Два клана, одна любовь

Солнце медленно клонилось к закату. Смуглый мужчина с пушистыми коричневыми длинными волосами сидел на краю горного обрыва, свесив голые ноги вниз. Вверх торчащие из-под волос волчьи уши дергались, реагируя на звуки позади. Пока в кронах деревьев чирикали лишь птицы, а где-то поодаль бежала лесная крыса. На него была накинута изорванная кожаная куртка и доходящие до колен погрызанные джинсы. — Рановато что-то я пришёл, — оборотень потянулся, зевая во весь рот, обнажая свои клыки. Полную человеческую форму принимать было жутко лень, да и неудобно. До восхода луны оставался ещё как минимум час. Решив вздремнуть после дневной охоты, оборотень улегся под деревом, закинув руки за голову. В голове витали разные мысли. Приближалась очередная война. За этот век уже пятая, если оборотень правильно считал. В очередной раз стороны не поделили земли, и оборотни просто первые ее присвоили, никого не предупредив. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Если вампиры не могут быстро и рационально принимать решения — в этом мире им места нет. А первый закон природы гласит: выживает сильнейший. Темно-коричневый хвост мирно лежал на земле. Смуглая грудь медленно вздымалась, а мускулистые руки, лежащие на груди, слегка расслабились, сползая вниз. Мужчина пропал в царстве Морфея, погруженный в сладкие сны. Его мечты сильно разнились с тем, в каком жестоком мире он жил. И пока он спал, выдуманный мир казался ему в сто раз реальнее, чем убийства и кровопролитные войны, в которых он участвовал. Рядом запорхали чьи-то маленькие крылышки. Оборотень резко открыл ярко-желтые глаза, уставясь в лес. Уши крутились из стороны в стороны, прислушиваясь к каждому шороху. Подняв голову, на одной из веток вниз головой висела летучая мышь, завернувшись в крылья. Ее проницательный взгляд сверлил насквозь, выражая неприязнь. Оборотень какое-то время молча сидел и смотрел на нее, а затем расплылся в наглой ухмылке, растягиваясь на сухих листьях еще больше. — Смирись, мышонок, что тебе не устоять перед моим волчьим обаянием, тебе незачем прятаться, — он облизнул губы, два раза подняв брови. — Вы, жалкие вампиры, всегда бежите к нам за удовлетворением своих потребностей. Оборотень хотел подняться, но резко взлетевшая в воздух мышь обернулась в худощавого черноволосого мужчину, который тут же сел поверх, хмуря брови и полуоткрыв рот с выступающими клыками. Бледная кожа будто светилась под светом луны, а руки, что были уже приставлены к горлу, покрывали элегантные готические перчатки. Багровые глаза со скрытой злостью рассматривали наглое лицо оборотня, всегда возвращаясь к двум незаметным красным точкам на его аппетитной шее. — Нарываешься, волк? — сквозь зубы произнес вампир, уже касаясь губами заветного места. Но оборотень грубо обхватил вампира руками, меняя их местами. — Мне кажется, еще не время для ужина, — оборотень прижал мужчину к земле, обнюхивая свежий красный платок на его воротнике и шелковистые прямые волосы, разметавшиеся по земле. — А что если и правда нарываюсь? Вампир раздраженно фыркнул, поднимая свое колено, упираясь им в волчий живот. Хватка у этих дикарей была смертельная. Если бы под ним был не вампир, через какое-то время этот человек уже бы был раздавлен нечеловеческой силой. Вампир размеренно дышал, иногда скалясь и вертя головой в разные стороны. Оборотень продолжал изучать носом своего подопечного, улавливая не совсем приятные запахи. — Ты сегодня пил не свежую кровь мертвого человека. Неужели в деревне кончились люди? — усмехнулся оборотень, проводя кончиком носа по гладкой скуле. — Запах горелого пергамента... ты снова жег свои рукописи? — волк наклонился чуть вбок, прикусывая кожу шеи. — И того вонючего одеколона. — Мужчина нахмурился, приглушенно рыча. — Я не обязан отчитываться перед тобой. — Вампир превратился в мышь, вылетая из душных объятий волка. Он приземлился через пару шагов, останавливаясь на обрыве. Дуновение холодного, осеннего ветра потревожило черные