***
Тони любил Пеппер. Он не мог не любить её после всего, что она сделала для него – взяла на себя управление компанией, была рядом в трудные минуты, родила ему дочь. Пеппер была умна, красива, заботлива, к тому же она потрясающе готовила. Он без сомнения уважал её. Она так сильно напоминала ему его мать – такая же светловолосая, голубоглазая, статная. Такая же внимательная, участливая, хлопотливая. Когда он встретил её, он тут же почувствовал какое-то необъяснимое тепло, исходящее от неё. И он женился на ней, ослеплённый своими эмоциями. Тони любил Пеппер – как человека, как партнёра, как товарища. Как кого-то, кто прошёл с тобой через Ад, кто подставил плечо в нужный момент или дал отрезвляющую пощёчину. Как верного друга, на которого действительно можно положиться. Но Тони не любил её так, как он любил Питера. Он не любил её романтически, не любил её страстно, безусловно, мучительно. Он не любил её до дрожи в руках и жара по всему телу, до постыдных ночных видений и мандража перед дневными разговорами. Он не любил её безответно, тайно, мечтательно, так, словно… Словно ему снова шестнадцать лет. Словно это, вот это веснушчатое кудрявое чудо, его самая первая любовь. С Питером всё казалось настоящим. Они вместе патрулировали, вместе тренировались, вместе ужинали, и Тони не мог не влюбиться, наблюдая за тем, как Питер летит между высотками Нью-Йорка, наслаждаясь своей свободой и силой, или как Питер изящно, легко двигается, отбивая каждый его удар и смеясь, или же как Питер старательно наматывает спагетти на вилку, хмуря тонкие брови… — Этот костюм пахнет, как новая тачка! — кричал Питер восхищённо, и Тони слышал этот восторг, эту чистую благодарность в его голосе. — Можете бить сильнее, не надо меня жалеть! — подначивал он Тони, и тот, к своему стыду, видел эту мальчишескую бесноватость в светлых карих глазах. — Моя тётя итальянка! — возмущался Питер, когда макароны соскальзывали с зубчиков, и всё естество Тони, вне его воли, трепетало от очарования. Возвращаясь домой после их встреч, наполненных весельем и удовольствиями, Тони всегда чувствовал всепоглощающее опустошение, и ему было так стыдно – он ведь возвращался к своей семье, к замечательной жене, к чудесной, несмотря ни на что, дочери. Почему ему казалось, что его истинное пристанище – подросток из Квинса? Почему ему так нужен был этот побег из удручающей реальности? Потому что, пусть Питер и был довольно юным, он также был ещё и одарённым, восхитительным, невероятным, воистину особенным, а Тони был всего лишь человеком в железном костюме. Его глупое сердце не было заковано в броню. Кем он был, чтобы не влюбиться в Питера? Женатым детным мужчиной. Мужчиной, обязавшим себя клятвой верности. Мужчиной, обещавшим жене не делать глупостей. Обещавшим оставить мёртвых в прошлом и двигаться дальше. Не менять ничего. Но Питер стоил того. — Ты снова звал его во сне, — говорит Пеппер, и её голос даже не срывается, он холоден и ровен, — я думаю, — она поднимается с постели, разглаживая невидимые складки на своей ночной рубашке, — что сегодня я посплю в гостевой комнате. Пеппер не кричит, не устраивает сцен, наверное, чересчур уставшая после работы или, может, просто равнодушная. В любом случае, Пеппер редко спала с ним в одной постели. Тони не извиняется, не возражает, не встаёт следом. Тони молча наблюдает за тем, как она уходит, и не смеет возразить. Его веки, точно свинцовые, вновь опускаются, погружая его в темноту. Он снова звал Питера во сне. Ему снилась битва на Титане, снилось их поражение, то, как все вокруг него рассыпались, исчезали, превращались в ничто. Тони не чувствует ни страха, ни печали, ровно до тех пор, пока Питер не зовёт его. Тони охватывает парализующий ужас. Только не это, только не он. Кто угодно, но не Питер. — Мне что-то нехорошо… — шепчет Питер. Его голос испуганный, шаг – шаткий. Питер падает в его объятия, и Тони ловит, ловит, притягивая внезапно хрупкое тело к себе, надеясь успокоить, мечтая защитить. Питер растворяется у него в руках, он плачет, просит о помощи, и, если бы Тони мог, он бы умер за него, он бы предложил свою жизнь взамен. Тони снова не может заснуть. Он открывает глаза, в темноте разглядывая туалетный столик Пеппер, загромождённый баснословно дорогими, «безвкусными», по словам Пеппер, подарками: жемчужными ожерельями, браслетами, бриллиантовыми подвесками, золотыми кольцами и серьгами с огромными камнями. Он задаривал её этими подарками с тех пор, как познакомился с Питером, чувствуя перед ней иррациональную вину за то, что Питер так интересовал, так будоражил его. А после того, как он оставил Пеппер одну с годовалым ребёнком, отправившись на верную смерть, этих подарков стало ещё больше.***
Пеппер готовит завтрак – омлет томится под крышкой сковороды, тосты обжариваются в тостере, чайник вскипает. Она двигается по кухне плавно, занимаясь всем сразу, когда Тони выходит из спальни, и, как только Пеппер замечает его, в её голове будто бы что-то даёт сбой. Её рука дёргается и кипяток льётся мимо кружки. — Чёрт, — ругается она, хватаясь за тряпку, и убирает чайник на плиту. — Не обожглась? — Тони обеспокоен, он порывается подойти к ней, но Пеппер снова вздрагивает, отстраняясь, и с заметной злостью протирает столешницу, — Пеп, что ты… — Разбуди Морган, — она разворачивается к плите, не слушая его, — я отвезу её в детский сад. — Пеппер… — И садись завтракать, — перебивает вновь она. Тони не выдерживает, подходит и мягко разворачивает её лицом к себе. Когда Пеппер нехотя обращает на него свой взгляд, Тони тут же становится некомфортно. Он чувствует себя уязвимым, словно безоружным под её тяжёлым, недовольным взором. — Что случилось? — переступает через себя Тони. Конечно он знал, что случилось. Он уже видел отвращение в её глазах, должен был привыкнуть, но он всё ещё не мог разгадать – оно вызвано его внешним видом или… — Ты с ним спал? — наконец тихо, заговорщически цедит Пеппер, и Тони был бы рад не понять, что она имеет в виду. — Я уже говорил, — стараясь не оправдываться, вкрадчиво отвечает он, — я бы никогда его не тронул. И это было правдой – Тони никогда бы не посмел обременять Питера своей глупой любовью. Он бы ни за что не посмел этого сделать. Не тогда, когда выглядел так омерзительно. — И всё же он приходит