Сан-Ву нашёл способ.

      Маленькое помещение, заполненное людьми, слишком чистое, чтобы так смердеть потом, железом и запахами изо ртов. Идеально белые стены, которые замараются в крови как только кто-то решит на них облокотиться, здесь заляпаны в ней даже самые безобидные участники, как та милая пара, пришедшие в игру вместе. Из колонок начал просить холодный, поставленный голос, он требовал выбрать пару, и для кого-то это далось особенно быстро: парочка, непонятно зачем оставшаяся в игре, выбрали друг друга, бандюга решил играть с тем, кого изначально под себя подмял, а Сан-Ву протянул руку ещё даже не успевшему подняться Али. — Соглашайся, Али. Мой ум, твоя сила, мы одержим победу. Абдул робеет, он глазами лани смотрит на Ки-Хуна, который, похоже, собирался позвать кого-то из них, но теперь отнекивался. Пакистанец протянул руку Чо. Вечные семь минут прошли, игроков попросили пройти в игровой зал, и только Минё чуть не билась в истерике и дергала игроков за плечи, пытаясь себя рекламировать, но была проигнорирована всеми. Али было сташно подумать о том, что же сделают с кудрявой девушкой, а Чо в красках представлял расправу над этой бешеной. Двери игрового зала закрылись, и правила тонкой иглой стали ковырять игроками барабанные перепонки. Абдул медленно поворачивается к своему соигроку, с ужасом и слезами в глазах, а тот уже смотрел на него с животным азартом, и только позже до него начало доходить, что сейчас будет. Сердцебиение участилось, и он слышал его так, будто это стены комнаты с такой огромной силой переливают свои жидкости, его зрение расплылось, будто в глаза залили жир, он представлял как его мать умрёт от голода, холода или людского безразличия если он проиграет, как сын Али будет биться в невинной истерике, а жена на коленях реветь, умоляя дать ей поработать хоть час, чтобы сын увидел сегодня свою маленькую бутылочку, в случае проигрыша Али. Он представлял как пакистанца застрелят, по тёмной щеке проскользнёт невинная слеза, в которой Чо увидит глаза своей матери, глаза матери Али, глаза всех матерей мира, и на в миг ссохших губах прохрипится корейское имя, которое, почему-то, вспомнилось. Сан-Ву представлял дуло пистолета, приставленное к его смоляным волосам, пустую слезу, в которую он не вложил и капли сожалений, и в последний миг бы он представлял бездыханное тело своей милой матушки, которая его так любила, но он был не способен. А дрожь у него пробежала и выступили испарины от мысли об Али, который не сможет отвести взгляда от ствола и от слезы, которая для него будет иметь особый смысл. Стало страшно.       Рука Чо, скрывающая последний шарик, тряслась. Пот, слёзы, кожное сало смешались на красном от напряжения лице. — Нечётное. — слишком тихо прохрипел пакистанец, искренне надеясь ошибиться, но трясущийся кулак раскрылся, и это был конец света. Он отдал последний шарик, сопли и слёзы стекали по всему лицу, просачивались сквозь сжатые до скрежета зубы в засушенную ротовую полость, руки выдёргивали мокрые как после душа локоны. В воспалённом мозгу появилась ужасная идея, но Чо готов на многое. — Али, — зажжённый идеей голос внушил уверенности — у меня есть план. Отдай мне шарики. Я клянусь тебе, все будет хорошо. — Сан-Ву сжал руку Абдула, поднёс ее ко рту и сказал это в костяшки, заставляя поверить ему на все сто процентов.       Кореец ушёл со всеми стеклянными шариками, и каждая минута заставляла горло Али всё больше сохнуть пустыней, а странный густой ком подходить прямо к началу языка, обжигая гортань изжогой. Абдула бросало то в жар, то в холод от одной мысли о том, что второго игрока нет уже вечную минуту.       Сан-Ву обхаживает помещение в поиске отвлёкшихся игроков. Шанс найти таковых был, по расчётам выпускника бизнес-школы Сеула, меньше грёбанного процента. Тем не менее, азиату крупно повезло. Пара, издирая свои горла в кровь, кричали друг другу в плечи, напитываясь душами друг друга. Их стекляшки смиренно лежали на заборчике, похоже что они поклялись умирать вдвоём. Обходя двух слипшихся людей, комок любви, их слепок душ, он спокойно забрал своё спасение и смылся прочь, доставлять хорошую новость, забыв зачем он вообще забирал шарики и Али. Абдул уже почти смирился со своей участью: Сан-Ву, должно быть, уже ушёл с шариками, и через одну секунду в него полетит пуля, может через две, через три, но перед смертью не надышишься даже часом. Эмигрант стоял в укромном месте, на которое особо не обращали внимания охранники, туда же и вернулся Чо, оазис той пустыни во рту Али. Последний впился всей силой в азиата, смеясь, пуская слёзы, обнимая и почти целуя свой глоток воды. — Господь, спасибо! Я думал ты не вернёшься, я… — Тише, Али. Сейчас я пересыплю тебе шарики, и ты уйдёшь, а я приду потом. — Сан-Ву шёпотом перебил. Абдул снова слепо доверился плану и, забрав из ледяных и мокрых рук свой мешочек, неприметно отправился к первому попавшемуся охраннику, показать свои выигрыш и наплести, что его соперника уже убили. Из своей халатности красный его всё же выпустил и отправился искать труп, во время чего кореец уже с круглой двадцаткой в мешочке подошёл к другому безликому охраннику. — Где ваш соперник? — Не знаю. — голос Чо не показал слабины ни на мгновение — Она убежала как только я её победил, ну, знаете, у неё кудрявые волосы, безумный взгляд, выглядит лет на тридцать. Номер, вроде, 213. Один из охранников отправился её искать, а второй кивком предложил выйти из игровой комнаты, заставив корейца глубоко вздохнуть, как будто он выпускал из лёгких смертельные токсины.