Целовались в парадке,
Целовались в парадке до трёх.
Села зарядка. Не бойся,
Не спалят, а спалят — и пох.
Аяксу шестнадцать, у него десять лет обучения в школе за спиной, небольшая заначка в двадцать тысяч с подработок, шальной взгляд и многочисленные повреждения на руках, которых он совсем не стесняется. Чжунли семнадцать исполнилось пару дней назад, у него одиночество в квартире, занятые родители, множество заказов на переводы старых текстов и поразительно слабая память к быту. Поэтому он ходит с утра с гарнитурой, подаренной Аяксом, в ухе, чтобы ничего не забыть усилиями того самого Аякса, носящегося в эти моменты по своей квартире с такой же техникой, чтобы помочь младшим собраться. Иногда вместо гарнитуры у него под боком сам Аякс, у которого в очередной раз сел за ночь просмотров фильмов телефон. Его мать почему-то каждый раз забывает взять номер Чжунли, чтобы не искать сына по моргам. Они хотят сбежать из города, потому что Морепесок слишком маленький, чтобы у Чжунли были какие-то перспективы на жизнь, даже если он сам хотел бы быть к Аяксу как можно ближе. Аякс не видит для себя сильных перспектив, что в Морепеске, что просто по жизни, но одна улыбка Чжунли заставляет его пытаться найти что-то лучше, чтобы не отставать и быть нужным, достойным того чуда, которым является Чжунли. Они, порой, гуляют до утра, заново обходя все привычные и знакомые закоулки, в которых так хорошо прятаться. Аякс смеётся, когда его в очередной раз прижимают к очередной стене, очередной раз крадя очередной поцелуй. Они прячутся в подъездах от дождей и снегопадов, и Аякса вновь прижимают к стенам, чтобы можно было так просто потеряться в горячих поцелуях, от которых хочется всего и сразу и как можно больше и дольше. Но Аякс смотрит на Чжунли и видит мягкий взгляд, а потому больше и дольше откладываются в самый дальний угол сознания, потому что ещё рано, слишком рано для чего-то такого. Даже если без этого всего тревога кричит. Она смолкает в тот же момент, когда Чжунли улыбается Аяксу той улыбкой, от которой у парня щемит всё сердце и не только оно. Аякс не может себе представить, как он раньше мог жить без Чжунли и сможет ли жить дальше, если с ним — ними — что-то случится. Поэтому он не представляет и живёт сегодняшним днём. Как будто завтра если и наступит, то непременно будет точно таким же.Целовались в парадке,
Раздавили китайский дисплей.
Вас не догонят, не бойся,
Не спалят, а спалят — забей.
Аякс тянет Чжунли в крайнюю кабинку школьного туалета, потому что там есть подоконник, высота которого идеально подходит для того, чтобы обхватить Чжунли за бёдра ногами и прижать его к себе ещё ближе. Они целуются, почти полностью прогуливая урок, потому что невыносимо хочется большего, хочется быть ближе, да и гормоны бушуют не на шутку. Но они друг на друга лишь смотрят, потому что школа Морепеска не подходит для их чувств. Снежная чисто в принципе для этого не подходит, поэтому у Аякса длинные волосы, чтобы иногда позволять себе утянуть Чжунли в поцелуй посреди улицы. Это разгоняет кровь по венам, дарит адреналиновую дозу от мыслей: «А вдруг узнают, вдруг донесут». Аякс лишь от этого смеётся, сжимая в руках щёки Чжунли. Ему ни капельки не страшно, даже если в голове роятся такие мысли. Он бы и вовсе ходил с Чжунли в открытую парочкой, но Аякс не хочет рушить чужие возможности и перспективы собой, хоть и даже не думает уходить куда-то дальше своей квартиры от него. Но квартира Чжунли манит его как огонь на Северном Полюсе. Даже если в квартире Чжунли Аяксу иногда… слишком. Просто слишком. Всего слишком. Слишком много Чжунли, слишком много свободы, слишком много смеха, эмоций, прикосновений и соблазнов. Потому что Чжунли сам ходячий соблазн, особенно когда прижимает его к подоконнику с батареями, чтобы украсть утренний поцелуй. В какой-то момент они забывают о времени и силах, останавливаясь лишь тогда, когда раздаётся треск. Старому, дешёвому телефону пришёл окончательный конец, но Аякс лишь посмеивается на это — ему всё равно кроме матери и Чжунли никто и не звонит, а дозванивается и то только Чжунли. Но всё равно ему дома выдают, перед этим отругав, небольшой кнопочный мобильник, к которому, как назло, нельзя подключить гарнитуру. У отца Аякса тяжёлый взгляд, рука и слова у него тоже тяжёлые. Он весь такой… тяжёлый. И слишком, по мнению Аякса, застрял в традициях Снежной, в которой не было места им с Чжунли. Ему не нравились «педики» и длинные волосы Аякса, но в ответ на это Аякс всегда лишь смеялся: его «отец» всё ещё слышит такое обращение к себе только потому, что Аяксу надо где-то жить, не обременяя Чжунли, а отложенных денег на снятие квартиры не хватало, да и возраст был не тот.Утром,
Домой вернёшься следующим утром.