и ночует здесь, в нашем доме, — фыркает Пеппер, сужая презрительно глаза, — боится, что ты с собой что-то сделаешь. Я ведь не способна с тобой справиться, даже не знаю, где он был эти десять лет? — её губы выгибаются в ядовитой улыбке, — Точно. Он ходил в детский сад, как и наша Морган, эти десять лет назад. — Да что с тобой такое? — Тони отпускает её, возмущённый, загнанный в угол, готовый отступить. «Питер так молод» — думает горестно Тони. А сам Тони – гнусный, старый, жуткий ублюдок, он не должен даже думать о Питере, ему не должны сниться сны о нём, он не должен чувствовать себя таким счастливым рядом с Питером. Пеппер срывается на крик, обрывая его поток неутешительных мыслей: — Мой муж фантазирует о грёбаной малолетке, вот что со мной! — она хватается за кружку, — Ты чёртов педофил, а я родила от тебя дочь! Стакан летит в стену, с громким звоном разбиваясь о ту, но Тони не обращает на это внимания. Тони чувствует, как его грудь сжимается, он делает частые глубокие вдохи, стискивая руки в кулаки. Она назвала его… Она думает, что он… — Я просила тебя остаться, — всхлипывает вдруг Пеппер, оперевшись рукой о тумбу, и зажимает рот ладонью, чтобы не разрыдаться, — я умоляла остаться со мной, с нами, а ты… Ты выбрал его. — Он здесь ни при чём, — возражает раздражённо Тони, однако вид её слёз удручает. Лучше бы она дальше злилась и кричала. Тони уже говорил ей – он оставил их с Морган, чтобы спасти мир. Он вернул не только Питера, он вернул миллиарды людей, что были стёрты с лица Земли, это был его долг. Кто, если бы не он? Стив и Наташа теряли надежду, у них была одна лишь призрачная идея без чёткого плана, они бы просто не справились без Тони. Дело было совсем не в Питере. Тони говорил ей. Она слишком хорошо знала его, чтобы поверить. — Ещё как при чём! — Пеппер в отчаянии ударяет по столу ладонью, резко выпрямляясь. Она выставляет палец вперёд, как строгий учитель, и приближается к нему стремительно, — Он появился, и ты забыл обо мне. Я только и слышу от тебя «Питер, Питер, Питер», мне осточертело! Это он виноват… — Пеппер кривится в рыданиях, — он виноват, что ты сделал это с собой, — она указывает на его лицо, и Тони содрогается в панике, сдерживаясь от того, чтобы прикрыться. — Ты почти умер, а всё из-за него. Из-за него. Морган могла потерять отца, но ты не думал даже о ней! Ты… — Я знал, что выживу, Пеппер! — Чушь собачья! Тебе ничего, кроме него, неважно! — Это не так, — хмурится раздражённо Тони. Тони волновался о многих вещах, о них с Морган в том числе. — Ты предал меня… — Это не так! — повторил яростнее он. Он никогда не изменял ей за все эти годы, ни разу. Он знал, что у него есть всё, что нужно, и не смел мечтать о большем. И Тони не посмел бы даже коснуться Питера неправильно. — И ты любишь его больше, чем когда-либо любил меня, — размыто, жалобно продолжает Пеппер. Тони замирает – вся его решительность, всё самообладание испаряются, будто бы их никогда и не было. Он замолкает, глядя на неё растерянно, и не может выдавить из себя ни слова. Всё кажется бессмысленным, явно лживым, глупым. Тони нечего ей ответить. Он никогда в жизни не любил никого сильнее, чем Питера. — Я была рядом столько лет, я делала всё ради тебя, ради нас, а ты влюбился в мальчишку, который годится тебе в сыновья! — когда Тони неуверенно качает головой, Пеппер озлобленно шипит, — Я видела, как ты смотришь на него, ты никогда не смотрел на меня с такой любовью. Чем он заслужил то, чего я не смогла добиться за всё это время, Тони? Он виноват перед ней? Он так виноват перед ней. «Но я не мог не влюбиться в него» — сокрушённо думает Тони. Пеппер хочет услышать его оправдания. Он видит по её лицу – ей хочется, чтобы Тони опроверг всё сказанное, бросился ей в ноги, клянясь в любви. Чтобы он сказал, что Питер ничего для него не значит, что Питер ему не нужен, что Питер для него как сын. Она была бы счастлива, будь это так. — Мне жаль, — только и говорит Тони. Он любит его. Он любит его. Он любит его так сильно, что эта любовь причиняет ему боль. Пеппер задыхается от возмущения, слёзы градом катятся по её щекам. Но ему нечего ей ответить. Пеппер качает головой, прижимает пальцы к своим губам, снова отступая, и обхватывает одной рукой вторую, обнимая себя. Тони тяжело смотреть на неё, такую сломленную и разочарованную, он хочет утешить её, извиниться, поблагодарить за всё, что она сделала для него. Но стоит ему сделать шаг к ней, как она резко поворачивается, с ненавистью сощурив холодные голубые глаза. Её голос дрожит, хриплый, сорванный: — Всё твоё уродство, — говорит она, глядя на него разбито, — теперь отражается и снаружи. «Она просто злится» — Тони горько сглатывает ком в горле. Пеппер хочет его задеть, хочет свести счёты, посмотреть на его страдания. Она не имеет это в виду. — Будет интересно наблюдать за тем, — бросает Пеппер, — как твой шестнадцатилетний мальчик воспримет признание в любви от сорокалетнего, заживо поджаренного инвалида, — Тони чувствует, как его сердце болезненно вздрагивает. Тони никогда не решится на это. Тони ни за что не сможет заставить себя признаться, он никогда не взвалит на плечи Питера ещё и этот груз. Тони не достоин Питера. Стареющий, уродливый, отвратительный, он не достоин Питера – у Питера впереди вся жизнь, Питер такой юный, амбициозный, идеальный. Тони должен был умереть, чёрт возьми. — Ты умрёшь в одиночестве, Тони. Пеппер нападает на него, как раненное животное. Она так жестока. Эта женщина, раньше такая по-матерински заботливая и нежная, прямо сейчас растаптывает его достоинство, точно зная, куда бить. Была ли Пеппер так жестока изначально или это его вина? Он сделал из неё монстра? Тони с трудом подавляет желание отвернуться от неё, спрятаться, убежать. Он не трус, он не доставит ей такого удовольствия. Пеппер говорит это, чтобы ранить его так же, как он, пусть и ненарочно, ранил её. — Я хочу развод, — вдруг шепчет, успокоившись, Пеппер. И Тони, неспособный на более яркую реакцию, кивает: — Отлично. Ему нечего ей, блять, ответить.***
