пор, и застонала, Рейчел, белками во внутрь, Рейчел, под землей, Рейчел, в глаза родительские, Рейчел, в плащ земляной укуталась и спряталась, невидимка, из Гарри Поттера будто, марафон в воскресенье, скрылись, сократились, момент единства, она и Рейчел, и блеск журчал, и попкорн в ладони ее руки правой, искрился, и хруст, в тиши раздался, смерть кукурузная, сглотнула, кусочки в уголке, и не стерла, рукава закатала, рубашка ее смешливая, солнечная, клеточка к клеточке, квадраты чернобокие, их ровные, линейку под, спины, идеальность осанок их, прижалась и слушала, и за руку бы ее, но осмелилась не, все медленно и осторожно, в доверие, хотя знала, Рейчел, что с дня первого, и до конца своих, красочное, блестящее, яркие и кричащие, вызывающие по-особому, Рейчел, ничего, Рейчел, ничего, Рейчел, распахнуть, широко оно, и осознание громкогласное, и скрутило, и сжалась вся, наркоманка в постели, и одеяло натянула, снова, депрессивная панкушка, и звонило, и ответила не, не решилась, не смогла, все было потом, и истреблен был ядом дезодоранта, и выступило, и зубы сквозь, вошла стылость воздуха, укусило небо, окончания нервные, и не решилась, в зеркало, в окно с волосами прозрачными, вниз, к маме и Дэвиду, оладья да блинчики, с нутеллой или медом, мелодрама по телевизору, сухостью оно, и пресное, и ложка за ложкой, вниз, с обрыва, падало оно, и остановиться не могла, в подушку, и слышали, возможно, и стыдно ей, одиноко и обидно, и по обивке, рухнул кулак, разжала, и реверс, в позицию изначальную, Рейчел, семнадцать пропущенных, в проявочной, Рейчел, ее запястья, взасос, Рейчел, испуганное, бледность его, Рейчел, фотографии навзрыд, убил ее, Нейтан, убил ее, Нейтан, я уничтожу его, я, нет, Хлоя, Макс сказала, у нее дрожали, и плечом ее, не трогай меня, не прикасайся ко мне, вы не поможете, хуже только, сжала, со всей, и обрушилось, на плечи оно, вгрызлось, и завыла, и Макс со спины, и шумно она, и мелко, и прикрыть пришлось, и одни они, и закрылось, и она перестала.
Когда снова, ноги вытянуло, большое, жирное, толстопузое, на спине потолочном, вытатуировано, и слышала стоны машинные, и встала, снова, накатило, и вздохнула, на пол она, размяла, хрустнуло, и прикусила, поднялась, и мимо, зеркало не подмигнуло, не заметило даже, и она в ответ, не стала переодеваться, хотелось нечего, и открыла, ударилось лбом деревянным о бетонный, и внизу где-то хлюпнуло, и не в ванную, а вниз, по ступеням скакать, как прежде, но не теперь уж, и маме махнуть, и она в удивлении, ты в порядке, спросила, и в неутешении (или в попытке ради, все же) кивнула, и растянулись пастельные, и пошла, открытие дверное, и по улицам стылым, тащиться, камешки пиная, мимо оно, мимо, и грызло яблоки глазные солнце чертово, оно хохотало безудержно, и раздражало так, разочаровывало, и руки в карманов зев, и шлепать вдоль, и ей махали, и ответом обделила, зелень веселая, их густые хвостики на макушках, и вело все к свалке, страшное, до темени, до тошноты, и не решилась, и не смогла, и снова в слезы, нет, подумала, не стану, и остановилась в раздумии плоском, оно было прямым, палка как, и тупым, и в бок все, и закололо, и вздохнула, чтобы не произошло, чтобы не внутрь прошло, и тогда бы хуже, хуже, и свернуть пришлось, путь сменить, и шла, покачиваясь, и покачивался вместе с ней, дуэт желтозубый, насквозь прогнили, ни один стоматолог не поможет.