Когда ты врёшь — ты выглядишь глупым.
А губы полыхают, горят —
Срочно зовите пожарных!
После ночёвок Аякс забегает домой по утрам, чтобы быстро закинуть в рюкзак недостающие учебники, привычно успокоить свою мать и отвести мелких в школу. Отец на него не смотрит, а если и смотрит, то молчит. Что, впрочем, не мешает ему показывать своё презрение к сыну. Не то чтобы Аякс понимал, за что его презирают, но это непонимание не мешало презирать отца в ответ. С каждым днём его визиты домой становятся всё короче и короче, потому что Чжунли смотрит на Аякса с такой страстной любовью, что хочется остаться с ним. И поэтому Аякс остаётся, забывая иногда свои вещи. Синьора с надменным фырком смотрит на его попытки оправдать перед учителями свою растрёпанность из-за того, что они с Чжунли в очередной раз обжимаются в кабинке, потому что у Аякса много энергии и мало терпения. Уши у Аякса горят каждый раз, когда он врёт, и, если честно, Синьора предпочла бы этого не знать. Но, к сожалению, она знает это и то, что Аякс с Чжунли определённо не просто друзья, в чём Аякс пытается убедить излишне подозрительных учителей, которые будто специально подмечают и припухшие губы и мелкий след от укуса на ухе.Другом,
Для всех он будет лишь твоим другом.
И снова эти враки по кругу.
А ты так незаметно кладёшь
Его ладонь в свою руку.
Когда Чжунли заболевает, Аякс носит его домашку в качестве передачек и упорно лезет под общее одеяло по ночам, чтобы «погреть» своего парня. Не работают никакие угрозы о возможности заболеть. Аякс просто смотрит на Чжунли, не собираясь уходить, — и Чжунли сдаётся, откидывая край своего одеяла. И позже клянётся, что если бы у Аякса был хвост, он бы вилял им каждый раз, когда ему удавалось победить Чжунли. Особенно по утрам, когда Чжунли спросоня затягивал его обратно в кровать, не давая вовремя собраться в школу и провоцируя на опоздания. Не то чтобы Аякс был против такого, потому что Чжунли достаточно редко был так настойчиво эгоистичен в его сторону. Тогда была ранняя, но холодная осень, а потому физкультура была на улице, и Аякс упорно выходил на неё в майке и шортах, накидывая свою куртку на освобождённого от занятий Чжунли, оправдываясь тем, что он много двигается, а потому ему куртка для согревания не нужна. А Чжунли стоит на месте и мёрзнет, да ещё и иммунитет у него ослабший после болезни. Это, впрочем, не мешало Чжунли запихивать Аякса обратно в куртку каждый раз, когда он переставал двигаться, выполняя упражнения для общего развития. Физического, конечно. Интеллектуальным развитием Аякс не занимался, хотя по мнению Чжунли мозгов у Аякса было немного, если он так разгуливал по низкой температуре в одной майке, рискуя заболеть. Аякс смотрел на Чжунли глазами побитого щенка, который пытался быть хорошим мальчиком, но получал только защемлëнный молнией куртки подбородок. Или мячом в лицо, когда Чжунли сам бегал в одной майке и не был освобождëнным. Потому что Аякс, как любил говорить Дотторе, «ебихота», а потому засматривался на тело Чжунли и переставал следить за окружением. Оправдываясь, Аякс говорил, что на Чжунли невозможно не смотреть. Не то чтобы это оправдание работало. Не то чтобы Аякс на это рассчитывал.Целовались на заднем,
Целовались на заднем в такси.
