Губительное совершенство

Кисть, чуть подрагивая, выводила на белом холсте маленькие аккуратные цветные мазки. Художница сидела за своей работой пару дней и Венера на ней становилась все живее и прекрасней, будто бы ещё немного, и сойдёт с картины прямо в комнату. Девушка гордилась этим незаконченным произведением и в груди у нее теплилось сладостное чувство радости за свои труды. Она в предвкушении шедевра уже грезила о том, какой изящной и красивой будет эта картина, и сколько приятных чувств она будет вызывать в ней и в других людях. Художница повела плечом и, отбросив со лба светлые волосы, отложила кисть. Она отставила картину, на мгновение прикрыла глаза и, сделав вдох, внимательно посмотрела на свое творение. От удовлетворения уголки ее губ поднялись, а в глазах заискрилась радость. Но вскоре она поблекла и девушка стала критически осматривать картину. Вдруг ей показалось, что кожа слишком темна, что краска не передаёт того свечения чистоты, что художница хотела показать. Вся радость вмиг испарилась и она твердо решила довести Венеру до совершенства. Схватив краски, она в каком-то импульсивном порыве стала намешивать нужный цвет, чтобы сделать идеальную белизну кожи. Когда девушка стала писать, ее не покидало странное, почти неуловимое ощущение, что не стоит идти на поводу у этого обманчивого порыва, но она не послушала его и настойчиво продолжала. Остановившись, художница будто проснулась от сна и, взглянув на картину, крепко сжала губы. В груди похолодело и как-то неприятно заныло. Она выронила кисточку из руки и уставилась на Венеру, будто ища в ней какой-то ответ. В голове пронеслась всего лишь одна мысль: «Испортила». Да, испортила. Что-то неуловимо прекрасное безвозвратно исчезло с образа написанной богини. Побледнев, девушка повернулась к молодому человеку, что сидя в кресле в другом конце комнаты, спокойно читал книгу, медленно переворачивая порядком пожелтевшие от времени страницы. Он, почувствовав ее взгляд, оторвался от книги и вопросительно поднял брови, безмолвно спрашивая что произошло. Художница, прикусив губу, убитым голосом произнесла: — Испортила... Мужчина, отложив своё чтение, подошёл к ней, немного свёл брови и спросил: — Что ты имеешь ввиду? Она молча указала на холст, обращая внимание на тело богини. — Видишь, ее кожа теперь серая... — с горечью сказала девушка. Как некрасиво, как тускло теперь выглядела Венера! С каким укором богиня взирала на неё! У художницы болезненно стиснулось сердце, и вместе с тем в него закралось противное чувство вины. — Нужно было ничего не переделывать, не трогать, — в ужасе причитала девушка, — просто оставить, а теперь она испорчена, испорчена навсегда! Господи, как теперь снять этот слой краски, как вернуть... — Почему ты считаешь что испортила картину? В творчестве невозможно что-то испортить, можно только сделать по-другому. Она потрясающая, разве ты этого не видишь? Она будто живая! — взволновано, но уверенно говорил молодой человек. — Нет! — вскричала девушка. — Нет, теперь не живая! Она была такой, была, до того момента, как я села её исправлять! Теперь она мертвая, она умерла! Из ее глаз брызнули слезы и художница порывисто закрыла лицо руками. Горечь бушевала у нее внутри, выливаясь слезами наружу от бессилия что-то изменить. Мужчина попытался дотронутся до ее руки, но девушка резко ее отдёрнула. — Не трогай меня! Я все загубила... Боль от того, что она собственными руками изувечила свое прелестное творение убивала ее. Девушка тщетно пыталась успокоиться, но при каждом взгляде на картину, боль становилась ещё сильнее и она кусала губы, стараясь как-то ее вынести. — Послушай, солнце, ты слишком близко к сердцу приняла это, — с сочувствием начал молодой человек,— ты удивительно рисуешь, я восхищаюсь твоим умением так находить нужные тени и блики, твоим талантом, я не знаю никого, кто бы рисовал так, как ты. Я знаю, что ты настолько сильно во всем стремишся достичь безупречности, сделать все как можно лучше, что не видишь своих успехов, того, что у тебя уже получилось. Совершенство, как ни парадоксально это звучит, в несовершенстве. И твоя Венера невероятна, такой, какая она есть. Это просто ещё один способ ее нарисовать и он не менее красив, чем тот, что был ранее. — Ты не понимаешь! Я хотела сделать её ещё красивее, ей не хватало только немного светлой белизны кожи! Я хотела сделать её идеальной, а в итоге испортила! — в отчаянии кричала художница.— Вот так всегда! Я хочу сделать все возможное, чтобы получилось идеально! И ничего не получается, ничего! В ее голове металась только мысль о том, что она бесповоротно загубила свое творение и девушка не слышала то, что пытался сказать ей мужчина. Он грустно смотрел на нее и искал нужные слова, чтобы как-то помочь уменьшить ее страдания. — Милая, но то, чего ты хочешь достичь, к сожалению, невозможно. Твое стремление к прекрасному, к тому, чтобы сделать все максимально красиво — это хорошо, но неужели оно стоит таких сильных и болезненных переживаний? Мне больно видеть, что ты так горько плачешь, что тебе так невыносимо плохо — с переживанием в голосе говорил мужчина. Вдруг художница судорожно вздохнула и резко выпрямилась. — Нужно исправить это, быстро, сейчас... — лихорадочно стала бормотать она и с подрагивающими руками стала брать краску. Мужчина перехватил её руки и стиснул в своих, твердо сказав: — В таком состоянии ты не сможешь творить. Творчество требует спокойствия и вдохновения, для созидания чего-то поистине прекрасного, но не болезненно-импульсивных порывов, когда отчаяние застилает тебе глаза, а руки в спешке пытаются что-то сотворить. Давай отложим эту картину, тебе нужно успокоиться. А завтра посмотрим на нее свежим взглядом, ведь сейчас ты не сможешь по-настоящему оценить ее красоту, когда в мыслях у тебя лишь только то, что ты её испортила. Художница сидела, опустив голову, и крупные слезы падали с её ресниц. Она знала, что завтра ей все равно покажется ужасным её творчество, и что за ночь картина не станет лучше, что Венера не станет живее и милее и что её так и будет снедать вина за истерзанную, некогда прекрасную картину.