И на остановке, пыхтел он и крякал, и вместе с ним, хотелось так и не смогла, и внутрь, по гладкому лбу, без морщинок, в конец пройти и грохнуться на, и лбом опереться о стекло, прикрыть, исчезнет неприятная, тщедушная, сменится чем-то настоящим, вдохнет реальности запах, ноздри щекотала пальчиками своими детскими, и станет оно красивым и милым для глаз ее, правильным в простоте своей, и капали слезы автобусные, водопадом по стеклу, и резко, в пробке, и шушукались собой между, машины разных национальностей, и пыталась, в невозможности собственной, убогой и такой безразличной, и не вышла остановке своей на, дальше и дальше, крутые повороты эти, толчками, выпроваживало сиденье, твердость его, костями в, и женщина рядом не замолкала, ее губы в тишине невинной двигались, не слышала и не понимала, вспышка, мгновения лиловость, и в улыбке, потянулась она, крякнул телефон мобильный, она на блокировку его, пышность прически своей поправила, она встала, и пыль с юбки ее короткой, порхала, одуванчик как, и к выходу из, и сошла на остановке острозубой, и скрылась в города бурности, и дальше, по ребрам асфальтовым, хребту параллельно, текло, и она стерла, «устала» написать на бумажке, безнадежность стеклянная, хрупкая, сжала, и рассыпалось, метелкой вдоль, крупные слезы ее, выброшены в бак мусорный, было всем и ничем одновременно, и это огорчало.
Стал пуст, и единственная она. Затормозило, и вышла, и с пустотой под руку побрела, выставили свои жирные животы желтокожие дома, их собратья рыжие приветствовали ее, и в ответ приветствовала, шла сквозь, перешагивала через, на светофоре темп сбавить, и девчушка громкогласная на велосипеде, и глазки ее, гладкость яблока глазного, раздавить, и прорвется, каплями по щек бумажности, сменилось зеленью, и двинули, шаг, еще один, будто в дреме, переходила, и шатало, и не могла удержаться, села на землю бы, руками в колени, лбом в ладони, и зарыдать, как дитя малое, залиться в уродливом смехе, и никто не обратил бы, все приклеены, и сжалась бы, сожрала саму себя, и подумают люди, что ее, собственно, и не было никогда, оболочка скрипучая, дотронешься — пузырем мыльным взорвется, и крупные на их волосах, заблестят и рассмешат родственников на похоронах ее, но все это вздором было, и ползла дальше, и люди обгоняли, дугой обходили, и казалось, что знают все, догадываются, вкладывают ему в черноту пространства коробки черепной картонной мысли шаловливые, жалкие и мелочные, и поэтому она чувствует себя так, плохо так, будто тестируют косметику на ней, на животных как, и кроликом умрет в вольере она, снесут и закопают, и будет, наконец, счастлив, не потревожат, не достанут, не придется в дня течение думать, занять себя чем, перестанет размышлять о бесполезности своей, о душе собственной, несчастной такой, молью сожранной, только клочья и остались, кому нужно человека подобие, копия неудачная, фальшивостью несет от него километр за, кто станет с ней, и карманы руки в, и опустила, взглядом чесала спину асфальтовую, лопаток меж, позвоночник выступающий, вдыхал, и расщелины меж ребер, выдыхал, и живот рахитический, и брела все, торгового центра вдоль, и внутрь, хлынула, и за угол, глянцевость магазинчиков, и вперед все, вперед, к выходу другому, и снова, поглотила ее разум улица вшивая, и людишек куча, и к остановке она, назад, в тихое славное место, где никто ее не ждет. Подъехал, кряхтя и постанывая, и вошла. Ей улыбались, и в ответ улыбнулась не, и на заднее, снова окна у, и была теперь не одна, а в обществе бледных, дергающихся в нетерпеливости бежевой, и это ее.
Устраивало.
Задолжала, и так, и знала об этом, и в случае любом, упрямо, шла, и дрожало позади, и все равно, и к любовнику ее, как смогла, ПОСТУПИТЬ С НЕЙ, что это, что это, что это, Рейчел, не она, не могла, ее светлая, добрая девочка, не думай, шептала, и оборачивались, и старалась, внимание обращать не, и остановиться бы, не идти, не стремиться к сладости забытья, сонная невменяемость, и пришла в итоге, фургон зафыркал, и постучала, раздалось в тиши, и зашуршало, заворчало, и назад чуть, и открылась, и на пороге возник, ладонями в, и надо что, спросил, и пришлось, и в кармане нашлось, протянула, мятое, зеленое, и не принял, скрылся, и заглянула немного, с Макс будто как, и вернулся, протянул, и не поблагодарила, молчание, и хлопнуло, и двинулась, в сторону обратную.