Пеппер получает достойные – очень даже – отступные и содержание, а так же этот их жуткий домик в лесу, который никогда не нравился Тони. Морган тоже остаётся с ней. Не подумайте, Тони не наплевать на Морган, безусловно, в нём есть отцовские чувства к ней, и когда он смотрит на неё, он видит явное сходство с собой. Он её любит, она ему даже нравится, как будущий человек – однажды она вырастет в несомненно гениальную, достойную девушку. Но он не хотел, чтобы она появлялась на свет. Он даже не хотел участвовать в её зачатии, что уж там, но в ту ночь Пеппер, как выяснилось позже, проткнула чёртов презерватив. Пеппер не реагировала на его отговорки и отказы, на абсолютную апатию, отражающуюся на его лице, Пеппер не реагировала даже на его вялый, медленно встающий член. Тони был в глубочайшем трауре, Тони скорбел по Питеру, не мог ни есть, ни спать, он считал себя ходячим трупом, что было с ним лишь однажды – когда он стал свидетелем смерти Инсена. Тони считал, что должен был умереть, а Пеппер просто оседлала его. Это нельзя назвать изнасилованием, они ведь были женаты, да и, к тому же, он мужчина. Мужчин не насилуют. Так и появилась Морган. «…которую я оставил, — думает Тони, к сожалению, без тени стыда, — чтобы спасти Питера». Тони возвращается на базу Мстителей, потому что там есть все условия для проживания и нет посторонних. В первые несколько дней он не чувствует ничего – ни острой потребности в алкоголе, ни злости, ни печали. Пока Питер не пишет ему. «Тони, эта неделя была сумасшедшей! Я сдал экзамен на права! И ещё, ещё у нас была выставка, и мы, я, мы с Недом сделали просто чумовую штуку, я хочу тебе её показать!» Питер был таким замечательным. Питер даже не подозревал, как сильно Тони хотел бы пригласить его к себе, заказать ужин, включить «Теорию большого взрыва» – потому что Питер обожает этот сериал – и просто сидеть рядом с ним, наслаждаться его компанией. Питер умеет развеселить его. Но Тони не может даже смотреть на Питера сейчас. Он чувствует, как бешено колотится его сердце от одной только мысли о том, что Питеру придётся снова проводить время с ним, с уродливым, полумёртвым стариком. Питер наверняка не желает с ним видеться, он делает всё это из вежливости. Кто в здравом уме захочет проводить время с Тони? «Я немного приболел, — пишет он, не в силах проигнорировать мальчика, — встретимся как-нибудь в другой раз, карапуз :)» Доставлено. Прочитано. «Я тебе не карапуз! И выздоравливай!» Тони больной, больной урод. Тряпка. Будь он по-настоящему сильным, он бы нашёл нужные слова, он бы оборвал все связи, он бы отпустил Питера. «Это очень серьёзно? Осложнения после операции или просто простуда?» «Тётя Мэй передаёт, что тебе нужно есть больше чеснока и имбиря, если это простуда» «Я раньше много болел, очень много, ну, до укуса паука, и мне очень помогала ингаляция» «И ещё тёплое молоко с мёдом» «Ой, так это простуда?» «Как ты себя чувствуешь????» Старк, не давая себе времени на размышления, отключает телефон. И, как только экран потухает, Тони в ужасе замирает, глядя в чёрную, чёрную гладь. Его будто окатывают ведром ледяной воды – тело пробирает табун мурашек, и он смотрит, в бессилии смотрит на своё уродливое лицо. Он остаётся совершенно один со своим отражением, этой мерзкой, точно чужой физиономией. Телефон тут же летит в сторону. А ведь Тони был плейбоем, был похитителем сердец, на него смотрели с раскрытыми ртами, а сейчас… Сейчас вторая половина его лица покрыта страшными, безобразными рубцами, сплетающимися вместе. Такому, как Тони, остаётся только детей пугать. Как Питер только терпел такое чудовище рядом с собой?.. Он такой добрый, такой невероятный. Он так хорошо понимает Тони, и это удивительно, пусть Тони и не говорит на каком-то особом языке, неизвестном никому, кроме них двоих. Он понимает его мудрёные «скучные» шутки и даже смеётся над теми. Питер поддерживает его бессмысленные рассуждения об альтернативных измерениях и высказывает собственные теории. Питер приглашает его поиграть в «Уличного бойца» и поддаётся, когда видит, что Тони проигрывает. Питер как глоток свежего воздуха, свет в кромешной тьме, долгожданное спасение. Тони слышал такие истории – люди, в основном мужчины, говорят, что с молодыми любовниками ты будто бы молодеешь сам. Но в глубине души Тони никогда не старел. Тони застрял в том самом возрасте, в том болезненном периоде, когда все дети наслаждались беззаботными буднями, а он, под гнётом деспотичного отца, безостановочно учился. Учился всему и сразу – языкам, науке, машиностроению. Говарду всегда всего было недостаточно, и что бы Тони ни сделал, чего бы ни добился, отца было не удовлетворить. А с Питером он чувствовал себя окрылённым, таким он не смог бы быть с Пеппер или кем-либо ещё – Питер дарил ему это чувство уюта и свободы, даже когда они ссорились, даже когда их интересы сталкивались и они вот-вот должны были поссориться. Питер не умел долго злиться, Питер не умел быть жестоким, и Тони так любил его за эту неуёмную доброту и... Сказочность. Питер был сказочным. Жаль, что Тони был рождён так рано, жаль, что Питер появился в его жизни так поздно. Если бы они были одного возраста, если бы они встретились до всего этого хаоса, всё было бы замечательно. Тони не сомневается, сколько бы ему ни было лет, он не устоял бы перед Питером – Питер мальчик мечты, ребёнок-индиго, несущий свет и радость в этот мир, неумеющий завязывать галстук, одержимый франшизой «Звёздных войн», с этой его дурацкой привычкой подделывать голос. С самыми прекрасными карамельными глазами, какие Тони только видел. Он не мог не влюбиться в него. У Тони изначально не было никаких шансов – он увидел Питера и пропал. То тепло, которое он ощутил при встрече с Пеппер, не идёт ни в какое сравнение с разрядами электрического тока, пронзившими его тело, стоило им с Питером столкнуться взглядами. Он любит его. Он любит его так сильно, что ненавидит себя.***