В кинотеатрах с последних рядов
Выползали без сил.
Каждый раз, когда Чжунли обнаруживает, что снова забыл кошелëк, он строит очень обиженное выражение лица. Аяксу это кажется милым, но он сдерживается до того момента, когда они останутся одни. Например, пока они не сядут на свои места в последнем ряду кинотеатра во время очередного боевика или какого-то исторического фильма. Народу мало, и Аякс почти не осторожничает, когда сжимает лицо Чжунли в ладонях, умилённо бурча ему в губы ласковое: «Мой большой дракончик». Всё остальное тонет в поцелуе, не первом и не последнем. Небольшая дурость, ха-ха. Они целуются весь фильм, но это ни сколько не мешает им обсуждать его после ещё часа два. А потом они сидят под пледом у дивана в гостиной Чжунли. У Аякса в руках сигарета, у Чжунли — бутылка, которую от Розалины принёс Аякс. В бутылке вина на три глотка, и каждому из них достаётся ровно полтора, потому что последний глоток они делят между собой в горячем поцелуе. Они жмутся друг к другу, Чжунли лижет сладковато-кислые подтёки на шее Аякса и оставляет свои следы на нём так, чтобы их было видно всем и никак не прикрыть. Аякс пьяно стонет, роняет смешки от щекотки и пепел сигареты на кусок фанеры, защищающей пол. Аякс совсем-совсем не против хотя бы на вечер-ночь-утро забить на всё и просто вспомнить, что ему только семнадцать, Чжунли всё ещё несовершеннолетний, а за окном метель, редкие огни фонарей и вообще больше ничего нет, кроме согревающих всё тело поцелуев, ласковых рук, стонов, разделённых меж ними, и горячего шёпота признаний в любви, втёртых пальцами и губами под самую кожу. Аякс жмётся к Чжунли разомлённый и мягкий, жмётся к его теплу, словно он брошенный в прошлом щенок. Чжунли жмётся к Аяксу в ответ, потому что Аякс для него — солнце горячее, горячее даже светящейся днями на небе звезды, что старше их мира в десятки сотен раз. Чжунли гладит щёки Аякса пальцами, растирает бледные сейчас веснушки, выводит глазами созвездия и зацеловывает их, стремясь сделать их своими поцелуями, а не поцелуями светящей им звезды, ушедшей когда-то из столь родных глаз. Аякс поцелован солнцем не только на щеках, но и плечи его усеяны солнечными знаками, и бёдра его тоже карта звёздного неба. Чжунли смотрит-смотрит-смотрит и не может оторвать взгляд раньше, чем Аякс прижмётся к нему в поцелуе, раскрасневшийся от внимания, растрёпанный, с десятками косичек в волосах, заплетённых руками Тони.Миллион сообщений,
Миллион сообщений за час.
Мама не знает, что надпись
На стенке подъезда про вас.