пряди волос и доходящий до икр плащ. — Прекращай свои попытки лезть в мою жизнь, Ульв. Ульв оскалился. Он подскочил на ноги и немного согнулся, пристально рассматривая вампирскую фигуру. Когда вампир обернулся, взгляд мужчины был наполнен грустью. Самой настоящей грустью и подавленностью, на которую мог быть способен бесчувственный вампир. Он отвернулся, складывая руки за спиной. — Что-то случилось, мышонок? — Ульв непонимающе выгнул бровь, подходя ближе и садясь на то же самое место. — Неужели у великого Ренарда Лерона неприятности? Ренард молчал. Его мысли погружались в глубокую пучину отчаяния. — Война, Ульв, — гробовым голосом произнес Лерон, смотря вниз на оборотня. — И я делаю все, чтобы она не случилась. — Кувыркаясь с тем противным дипломатишкой? У него ужасный вкус к ароматам. — Оборотень скривился, а затем зло прорычал, начиная ковырять когтем в своих зубах. — Не делай вид, будто ревнуешь. Ты же знаешь — отношения между нами всего лишь месячная встреча. И наша личная жизнь друг друга не касается, волк, — вампир произнес это смято. Будто слова, что он произносил, были ему противны. И правдивы до жути. — Сегодня у меня было много дел. Я не хотел приходить. — Но пришел, — наглым голосом, будто ничего не происходит, сказал Ульв, сплюнув слюну в обрыв. — Спрашивается, чего ради? — Ради тебя. Ульв медленно посмотрел вверх. В желтых глазах что-то промелькнуло. Он подскочил на ноги, притягивая вампира к себе за талию. Что-то, что пытался понять этот волк, было гораздо дальше пределов его сознания. А то, что было практически на поверхности, он будто специально не замечал. Не хотел замечать. Не хотел привязываться. Все, что происходит на этом обрыве — строго запрещено. Но кто такой Ульв, чтобы слепо следовать правилам? Никогда. Был в этом какой-то азарт, щекочущий все внутри. И это ему безумно нравилось. — Признай, мышонок — тебе без меня никуда. — Спокойно сплел свои пальцы на спине вампира, заглядывая ему в лицо. Напуганное, но такое холодное. Он никогда не покажет своего страха, хоть Ренард и пропах им насквозь. А еще отвращением к тому, чем он занимается там, у себя дома. Эти бесконечные конфликты всем надоели. — Война унесет жизни многих. В этот раз все не так, как было прежде, волк. Граф готовит все имеющиеся силы. Пойдут все. Даже я, — медленно протянул руки, кладя холодные ладони на горячие плечи. — Это будет война на выживание, понимаешь? Никто не пойдет на капитуляцию и мир. Мы можем умереть... даже от рук друг друга. — Ты боишься, — оборотень поднес свое лицо ближе, но вампир лишь прислонил несколько пальцев к основанию нижней челюсти Ульва, поглаживая. Оборотень прикрыл глаза, откидывая голову чуть назад. — Вампиры не умеют бояться. — И при этом ты все равно боишься. Ренард убрал руку, кладя свою голову на грудь оборотня. Признать, что тебе страшно, было так же сложно, как открыть свою привязанность к этому волосатому недоноску. Сердце, что перестало биться несколько веков назад, вновь стало что-то чувствовать. Но не только это пугало... Впервые у Лерона появился страх смерти. И не своей, а Ульва. Только вампир никогда не скажет этого вслух. Привязываться было нельзя... — А ты не боишься? — Ренард вжался в теплое тело, смотря в бесконечную даль. Небо сегодня как будто специально открывало вид на убывающую луну. Изогнутый месяц прятался в редко проплывающих мимо облаках. Звездами был усыпан каждый кусочек неба, переплетаясь и перекликаясь между собой, образуя созвездия. Ренард знал только малую часть звездных рисунков. Ночью ему было не до этого. Холодный, осенний ветер обдувал ноги и спину, задевая волосы мужчин. Он был настолько свежим, что вампир не мог вдохнуть его до конца — кружилась голова. И было в этой страшной ночи своё, родное. До конца непонятное, неизведанное. Словно здесь, между двумя представителями разных рас, происходит совершенно обычная встреча с совершенно предсказуемыми последствиями. И Ренард понимал, что он опередил время. Их кланы не готовы к таким