Тони – Питеру теперь можно называть мистера Старка по имени! – ведёт себя странно, он не выходит на связь, хотя они договаривались устроить вечер кино сегодня. Он неделями уговаривал Тони посмотреть «Теорию большого взрыва», и тот сдался, а теперь вдруг сдаёт назад! Это так несправедливо, так… не круто. Тони, вообще-то, очень крутой, например, он спроектировал и построил для Питера совершенно новый костюм с потрясающим дизайном и планером, рассчитывающим траекторию полётов. А металлическое нановолокно и вовсе превращало его в невидимку – Питер мог слиться с любой поверхностью! Как хамелеон. Питер не любил хамелеонов, он вообще не любил ящериц, рептилии слишком сильно были похожи на динозавров, а те, в свою очередь, его пугали. Не то чтобы он и правда боялся их, он человек-паук, в конце концов. Но Тони крутой не только из-за костюмов, Тони отличный друг, он прекрасный наставник. И ещё с ним так весело на патрулях, они договаривают друг за другом шутки, летают наперегонки, а однажды они даже соревновались – кто поймает больше преступников. Тони победил, но ему просто повезло – он накрыл шайку грабителей из шести человек, а потом остановил трёх подонков, которые приставали к девушке. Питер в это время был занят помощью маленьким детям, которые застряли на дереве, а потом его отвлекла потасовка на пешеходе, в ходе которой виноватым сделали его. Потом Питер встретил поклонников и не смог отказать им в парочке снимков. Парочке десятков. В конечном итоге, Питер вообще забыл про их соревнование. Тони просто повезло. Сейчас Питер лежит на постели, спиной вниз, задрав ноги. Он торопливо, нетерпеливо болтает теми – колени сгибаются по очереди, мыски ударяются о «потолок» двухъярусной кровати. Снова и снова, монотонно. Скучно. «Я собираюсь на патруль, — Питер отправляет тут же, и, не раздумывая долго, подскакивает с места, — пошли со мной! Мы не виделись целую вечность!» На самом деле, они не виделись всего-то три дня, но Питеру уже не терпелось встретиться и рассказать всё, вплоть до мелочей. Питеру редко по-настоящему нравились люди. То есть, он любил людей, всех людей, но, почему-то, ему неизбежно становилось с ними скучно. Нед был исключением, и Питер раньше думал, что Нед так и останется его единственным другом, что не было так уж плохо. Но то, что Тони Старк оказался его человеком… То, что Тони Старк захотел быть его человеком! Он же до ужаса весёлый, у него столько потрясных супергеройских историй, а ещё он тоже любит «Led Zeppelin»! Они были настоящими друзьями, они тусовались, даже ночевали вместе, и… «Он был готов умереть за меня» — вспоминает туманно Питер. Но тут же отметает эту мысль. Тони не хочет говорить об этом, Тони не любит эту тему, сколько бы Питер ни пытался убедить его в том, что они могут обсудить это. Тони так сильно волнуется о своей внешности после произошедшего на Титане, и, будь на его месте Питер, всё было бы понятно. Но это же был Тони. Тони прекрасен снаружи и внутри, Тони настоящий секс-символ Мстителей, он чертовски, адски горяч, плевать на его ожоги. Если друзьям можно так говорить друг о друге. Питер не уверен. Он ходит из одного угла в другой, меряя шагами свою относительно небольшую комнату, комкает в одной руке маску, в другой – держит телефон, ожидая сообщения от Тони. Они так давно не общались, не болтали, не срывались куда-то. Чёрт, Питеру так хочется отправиться в полёт прямо сейчас, хочется нестись на бешеной скорости меж зданий и, почти что срываясь вниз, цепляться за них снова. Последние несколько дней были жутко скучными, монотонными, он не мог сосредоточиться ни на чём. Ему нужно побольше острых ощущений, побольше адреналина! И Питер не выдерживает. «Напиши мне, окей? Я пошёл!» Тони, ожидаемо, ничего ему не отвечает.***
Это уже совсем не круто. Тони открыто избегает его! Питер даже о «скандальном разводе супергероя Тони Старка» узнаёт из интернета, потому что СМИ, получив одно короткое интервью с миссис Старк, затрубили об этом со всех сторон. — Мы не сошлись характерами, — жмёт плечами Пеппер, отточенным, напряжённым движением поправляя свои волосы, — Но это никак не влияет на компанию, мы остаёмся коллегами. — Поговаривают, что мистер Старк даже вернулся обратно на базу Мстителей? — Мне это неизвестно, — поглядывая раздражённо на часы, отмахивается от журналиста женщина. — А что насчёт информации о том, что у мистера Старка появилась новая пассия? Питер возмущённо округляет рот, подбирается, сидя в кресле. Да это возмутительно! Тони совсем не такой, он души не чает в своей жене. Бывшей жене. Когда их разговоры случайно затрагивали Пеппер, Тони всегда отзывался о ней самым лучшим образом. — Весьма молодая пассия, — кивает с холодной улыбкой Пеппер, и Питер негодующе стаскивает с головы накладные наушники, срываясь с места тут же. Он добирается до Тони сначала на метро, из Квинса в Манхэттен, а затем – на такси, чтобы доехать до базы. Его голова полна самых разных мыслей, сам Питер – теряется в своих чувствах. Он как-то обидел Тони? Он чем-то его оттолкнул? Тони ненавидит его? Нет же, Тони просто жутко опечален разводом, он наверняка в ужасном состоянии! Питер даже не замечает, как оказывается у главных ворот, и вот уже Пятница сканирует его лицо, обрабатывая информацию. Его всего слегка потряхивает, ноги уже готовы нестись вперёд, руки сжимаются в кулаки, а глаза судорожно рассматривают камеру, считывающую его. — Добро пожаловать, Питер, — щебечет искин. И Питер бежит. Как только ворота раздвигаются, впуская его, он бежит по этой кирпичной дороге, ведущей к базе, как можно скорее, спасать Тони. Тони должен быть так расстроен, так опечален, так одинок сейчас – мало того, что он развёлся со своей любимой женой, так ещё и мерзкие журналюги смеют приписывать ему роман с кем-то! А Пеппер, как она могла сказать подобное о Тони! На входе в базу его снова проверяет Пятница, на этот раз быстрее, и Питер не дожидается, когда дверь полностью откроется, он прошмыгивает в приоткрывающуюся щель боком, протискиваясь. — Тони? — он движется широкими шагами, оглядываясь по сторонам, и первым делом заглядывает в общую гостиную. Пусто. Совершенно пусто, нет ни намёка на то, что тут вообще кто-то есть, — Тони? Питер находит его на кухне. Осколки и грязные, мокрые разводы, судя по запаху, чего-то алкогольного у стены наводят его не на лучшие мысли. Тони действительно плохо. Питер уверенно идёт дальше, обходя лужу и стекло, и, минуя кухонный остров, наконец видит Тони. Тони сидит на полу в огромном неказистом халате, полностью покрывающем его тело, как какое-то одеяло. В его руках как раз недавно начатая бутылка виски, которую он уже подносит ко рту, немигающим взором глядя в тумбу напротив. Выглядит ужасно. Питер подлетает к нему тут же, выхватывая из слабых пальцев алкоголь, и Тони, кажется, только замечает его. Питеру нехорошо от его взгляда: он такой влажный, усталый, отчаявшийся. Питер