Иногда они ловят поцелуи друг друга украдкой в подъезде Аякса, потому что это слишком опасно даже с длинными волосами Аякса, притворяющегося иногда девчонкой, чтобы им не мешали. Это опасно, потому что в подъезде Аякса все знают, что Аякс рыжий с медью и что у него волосы длинные и кудряшатся. Их даже как-то спалили какие-то придурки, написавшие «пидоры» во всю стену рядом с домофоном. Мать Аякса этим возмущается, ведь мимо ходят её дети, но она не знает, что эта надпись про её старшего сына. Зато кажется об этом знает его отец, смиряющий каждый раз грозным взглядом, стекающим — протекающим в трещины — с Аякса как с гуся вода. Аякс ждёт, когда у него появится повод сбежать, ждёт, когда отец перестанет, не сможет больше терпеть то, что его плоть и кровь — ненормальный пидор, которого нужно застрелить. Аякс ждёт, но не ожидает, что отец схватит нож и отрежет ему волосы в один из моментов их драки. Аякс смотрит на упавшие на пол пряди пусто и отрешённо, глубоко дышит, успокаиваясь и предотвращая панику, как учил Чжунли. Аякс так же смотрит на отца, прежде чем просто уйти из дома как был, в толстовке и джинсах. Кроссовки он хватает на ходу, надевая их только на улице, лишь бы успеть уйти. Аякс замирает лишь в паре кварталов, когда ощущение холода догоняет мозг. Он стоит с минуту, а потом с той же скоростью идёт к Чжунли. Потому что идти больше особо некуда — больше он никому настолько не доверяет. А Чжунли даже не спрашивает, что произошло, лишь отправляет его в горячую ванну, а потом заворачивает в одеяло и поит горячим чаем, согревает своей заботой. Аякс тянется к этой заботе, но в то же время стыдится того, что не смог сохранить свои волосы, хотя знал, как сильно они нравились Чжунли. Но Чжунли в ответ на это лишь фыркнул и притащил острые ножницы, чтобы лично подровнять рыжие обрезки в адекватную причёску. Ему было не то чтобы важно, какой длины у Аякса волосы. Волосы были дополнением. Аякс, то, кем он был — вот что любил Чжунли.Утром,
Домой вернёшься следующим утром.
Когда ты врёшь — ты выглядишь глупым.
А губы полыхают, горят —
Срочно зовите пожарных!
Аякс не возвращается домой пару недель, но не может устоять перед просящими взглядами младших, поджидающих его на переменах в школе. Отца ещё нет, поэтому Аякс решает немного посидеть с малышами, прежде чем уйти — он сомневается, что им с отцом хватило двух недель, чтобы отпустить эмоции. Но, по всем законам жанровых клише, отец приходит раньше, и потому они замирают в коридоре немой сценой. На Аяксе висят младшие, жмутся к нему ближе, потому что понимают, что их отец не будет при них кричать на брата и бить его. Они такой гурьбой и провожают брата, когда тот уходит, походя на брошенных щенят. Аяксу грустно уходить от них, но ему это нужно. Потому что ему здесь совсем не место. Это грустно, но это жизнь, поэтому в сумке Аякс уносит себя из той квартиры окончательно. Выпускной они отмечают в доме, ключи к которому вертела в руках Синьора. Они — это большая часть их класса, но Чжунли и Аякс остаются в доме ровно настолько, чтобы незаметно взять алкоголь, плед и дождаться сумерек. Они идут на опушку леса у поля, где разжигают костёр. Они сидят под пледом, школьные тетради горят между веток, Чжунли греет своими пальцами и губами замёрзшие руки Аякса. Это напоминает Аяксу день их знакомства. Второй класс для Аякса всё ещё был трудным, потому что он иногда сбивался на фонтейнский язык, язык его матери, говорившей с ним только на нём. В Снежной отличающихся не любят, даже на границе. Аякса тоже не любили, а потому он ходил с синяками и ободранными коленями. В тот день его облили водой и толкнули в снег, и Чжунли точно так же грел его руки, прежде чем запихнуть их в свои варежки и утащить к себе в квартиру, чтобы отпоить горячим чаем. Аякс, наверное, тогда в него и влюбился, даже если ещё не понимал этого сам.Другом,
Для всех он будет лишь твоим другом.
И снова эти враки по кругу.
А ты так незаметно кладёшь
Его ладонь в свою руку.
Чайлд заносит в квартиру последнюю коробку, закрывает дверь и со стоном садится прямо на пол. Чжунли выглядывает из кухни, тихо хмыкает и возвращается в готовке. Запах стоит божественный, поэтому в рекордные сроки Аякс уже сидит за столом, переодетый и умытый. У них пока вместо кровати надувной матрас, один стол на небольшой кухне и виды Лиюэ за окном. Аякс крадёт у Чжунли быстрый поцелуй перед едой, и, на самом деле, это всё, что ему нужно для полного счастья.