Один литр слёз

Пирс Нивенс Как так получилось, что я не смог уберечь капитана? Не сумел вовремя раскусить гнусный план треклятой Вонг? Он погиб из-за меня, из-за того, что я потерял бдительность в нужный момент. Черт возьми, в могиле должен лежать я, а не он. Почему..? Мы двигались быстро, короткими перебежками, практически бесшумно. Только непривычный для нас — военных — цокот женских каблуков отвлекал, мешал сосредоточиться на самом важном. Вонг то ли проверяла напряженность наших нервов, то ли захотела узнать, насколько громко звенят каблучки в кромешной тишине — но это бесило, выводило из себя. Это был своеобразный маленький квест в ее основной, главной игре — позлить нас. И у неё это превосходно получалось, потому что с каждой секундой, проведенной в ее компании, мы чуяли скрытую опасность. От нее так и веяло смертельной угрозой, но мы не придавали этому значения. Почему? Потому что она была потерпевшей, ее нужно было защищать. Последующие действия происходили, словно в замедленной съемке, но в то же время пронеслись в одно мгновение: скрежет металла, гидравлический щелчок активированного механизма и команда Редфилда, приказывающая лежать, и женский смех. Тогда мне казалось, что так могут смеяться лишь истинные злодеи в фильмах. Оказывается, нет. Мы все как подкошенные упали на пол, лицом вниз, закрывая голову руками — выполнили как положено, как на учениях при взрывах. Очухавшись, мы поднялись на ноги. Повсюду были разбросаны шприцы, некоторые были разбиты от ударов об стену, и непонятная жидкость мелкими лужицами растеклась по полу, но большая часть была пуста, потому что была всажена в капитана. Хотя его было трудно назвать человеком... Это был уже не Крис... Это был монстр, в которого мы не смели прицелиться, не говоря уже о том, чтобы стрелять. Мы все буквально окаменели, не в силах пошелохнуться. Нет, мы не были напуганы, мы просто отказались воспринимать реальность такой, какой она стояла перед нашими глазами. Когда прошел первоначальный шок, Бен окликнул нас, заставляя делать ноги, убираться из этого места, пока капитан выбирал, кого же шмякнуть о стену первым. Эрхарту пришлось тащить меня за арафатку, отстреливаясь от монстра, надвигающегося на нас. А я лишь беззащитно плелся за другом, заплетаясь и не веря своим глазам, в безмолвии шепча, чтобы он не стрелял. Ведь это наш капитан. Голоса и поминальные слова, эхом прокатившись сквозь неопределенность времени, вернули меня из воспоминаний в настоящее. Меня настолько пронзила скорбная тоска, что я терялся в пространстве, как безвольный алкаш, который не может попасть ключом в замочную скважину. Я тону, захлебываюсь воздухом, не желающим проходить в легкие. Нестерпимо больно. Не физически, а душевно. Что-то рвется наружу. Я так и чувствую скрытое желание разорвать себе грудную клетку и кричать во всю глотку, как несправедлив этот мир. Лишь бы успокоить то, что сейчас бушует внутри меня. Где-то неподалеку разносятся рыдания. Душераздирающие, ломающие. Я уверен, что это безутешно убиваются слезами Клер и Джилл. Хотя нет, плачут трое. Неродившийся младенец тоже, как и мать, проливает слезинки. Черт, теперь я чувствую себя виноватым еще больше. Ведь я не сберег отца, чей ребенок еще не появился на свет. Он не увидит своего отца вживую, только на фотографиях, которые будет показывать мама, рассказывая, каким же храбрым и мужественным был его папа. Почему, когда я смотрю на надгробную плиту, меня душит непонятная духота? Есть ли что-то сейчас во мне, кроме чернильной пустоты? Нет, ничего нет. Я совершенно выжат, опустошён, изможден. — Капитан... — под ухом слышны причитания Финна. Он плачет, не стесняясь того, что на него могут посмотреть как-нибудь не так. Он еще совсем юн, ему можно не сдерживаться. Черт, я ему завидую. Я тоже хочу плакать. Но стоящее позади меня начальство подавляет всё желание показывать себя со слабой стороны. В конце концов, как считают они... Да пошли они, собственно, к черту, или уж прямиком к Люциферу в кипящий котел. Я тут не ради них. Я помалкивал, подбирая слова для прощания. Соратники последовали моему примеру и терпеливо ждали, пока я что-нибудь скажу. Наконец, собравшись с мужеством и рассудком, я выпрямляюсь по стойке смирно, и все остальные вторят моим движениям. Рука дрожит, но я стараюсь ровно поднести ее к виску. — Сэр, — не узнаю свой голос. Хриплый, гортанный и безжизненный. Можно сказать, что мертвый. У меня даже мурашки по спине поползли. — Я, Пирс Нивенс, беру на себя обязанность капитана отряда "Альфа". Обещаю верностью служить своей Родине, выручать своих товарищей из любой беды, быть им опорой и поддержкой. Надеюсь, вы одобрите меня в этой роли, и я не разочарую Вас. — Сэр, — теперь уже отдает честь мой будущий напарник. Знаете, кто страшнее всех присутствующих на похоронах? Именно он. Бен был на грани нервного истощения. Как-никак, он прослужил с Редфилдом чуть дольше меня. И потерю переживал, естественно, сильнее. Я начал подозревать, что конец света — это и есть превратившийся в ходячую смерть без косы Эрхарт. Хотя, я себя в зеркале не видел. Думаю, я выгляжу не лучше своего друга. — Я, Бен Эрхарт, беру на себя обязанность первого лейтенанта и напарника Пирса Нивенса. Обещаю приглядывать и заботиться за всеми. Макаули вновь залился горючими слезами. Отчего-то мне кажется, что сейчас ему намного тяжелее, чем нам. Ведь это его первая и самая страшная потеря — смерть капитана, которым он восхищался. — Сэр, — о своем присутствии напомнил Карл, держа ладонь у виска. Тонкие морщинки прорезались вокруг глаз, казалось он постарел раньше времени за какие-то считанные дни. Его усталость слишком дико выделялась на фоне того Альфонсо, которого мы знали — веселого, вечно неунывающего. Нас всех как будто подменили, мы были другими, понимающими то, чего раньше не знали и с чем боялись столкнуться. — Я, Карл Альфонсо, беру на себя обязанности второго лейтенанта. Обещаю не быть тем раздолбаем, каким был прежде. И буду во все глаза приглядывать за Финном, как за младшим братом. Ан нет, я ошибся. Карл в любых ситуациях остается Карлом. Но я рад, что он призадумался над своей жизнью, хотя бы после смерти командира. — Капитан, — видимо, у Финна больше нет сил, и он что-то еле внятно бормочет, заплетаясь языком в словах. Уверен, ближе стоящие к нему Бен и Карл его поймут, но мне приходится нехотя напрягать слух, чтобы хоть что-то разобрать. — Я... Я буду совестно помогать своим старшим товарищам. Я прислушаюсь к вашим наставлениям и обязательно стану сильным и смелым... Я всегда буду вами восхищаться, как героем... Как-то раз я услышал фразу: "Настоящие мужчины не плачут". Поверьте, все, кто придерживаются такого же мнения — неправы. Мужчины плачут, и если они плачут, то только навзрыд, чтобы со слезами ушло все то, что так долго копилось у них на сердце. Ведь оно не каменное. Мы в первую очередь люди, у которых есть душа - и это уже доказательство того, что мы обязаны проливать слезы за то, что безвозвратно потеряли.