хочет обнять мужчину, распросить обо всём, накричать на него за тот дурацкий бойкот, поддержать, в конце концов. — Зачем ты пришел? — на удивление не размыто, но отчётливо грустно спрашивает Тони. — А что мне было делать? — отвечает вопросом на вопрос Питер, наблюдая за тем, как эти красивые тёмные глаза смотрят на него снизу вверх. Покрасневшие и такие глубокие, таящие в себе столько тайн, столько боли… Боли? — Ты вовсе не заболел, — вспоминает возмущённо Питер, опускаясь на корточки перед ним, — Ты солгал мне, чтобы не видеться со мной, и спрятался тут… — Питер, уходи, — шепчет слабо Тони, зажмуриваясь так, словно он пытается убежать от этого разговора. Конечно, в реальной жизни игнорировать Питера куда сложнее. — Ты спрятался тут, а я даже не знал, действительно ли ты тут, и я сорвался с места, понимаешь, я приехал сюда, только для того, чтобы проведать тебя! А ты… — Питер. Питер его не слушает, он слышит, но будто бы отдалённо, как чьё-то невнятное, повторяющееся бормотание. Питер слишком занят сбором своих мыслей в одну кучу – они так хаотичны, так неуловимы. Ему хочется сказать Тони всё сразу и ничего в то же время, потому что неизвестно, как тот отреагирует. — Подумаешь, развод, — не обдумав, выпаливает Питер в сердцах, надеясь утешить Тони, зарядить его своим позитивом, — Люди расходятся постоянно. Знаешь, что это значит? Что человек тебе не подходит! — Тони только вымученно стонет, отворачиваясь, а Питер приближается к нему с ободряющей улыбкой, — Пеппер может быть и классная, но она не последняя женщина на земле! Ты ещё встретишь кого-нибудь другого и будешь самым счастливым! Но для этого нужно перестать пить и ходить в этом халате. Ты, вообще-то, красивый мужчина в расцвете лет, у тебя есть всё для новых отношений. Да будь я на месте Пеппер!.. Тони вдруг резко поднимается. Естественно, его голова тут же идёт кругом, но, благо, Питер уже и сам на ногах – Питер с лёгкостью подхватывает его, помогая встать ровно, позволяя опереться о своё плечо. — Дело не в Пеппер, — ворчит Тони, когда Питер бережно усаживает его на диван в гостиной, — это вообще её не касается. И, стоит Питеру открыть рот, как Тони срубает всё на корню: — Мы не будем это обсуждать. — Тогда обсудим твою молодую пассию? — Питер замечает, как мужчина крупно вздрагивает. Питер сужает глаза подозрительно, присаживаясь рядом, — Пеппер сказала… — Что бы она ни сказала, — внезапно резко цедит Тони, — я не собираюсь об этом говорить. У меня нет никакой пассии. Питер с облегчением выдыхает, надеясь, что это не слишком очевидно. — Знаешь, я не спец по разводам, но думаю, что проблемы нужно проговаривать… — Ты ничего не понимаешь, — вздыхает Тони, и Питер раздражённо хмурится. Конечно же, он не понимает! Питер хочет понять, пытается понять, но для этого они должны обсудить это подробно – это же так просто. Тони должен открыться ему, должен довериться ему, они ведь друзья. — Так объясни мне, — просит Питер, незаметно комкая рукава своей толстовки в нервном ожидании. Тони обращает на него свой взгляд, такой пьяный, но проницательный, мудрый, родной. Тони будто бы смотрит Питеру в самую душу, так что Питер не может даже отвести своего взора, глупо глядя на мужчину в ответ. Будь Питер кретином, он бы решил, что Тони собирается его поцеловать. Тони бы не… Тони бы?.. — Это сложно, Питер, — говорит Тони, и Питер старательно заставляет себя слушать, а не разглядывать того, — Иногда такое случается у взрослых людей, которые вместе столько лет, к тому же, после появления Морган… Он такой красивый – Питер никогда не привыкнет к его красоте. Его невозможные карие глаза, его манящие губы, и этот шрам, растянувшийся на всё его тело с правой стороны. Шрам, говорящий о том, что Тони – самый настоящий воин, лучший защитник Земли, истинный спаситель. Напоминающий Питеру, кто перед ним сейчас находится. Человек, рискнувший всем и вернувший его из мира мёртвых. Тони – его герой. Этот шрам задевает его лицо совсем немного, не доходя до прекрасных, гипнотизирующих глаз и самого центра. Тёмная, бугристая кожа выглядит такой чувствительной, такой уязвимой, что Питеру хочется и отпрянуть, чтобы не задеть, и пригладить ту одновременно. — …понимаешь? — вздыхает Тони, и Питер понимает только то, что ни черта он не услышал. — Да, — бубнит Питер смущённо, нервно покусывая губы. Какой кошмар, какой позор. Ну почему, почему Питер не мог сосредоточиться в такой важный момент? Он разминает рассеянно шею и плечи, обводя взглядом комнату, — мне очень жаль, что так получилось. Я тебя понимаю, — врёт пристыжённо Питер. — Спасибо, — улыбается мягко Тони, и Питер безумно хочет обнять его. Хочет порадовать его, подарить ему хотя бы немного счастья. Если бы он мог, он бы с удовольствием поделился с Тони своим личным счастьем, своей радостью, своей энергией – Питеру достаточно быть рядом с Тони, чтобы наполняться этим. — Знаешь, что мне помогает в таких случаях? Когда мне грустно, — поясняет Питер с улыбкой. Но, почему-то, Тони уже не улыбается в ответ. Он только вздыхает тихо, глядя на него хмуро и, кажется, разочарованно. — Это не просто грусть, Питер, — шепчет Тони слабо, — мне не… — …не грустно? Тебе же грустно, — возмущается искренне Питер, поднимаясь с места, — тебе нужна разрядка, нужен отдых! — он берёт Тони за руку, старательно нежно, не перебарщивая с силой, — Мы могли бы пойти в парк аттракционов, покататься на колесе обозрения, нет, мы могли бы даже поехать в Диснейленд, помнишь, ты обещал? Ты сказал, там круто, а я сказал, что никогда не был в Диснейленде, и ты сказал, что мы обязательно туда отправимся! И мы можем прямо сейчас взять твой частный самолёт и… Ты умеешь управлять самолётом или у тебя есть пилот? Чёрт, у тебя, конечно же, есть пилот! Питер не замечает, как его заносит – он не затыкается ни на секунду, тянет Тони за руку, здоровую левую руку, вынуждая шатко встать. Мыслями он уже давно в этом Диснейленде, месте, где оживают все детские мечты. Тони нужно это. Питер так счастлив ответной живой реакции, он широко улыбается, заглядывая Тони в лицо, пока тот стоит, опустив голову. — Пошли! — трясёт его Питер, но Тони вдруг вырывает руку из его хватки, буквально падая обратно на диван. Точно, Тони ведь напился! Как Питер мог забыть об этом так