Он мог бы убить его.
Он мог бы убить его прямо сейчас.
Головки их членов терлись друг о друга, L пытался хватать ртом воздух, но ногти, впивающиеся в его трахею, затрудняли это. Но все же он не цеплялся за руки Лайта, не позволял имени сорваться с губ, закатив глаза, он даже не взглянул на того, кто оседлал его. Кровь шумит в ушах Лайта, пот стекает по груди с каждым новым толчком. Все, что ему нужно было сделать — надавить сильнее, проигнорировав безмолвные мольбы L. Или наконец заняться тем, чтобы вырвать их из его потрескавшихся губ; и сжимать горло, пока его тощее тело не перестанет брыкаться. Белая кожа натянулась на костях: синяя и фиолетовая. У Лайта кружится голова, будто душат его. Он отчаянно глотает воздух, но все же пытается сохранить рациональный ход мыслей. Нет, он не может убить его сейчас. Это было бы слишком рискованно. Он последний, кого видели с детективом. Даже такой идиот, как Мацуда сможет сложить два и два. Он не может поставить под угрозу весь свой план, всю свою жизнь. Но как это заманчиво — задушить в нем жизнь, унять подергивания тела, пока оно не обмякнет; все, что для этого нужно — это небольшой толчок… Широко раскрытые глаза возвращают его к реальности, вглядываясь в него, в их белизне отражается лунный свет. Они светятся, как маяк в темноте, выставляя Лайта единственной его целью в этом черном океане. L улыбается. Эта торжествующая, ужасающая улыбка замораживает руки Лайта на его горле. Его голос едва хрипит, когда он заявляет: — Раздумываешь убить ли меня, Кира, — он не спрашивал — утверждал. На последнем слове наступает тяжелая пауза. Вопреки всем ожиданием L, Лайт, кажется, игнорирует его. Бедра Лайта двигаются вне его контроля, подавляя сознательную часть мозга, которая кричит ему, чтобы он возразил, защитил свою невиновность. И он разливается по животу L горячими белыми брызгами, которые с таким же успехом могут быть признанием в его преступлениях. Его трясущиеся руки разжимают хватку на шее детектива, он все еще не может сформулировать связную мысль. L не обращает внимания на это. Глаза все еще сверлят его насквозь, он махнул рукой: — Это естественно. Смерть и похоть переплетаются чаще, чем ты думаешь. Подобно двум сторонам одной монеты. Не стоит стыдится. Его слова все еще пробиваются сквозь затуманенный разум Лайта, веки тяжелеют. L просто встает и идет в ванную. Щелчок двери позади него — то, что возвращает Лайта в реальность. Тишина гудит вокруг него, словно насмехаясь. Черные точки в его поле зрения цепляются за комнату где он душил L. Лайт в ужасе смотрит на испачканную простынь.Он чувствует, что проиграл.