Сука, лицемерная сука, и по стеклу, трещинки, петелечки, трахалась с ним, за спиной моей, в лицо никак не, Джефферсон, убил ее, она мертва, Хлоя, Макс сказала, предательница, могла как ты, и за плечи ее трясти, и куклой обратилась, набита была фантиками и конфетти, изо рта достать и угоститься, почему не сказала, почему не посвятила, лучшие подружки же были, секретничать на ночевке, красить ноготочки, лазурное на, дышало, и волосы ее точь-в-точь, улыбалась, а сама почему обвиняешь, тебе легче оттого что ты, медленно, погружаясь в ненависть и презрение, теплое, обволакивало, оно по горло, затем в воду, как кипяток, как Плат Сильвия говорила, лучше нет средства от проблем, чем ванна горячая, и опуститься, ниже все ниже, и голову к спине прижать белокожей ванны, солнца не видела давно, и пузырьками вышло, буль-буль, говорили, буль-буль, и зажмуриться от нахлынувших, от стойких стенаний, от боли грудной, от осознания твердолобого и раскрыть в ярости, и раздался звук сиплый, и отчаянный прозвучал, и затих, исчез, стерт был, и слез не увидят, слилось все воедино, я так хочу тебя вернуть, плакать навзрыд в попытке кособокой, к ней все к ней, и смотрела своим пустым, сказочным и молчала, это монолог ее, гнусный, эти признания, не покидай меня, не убивай меня, не делай мне больно, останься со мной, прими меня, люби меня, я есть такая, пожалуйста, Рейчел, пожалуйста, и по стеклу вмятинами, по лицу его прозрачному, посмотришь и себя увидишь, пожалуйста, и еще раз, пожалуйста, и еще раз, пожалуйста, и еще раз, Рейчел в проявочной, тугие завитки ее сознания, и ударила, вернись ко мне, будь со мной, слишком много просишь, слишком много хочешь, я не хочу быть одна, я не хочу быть одна, я не хочу быть одна, я устала, так я не могу, и в раз последний ,рассыпалось осколками, вниз, и собирать их, склеивать, причудливо, Рейчел бы понравилось, кусочек к кусочку, на шею ей кинуться, и она бы (правда? Точно-точно? Рейчел? В глаза ей смотрела, соты и жасмин, и отвернулась, пошла, покачиваясь, до конца, пока не исчезла вовсе).
Вернулась, за собой прикрыла, из кармана достала, круглые, улыбчивые, будто все, что ей надо было всегда, и из пленки достать, новорожденная на ладони, белокожая, нежная, невинная, смотрела на нее и восхищалась, и на язык, и проглотила, и всосалось оно, и, наконец, сразить готово было.
Прилегла и прикрыла, в темноту оно, зажмурилась, чтобы не сразу, чтобы не больно так, и фотографию ее сжимать, в блокнот чертов вложенную, танцевала, весело было, с ним вместе, с ним вместе, с ним, вместе, почему не сказала, Рейчел, спросила, и убегала все, не слушала будто, и к ней, за руку ее, не оборачивалась даже, будто никто я тебе, будто никак, будто не вместе, будто ложь все искривленная, струящаяся меж, змее подобно, и чешуйками, ты делаешь мне больно, Рейчел сказала, и сильнее, специально все, и обернулась в итоге, и в глаза ей, бесстыжая, и поцеловала она, быстро и коротко, и вкус жвачки, остался, я ненавижу тебя, я не хочу знать тебя, я больше не хочу видеть тебя, ты, ты предала меня, ты разбила меня, я так хочу, и в шею ей, пальцами, и в испуге она, и хрипела, и сжимала, больше, больше, будто власть ощутив, также с ней поступили они, то же самое делаешь, Хлоя, Рейчел сказала, и отпустила ее, Все это бесполезно и бессмысленно, Хлоя, Рейчел сказала, Макс сказала, мама сказала, Я уже мертва, Рейчел сказала, и не было будто ее здесь, никогда, и шла, подпрыгивая через, пока не исчезла вовсе.