быстро? — Тебе пора идти, — бубнит глухо Тони, не поднимая на него даже взгляда, — Я не надеялся, что ты поймёшь меня, Питер. Ты и не должен понимать это сейчас, но я не хочу, чтобы ты наблюдал за тем, как я разлагаюсь, ладно? Я прошу тебя только о… — О чём? — Питер непонимающе разводит руки в стороны, — О том, чтобы я бросил тебя тут в таком состоянии? Ты ведь не хочешь этого! Я знаю тебя, — уверяет он, — Ты любишь меня, — и тут же осекается, — т-ты любишь мою компанию. — Не сейчас, — терпеливо отвечает Тони, продолжая прожигать взглядом ковёр под ногами, — сейчас я не… Питер тоже обращает внимание на этот ковёр – совершенно обычный. Такой же, как в гостиной у тёти Мэй, разве что стоит на пару миллионов дороже. Такой кремовый, ворсистый… — …поэтому я и прошу тебя уйти, — продолжает Тони, и Питер снова ловит себя на том, что ничего не услышал. Он хочет быть внимательным, хочет помочь Тони. Хочет вытащить его из этой хандры, вернуть былой задор и бойкую жизнерадостность. Да, Тони и раньше мог быть расстроен, всё из-за войны, травмировавшей его, но это никогда не заходило так далеко. Им было безумно весело вместе! — Знаешь, многие люди проходили и проходят через это, а это значит, что это не так уж плохо. Я имею в виду, с этим можно справиться, — настаивает Питер, стараясь подбодрить, — Это же просто химия! Ты и сам это понимаешь, ты же Тони Старк! Мы должны повысить уровень серотонина, искусственно или естественно, и тогда тебе полегчает. — Так всё просто? — усмехается вдруг Тони, наконец поднимая голову, и смотрит на него, как на полного кретина. Питер теряется, складывает руки на груди, переминаясь с ноги на ногу взволнованно, — Ну, тогда просто погуляю на грёбаном солнышке и пропью курс витаминов. Это же химия, это не… — Ты не единственный в таком состоянии, ты не один! — перебивает Питер, но ловит себя на том, что звучит слишком агрессивно, — Я всего лишь пытаюсь сказать… — Прямо как в том анекдоте, — смеётся невесело Тони, — «Спи, Сара, нынче всем паршиво», да? Питер никогда в жизни не слышал такого анекдота. — Уходи, — различает, словно через толщу воды, Питер. Что это за анекдот? Питер слышал его раньше? Тони уже рассказывал ему его? Питер должен был узнать, ему нужно было прямо сейчас разузнать про этот чёртов анекдот. — Уходи! — кричит, умоляет Тони, и разум Питера будто бы прибивают обратно к его телу, возвращая его в реальность. Он видит – эти прекрасные глаза мужчины блестят от влаги, стремительно наполняясь слезами. Тони плачет? Тони плачет из-за него. Питер уже сказал что-то не так, он пришёл помочь ему, но только расстроил ещё сильнее – это всё вина Питера. — Тони, — говорит Питер, но не может выдавить из себя ничего. Ни слов поддержки, ни извинений. Питер отступает, глядя куда угодно, но не на мужчину. Он рассматривает стены, потолок, полы в попытке сосредоточиться, собрать мысли в кучу. Он наконец продолжает говорить, — мне так жаль… И, конечно же, сбегает.***
Тони не может назвать себя живым. У него нет сил заниматься обычными делами, у него нет сил ни на что – ему тяжело даются походы в душ, ему тяжело даются приёмы пищи. Он стоит перед зеркалом в ванной и, чистя зубы, в потоке отравляющих, унижающих его за внешний вид мыслей, ловит одну. «Как же я устал обслуживать это тело» Тело. Тело. Он ведь умер. Он умер тогда, на Титане, не дождавшись возвращения на Землю, умер, не успев лечь на операционный стол под нож хирурга, умер, не вернувшись домой. Тони умер и сейчас его дух просто заключён в этом разлагающемся, отвратительном теле. Труп, который почему-то не похоронили. И поэтому его пугает Питер. Питер будто бы не понимает, не чувствует, не видит, что Тони давно мёртв, что от Тони осталась одна оболочка, что от Тони несёт за километр этой смертью. Несмотря на то, что он пытается отмыться от этого запаха и перекрыть его одеколоном, от него всё ещё воняет, смердит протухшим мясом, гнилостным, разлагающимся. Он умер. Он умер. Его так и не похоронили. Питер приходит снова и снова, Питер приносит еду, Питер приносит сладости, он обнимает его, он повторяет: «Шоколад повышает уровень серотонина, но ещё было бы неплохо, если бы ты чаще бывал на свежем воздухе» «Люди в депрессии часто не осознают, что нуждаются в помощи… Понимаешь? Ты не осознаёшь этого!» «А может побросаем мяч во дворе?» Питер так мил с ним. Он крутится вокруг него, не умолкая ни на секунду, окружая заботой, и его голос звенит в голове Тони, даже когда Питера нет рядом. Тони замечает – Питер ужасно беспокойный, суетливый, вспыльчивый. Питер не слышит его, не слушает, хотя горит желанием спасти его. Питер постоянно спешит, постоянно что-то ищет, чего-то хочет – он говорит, говорит, говорит. Питеру тяжело оставаться рядом с Тони, таким скучным, таким инертным – Тони видит это. Тони абсолютно не заслуживает его, не заслуживает таких стараний и преданности. Он же просто старая рухлядь. — Тебе нужно выбираться отсюда, — говорит Питер, сидя на высоком стуле, и болтает ногами, туда-сюда, туда-сюда, заставляя стул под собой скрипеть, — Как насчёт патруля? — он тут же спрыгивает, подбегая к Тони, лежащему на разобранном диване, — А давай устроим пикник на крыше! — Питер бежит уже к окну, выглядывая на улицу, — Но не на крыше базы… — поникает он, но ненадолго, — Нам нужно выбраться в город, ближе к жилым домам, там такие пейзажи! — Питер снова, вдохновлённый своей идеей, приближается к нему. Тони должен ценить это, эти мальчишеские попытки оживить его, но, на самом деле, у Тони раскалывается голова, он не может заснуть вторую неделю и, если совсем откровенно, мысленно он посылает Питера к чёрту. Он не может выдавить из себя это, он не может позволить себе нагрубить Питеру, но ему чертовски трудно терпеть это бесконечное жужжание под ухом. Он сжимает в руке игрушку-антистресс, которую принёс ему Питер – резиновую ламу. Помогает. — Ты не можешь просто лежать и ничего не делать целую вечность, — тут же возмущается Питер, присаживаясь на корточки, чтоб быть на одном уровне с лежащим Тони, — Чем дольше ты себя мучаешь, тем хуже тебе самому. — Питер, — Тони переворачивается на спину, чтобы сократить расстояние между их лицами, — уходи. — Нет, — хмурится тот, вскакивая на ноги, — нет, Тони! Почему ты не можешь просто… — Потому что не могу! — рявкает