поворотам. Они банально не могут отличить хамство от объявления войны. А когда поймут — будет поздно. Слишком поздно. — Всё, чего я боюсь — это не увидеть тебя здесь. Эти встречи стали для меня тем, чем я живу. Ты сделал меня... живым. Ренард поднял голову. "Всё, — подумал он, — назад пути нет. Мы окончательно снесли друг другу крышу. Хотя столько раз повторяли себе, что если это произойдёт, то мы убьём друг друга. На этом самом месте". — Нельзя, Ульв. Нам нельзя... — Лерон хотел отойти, но оборотень только сильнее сжал его тело в своих руках. — Плевать. Плевать на всё это. Я устал, мышонок, устал каждый раз видеть это лицо, а затем просыпаться на этом обрыве один. Ты трус, просто трус! Я уже потерял счёт, сколько ты убегал, причём от самого себя. Признайся не мне, а себе — ты любишь меня! И тебя ещё заботят несуществующие правила?! — Ульв говорил это, чуть ли не переходя на рык. Его приглушенный волчий голос полушептал, полукричал. Он и правда устал. Ренард молчал. Молчал и слушал гробовую тишину, которая резко воцарилась вокруг. Ветер стих. Сова, сидевшая неподалёку, улетела, шелестя большими крыльями. Сверчки, поющие в траве, вдруг замолкли. Даже сияющий месяц спрятался за проплывающие облака. — Ты прав. Как всегда... — вампир опустил глаза. Но Ульв, взяв его за подбородок пальцами, вновь поднял его голову, смотря прямо в глаза. Пьянящими, одурманевающими глазами. В них хотелось забыться. — Если эта ночь будет последней? — Тогда она будет прекрасно последней. Оборотень жадно впился в чужие губы. Вампир не успел опомниться, как уже был повален на землю. Ульв целовал с необычайной осторожностью, не присущей оборотням. Его губы обжигали холодную кожу, из-за чего Ренард вздрагивал и нетерпеливо скулил, проводя руками по смуглому телу. Этот день, эту минуту... он ждал слишком долго. Ульв знал, что на расстегивание одежды вампира уйдёт целая вечность. А потому, оставив его только в помятой рубашке и пиджаке, перевернул его на живот, медленно целуя в шею. Ренард сидел возле полуголого Ульва, кропотливо застегивая пуговицы. Оборотень, закинув руки за голову, смотрел на спину мужчины, любуясь его силуэтом в свете угасающего месяца. Скоро придет рассвет. Ульв протянул руку, касаясь пальцами немного спутанных волос. В них были видны травинки и мелкие листья, которые оборотень аккуратно вынимал. Вампир, закончив с одеждой, обернулся, убирая налипшие на лоб коричневые пряди с лица мужчины. О, эти мгновения. Бесценные, прекрасные, умиротворяющие. Никто не хотел, чтобы они кончались. Но всегда существует одно противное "но". — Мне нужно идти, — шёпотом произнес Ренард, вставая на ноги. — Рассвет уже близко. — Разве? Небо темнее, чем ночью. — Оборотень усмехнулся, тоже поднимаясь с холодной земли. — Не глупи, волк. Не заставляй меня думать об этом. — Медленно надел темный плащ, поправляя красный платок у воротника. Тишина такая оглушающая в последнее время. Даже лес застыл в мертвом ожидании. И эта тишина была слышна на протяжении почти всего времени, пока они находились здесь. Никто не знал, что их ждет. Единственный момент, ради которого жили эти двое — любовь. Запретная и безграничная. Но ведь что есть любовь для бессмертного существа? Привязанность, перерастающая в нечто большее. А потом? Редко, когда вампиры могли полюбить один раз и навсегда. А оборотни не вечны. — Я хочу, чтобы ты думал только обо мне, — растянул губы в пошлой ухмылке, хватая вампира большой ладонью за зад. — Я и так это делаю, тебе мало? — нахмурил брови, смотря на оборотня. В груди больно защемило. — Встань, пожалуйста, ко мне спиной, — Ренард взял Ульва за плечи и развернул лицом к обрыву, отходя на несколько шагов назад. — Закрой глаза. — Зачем? — Ульв не понимал, но закрыл глаза. Ему не ответили. Постояв какое-то время и не услышав никаких звуков, Ульв обернулся. Он стоял на краю обрыва один. И только порыв осеннего ветра будоражил его слух. Он не любит прощаться. Потому что не хочет верить, что эта ночь была для них последней.