Огнями все, бликами, отслаивалось, и сути истинность видела, ребристое по краям, острое, кривобокое, сменялось все, бледное ярким, по-освежающему горячим, оно пальцами, и ногтей атласность, краснота светлая, глянцевое, завораживало оно, и поддалась, и принадлежать стало, ей все, ей, и толпу сквозь, двигаться, в нежелании своем меркантильном, расступаться, и силу через, бабочкой выпорхнуло, Рейчел, крикнула, и лицо ее, настоящая она, живая, Рейчел, ты, рубашка на ней, дышала, вниз-вверх, грудина, зубы показались, костей, друг другу параллельно, провести бы и забыться, вздохнула, застонала, бы, липкое, стекало, струилось меж, и языком это, Рейчел, снова сказала, и улыбнулась, линером улыбка ее, прямая косорукая, и зубов сизость, и хриплое, чайками, Джонатами Ливингстонами, и прижаться к ней, и руками спине по, и носом в лоб, запах ее, в легкие оно, щекотало, моргала реальность, волосы-сено, пропускать через и смеяться в безысходности приступе, выпуклость глаз происходящего, надавить бы, и шар, формы правильной, гладкость его, лизнуть, в испуге крикливом, и она в шею, Рейчел, девочка твоя, родная, после отца, человек дорогой, не плачет, не предаст, не сделает, не обидит, на свете лучшая, и пупырчатое, нутро ее, не всплывет, запах ее, с Макс найденное, ты здесь, Рейчел, говорила, ты со мной, конечно, Рейчел сказала, в глаза ей, лилось из, я всегда буду с тобой, и вместе, по пылкости дорог, на дребезжании и пыхтении, мы покорим, мы станем, и в волосы ей, прижаться, и на носочки она, вероятно, жалась все, жалась, и ходуном, и зажмуриться пришлось, и плыло, плыло, параллельно, и толпы гнет, ступор и плотность, бурчание, комками, Я люблю тебя, Хлоя сказала, и впервые это, будто сорванное, Я хочу быть с тобой, не выдержу ненависти твоей, не выдержу обмана блеклость и предательства яркость, не выдержу твоего молчаливого и такого длинного, по-особому жестокого, я не переживу, я хочу так, Рейч, я хочу так, оно оранжевым, и запнулась, струилось из, и пальцем ее, Рейчел, не улыбалась вовсе, серьезность мигала, светофором будто, и отражалось на блестящем, смазанном, проходить с тобой, преграды через, волнительно и так нужно, мне все, мне, Ты главный, сорваться могло, и волю дала, самое страшное, восстало оно, солнечное, апельсин на вкус и несвойственность горечи, и поцеловала ее, легкость, беззаботность, и щекотала, музыка, худоба ее бедер, пальцы длинные, по животам клавиш, бульканье нот, и прикрыла, и скрылось все ширмой за, будто за Викторией-победительницей наблюдать, и с Рейчел вместе, как они с ней, хорошо было, и за плечи ее, прижала, к себе она, и чувствовала, как холодило, соль слез ее, Не плачь, Хлоя, Рейчел сказала, Я здесь, и в грудь ее, указательным, упрямо, она хотела, чтобы мы нашли ее, она хотела, чтобы мы отомстили за нее, она хотела, чтобы, но что хотела ты, оставь, Макс, предательница, за тебя, я всегда за тебя, не могу, и слилось, единение, и чувствовала себя, будто в раз первый самый, когда за руку и танцпол на, и волосы низ-вверх, и причёска ее чудная, айс-смоки, и бордовые у нее, стерлось чуть, провести по, и кончилось все, обволокло и застыть решило, и в слоу-мо будто, она и Рейчел, Рейчел и она, отпустить бы, не в состоянии, никогда, вопрос иголкой, вен внутренности, и на нее смотреть, днями могла бы, сонная, странная, веселая, пряная, расстроенная и счастливая, она есть все, и всем будет, Правда, Рейчел, и в губы ее, и ответила, языком провести, носами столкнуться, пальцами ниже все, и стон ее, дымкой, и к стене, расстегнула, и очертания, из-под, невинность ее лифчика, и под забраться, пешком вдоль позвоночника, и шею ее, пурпурность, точечная, множеством останется, и засмеяться сквозь, и в ответ она, и нутро щекотали, и зажмуриться в неистовости удовольствия, и на подушки, и к груди она, поперек рука, и задралась чуть, чмокнула прохлада воздушная, и выше она, повернуться пришлось, столкнулись, и в глаза ей, и она сказала:
— Ты знаешь, Хлоя, — подушечками по ребристости и склонам крутым, легкость трепетания, серьезное и гиблое, ощущала, и запугивало оно, сжаться, заткнуть, и спадет пледа пушистостью, мягкость и ранимость его, и в круглые, широкие, смотреть, будто она уже была под, будто бы с ней, будто бы рядом, лучше я, чем она, в ледяной комнате ванной шептать, упираясь ладонями в спину раковины, — это плохо кончится.
В лоб ее, нежно, провела вдоль, губу верхнюю задела, к подбородку, и двинулась, и прижалась, и закрыла теперь, и Рейчел наверняка, и закончилось все, завершилось, и снова в комнате своей, под таблетками, она и Рейчел, вместе всегда, и гудел ноутбук, и не встала, и укачивало, и заснуть ей удалось.
И было это так прекрасно.