вдруг, к собственному удивлению, Старк, но не успевает обдумать. Он резко поднимается, садясь на диване, и комната перед его глазами плывёт. Тони хватается за голову, болезненно стонет, — Я не могу, не могу, как же ты не понимаешь… — Не понимаю? — вскидывается в ответ Питер, его щеки краснеют, уши вспыхивают, — Я прекрасно тебя понимаю, я прочитал кучу статей, посмотрел фильм о депрессии, я… — «Вечное сияние чистого разума» это не фильм о депрессии, — огрызается Тони, и Питер закатывает глаза, топчась на месте, — и даже если так, то я не Джоэл, а ты не Клементина, чтобы скакать вокруг меня, развлекая, как обезьянка с барабаном, — он с усилием поднимается и идёт к бару, хватая первую попавшуюся бутылку и откручивая крышку. — Я всего лишь пытаюсь помочь тебе! — восклицает в сердцах Питер, следуя за ним, — Я… Я хочу, чтобы Тони, мой Тони, т-то есть, тот, которым ты был раньше… хочу, чтобы он вернулся. Тони смеётся. Он чувствует, как в уголках его глаз собираются слёзы, и смаргивает их, зажмурившись. Он никогда не будет тем, кем был раньше, он никогда не будет выглядеть так же, он навсегда, навсегда останется изуродованным войной инвалидом. Пока наконец не сдохнет. Тони делает три быстрых глотка, судя по всему, коньяка, в попытке остыть. Он не должен срываться, Питер не виноват. Питер никак не виноват в том, что Тони пошёл на верное самоубийство ради него. Питер просто был добр к нему, Питер всё ещё ангельски добр к нему. — Что смешного? — не понимает Питер, озадаченно хмурясь. Ему, наверное, кажется, что мужчина над ним издевается. — То, что я выгляжу как грёбаное чудовище из детских страшилок, Питер, — признаёт Тони, и чувствует, как остатки его достоинства обращаются в ничто, — Я имею в виду... — он раскидывает руки в стороны, как если бы позволял Питеру расстрелять его или готовился кануть в пропасть, — Просто посмотри на меня, посмотри и скажи, что это не отвратительно. И тогда Питер зачем-то щурится. Тони еле сдерживается, чтобы не засмеяться вновь, но Питер смотрит так, будто не может разглядеть что-то, будто этот огромный, омерзительный шрам на его лице – маленькая точка, родинка, небольшой еле заметный недостаток. Питер вздыхает: — Это не отвратительно, Тони. Это лицо героя, лицо спасителя, который… Но это всё бессмысленная чушь, Тони слышал это от кучи людей, когда очнулся после операции, как раз перед тем, как ему позволили взглянуть в зеркало. Он выглядел так, будто его зажарили заживо в адовом котле, и он знал это. — Это лицо ветерана никому ненужной войны, — Тони делает очередной глоток. Он пьёт всё быстрее, не выпуская коньяка из рук – в его груди клокочет жгучая обида на жизнь, на судьбу, на себя. — Никому ненужной?! Ты спас миллиарды людей, ты меня спас! Они все благодарны тебе! «А мне плевать» — пугающе равнодушно думает Тони. Он вдруг опускает бутылку на стойку, слишком резко и стремительно, и янтарное стекло не выдерживает, лопается, проливая содержимое. Но Тони не замечает, он только и видит, как Питер крупно вздрагивает, отступая. Что странно, Питер всё смотрит на разбитую бутылку, не отводя взора. — Я должен был умереть! — Тони кричит, не выдерживая всю гамму противоречивых эмоций, которая переполняет его, ему хочется кричать, хочется вопить, как раненный зверь, — Умереть тогда, а может быть, раньше, в Нью-Йорке, не сумев спастись из чёрной дыры! Или даже в плену, в Афганистане, зарывшись лицом в горячий песок. Но я точно не должен коптить землю, больной и хромой, как побитая псина! Питер не понимает. Тони не удивлён, не расстроен, он знал, что Питер его не поймёт, он уже выяснил это. Но Питер не оставляет попыток понять его, Питер не оставляет его. От этого Тони лишь хуже. И конечно же Питер вновь пытается, привлекая его внимание, приближается, как охотник к запуганной дичи: — Тони… — разве что руки не вскидывает. Тони видит, как взгляд Питера то и дело возвращается к битому стеклу и коньячной луже, нервно, торопливо. Питер, скорее всего, занят мыслями о том, чтобы убрать это, но в то же время пытается слушать его. — Меня не заставят чувствовать себя лучше никакие медали, парады, статуи, благодарственные письма, которые Пятница сортирует в почте, — отчаянно взывает Тони, в надежде достучаться до Питера, — меня ничто не заставит чувствовать себя лучше, кроме смерти. — Ты злишься? — внезапно спрашивает Питер, так же внезапно смущая Тони. Он звучит очень грустно. — Нет, — отмахивается Тони. — Ты кажешься злым. Питер сводит его с ума. Питер не делает это нарочно, Тони может дать голову на отсечение, он знает, что Питер не стал бы изводить его, но… Почему Питер приходит? Почему Питер из кожи вон лезет, лишь бы вытащить его из этого тоскливого болота? Он, блять, сводит его с ума. — С тобой что-то не так, — вкрадчиво произносит Питер, подходя вплотную, и осторожно касается мужского плеча, — ты знаешь это. — Лучше тебе оставить меня в покое и дать времени сделать своё дело, — обходит его Тони. — С тобой что-то не так, я ведь прав… — Питер настырно идёт за ним нога в ногу. — А что не так с тобой, чёрт возьми? — всё-таки интересуется мужчина, и, когда Питер в ступоре смотрит на него, он опускается на диван, — Ты не замечаешь, что… — Что «что»? — перебивает ожидаемо Питер, его ресницы часто порхают, плечи поджимаются, — Это не я валяюсь без дела. — Вот именно, — вздыхает Тони, порывисто сжимая в руке игрушечную ламу, оставленную на подушке, — вот именно, Питер. Ты постоянно на взводе. Ты не можешь усидеть на одном месте хотя бы пару минут, — припирает его он. Питер возмущённо краснеет, лихорадочно ловя ртом воздух, и чуть ли не топает ногой, но только сжимает руки в кулаки. Он будто бы хочет сорваться с места, кинуться к окну и улететь на паутине, но силой сдерживает свой импульс. Ходячая часовая бомба. — И что? — обиженно, слишком обиженно выплёвывает Питер. Он понимает свою проблему – схватывает налету Тони. — Нет смысла спасать меня, если себя спасти не можешь, — отрезает он. «Нет смысла чахнуть со мной» — Боже, — беспомощно стонет Питер, и, мелко подрагивая, судорожно выхватывает у Тони несчастную игрушку, тут же швыряя её в сторону. Он выглядит таким же растерянным, как и Тони, будто бы это не он только что выбросил его ламу, а какая-то неведомая сила. Тони даже не злится на него, у него просто нет сил на это, он даже не думает, что он способен испытывать какие-либо чувства, помимо раздражения и тоски. — У тебя, — вдруг говорит боязливо Питер, словно опасается, что Тони его обругает, как потерявшего шапку ребёнка, — больше причин жить, чем тебе кажется. Сейчас тебе тяжело и ты не замечаешь этого, — он опускается перед ним на корточки, нерешительно берёт мужские руки в свои, пальцами лаская огрубевшую кожу, — но причин жить очень много. Питер – это всё, чего Тони когда-либо хотел. Всё, чего он мог бы желать. Питер, смотрящий на него снизу вверх, как на самое настоящее божество, такой преданный и совершенный – предел его мечтаний. Тони видит в его глазах это волшебное сияние, видит безоговорочное, безусловное принятие, и знает, что это значит. Он точно так же смотрит на Питера. Питер – единственное, что держит его на плаву. И Тони обязан отпустить его. Он не может быть таким эгоистом, он обязан поступить правильно, он обязан облегчить метания Питера и снять с него эту ответственность за своё состояние. — Например? — усмехается мрачно Тони, бессильно глядя на него, — Ты, что ли? — бормочет, кажется, шевеля одними лишь губами, он, но Питер, естественно, разбирает. И на его веснушчатом, идеальном лице отражается такая гримаса боли и обиды, что Тони стыдливо прячет глаза. Так надо, так лучше. Питер отстраняется, отпуская его ладони, точно ошпарившись, и неверяще глядит в ответ, резко поднимаясь на ноги. — Я говорил о Морган, — неуверенно заявляет Питер, — с чего бы тебе вдруг… хотеть жить ради меня? «Потому что я люблю тебя так сильно, что должен отказаться от тебя» Тони страшно думать о том, что его сердце бьётся абсолютно ровно, ни секунды не страдая, при мысли о Морган, но, стоит ему заметить, как глаза Питера стремительно наливаются слезами, он тут же задыхается, давясь воздухом. Питеру больно. Нет, нет, нет – Тони сделал Питеру больно. Его округлый подбородок, его бледные губы мелко подрагивают, и он не может скрыть своё разочарование. Мальчишеские руки неловко теребят шнурки на его худи, он делает это явно неосознанно, порываясь сказать хоть что-нибудь. — Тони, я тебя… Это нечестно. Это так нечестно. Если бы Питер сказал это, если бы Питер озвучил то, о чём он думает, а Тони отлично, на удивление отлично понимает, что тот хочет сказать – вся выдержка Старка покатилась бы по наклонной. Он чувствует себя таким ужасно счастливым, благословлённым, потому что Питер, к сожалению, любит его. И вся его суть, всё светлое, что в нём есть, разрывается на части, трещит по швам, потому что Питеру нельзя любить его. — Ты разрушил мою жизнь, — выпаливает Тони, опустив голову, чтобы не наблюдать за тем, как лицо Питера искажается в плаче, ему достаточно слышать, как тот лихорадочно вздыхает, тихо, пристыжённо всхлипывая, явно стесняясь своих страданий. — Прости, — выдавливает дрожаще Питер, и Тони хочет кинуться ему в ноги, самолично умоляя о прощении, хочет объясниться, признаться в ответной любви, но заставляет себя сидеть на месте, не смея поднять на него взгляда, — но за что?.. — Я согласился на эту миссию из-за тебя, — цедит Тони, не позволяя своему голосу дать слабину, — я чуть не умер из-за тебя, застрял в этом теле, разлагающемся, уродливом теле, из-за тебя. Лучше бы… — он не может. Он не может. Он не скажет этого. Он так любит Питера, он умрёт за него, он в любой момент готов умереть и убить за него. Он не жалеет. Никогда не жалел о том, что сделал. — Лучше бы что? — судорожно, часто дыша, спрашивает Питер шёпотом. — Лучше бы, — Тони растирает своё мокрое от слёз лицо ладонями, и на выдохе, словно пытаясь избавиться от этих злых, лживых слов, отвечает, — лучше бы я тебя не спасал. Ты не стоил того. И в ту же секунду Питер срывается с места, так быстро, так импульсивно, что сбивает со стоящей рядом тумбы их фотографию, ударяясь бедром. Слышен звон бьющегося стекла, звонкий стук деревянной рамки об пол, а затем и хлопок двери. Тони остаётся на месте. Его правая нога подёргивается, он стискивает в руках свои волосы, безмолвно, скупо плача, и не позволяет себе побежать за Питером. «Лучше пусть ему будет больно сейчас, — убеждает себя Тони, переходя на отчётливые, бессвязные рыдания, держа в руках их памятное фото, — чем потом, когда он окончательно ко мне привяжется». Но эта мысль не утешает его ни в этот вечер, ни в следующий, когда Питер, к счастью – не так ли? – не приходит.***
Питеру не требуется много времени на осмысление или закрепление этой простой, но болезненной мысли – Тони ненавидит его. Он всё это время так сильно ненавидел его, а Питер, идиот, – бестактный, бесцеремонный, больной! – навязывался ему, мельтешил перед глазами, действовал на нервы. Всё это время Питер думал, нет, он был уверен, что помогает Тони, потому что они друзья. Но Питер разрушил его жизнь. Ему следовало догадаться раньше, это же так очевидно – от Тони ушла его любимая дражайшая жена, у него отобрали единственную дочь, а всё из-за того, что Тони чуть не умер, спасая какого-то непонятного мальчишку. Питер того не стоил. Тони совершил ошибку, вернув его. Это всего лишь правда. Так почему ему так трудно с этим смириться? Потому что Питер любит Тони. Он, наверное, был влюблён в него всю жизнь, упивался любым его постом в твиттере, искал любое его упоминание в новостях, читал про все его достижения и свершения, мечтая встретиться лично. А когда они встретились лично, когда Тони пришёл к нему сам, Питер был готов прыгнуть на потолок от восторга. Тони Старк пил чай в его гостиной. Тони Старк просил его о помощи. Тони Старк, Тони Старк, Тони Старк… Пусть Питеру было всего четырнадцать, пусть но он никогда никого не любил раньше, – не считая его подростковую симпатию к Лиз, – он был уверен, что это любовь. Просто чувствовал, что это она, разжигающая в нём стремление становиться лучше, сильнее, старше, – любовь. Тони казался ему самым умным человеком в мире, нет, во вселенной – он знал ответы на все бесконечные вопросы Питера, но не заставлял Питера чувствовать себя глупым, когда отвечал ему. Например, когда Питер спросил, что будет, если солнце вдруг погаснет. — За пару дней погибнут все растения, температура упадёт, и тогда нам придётся добывать тепло из вулканов, — сонно, но с энтузиазмом объяснил ему тогда Тони, и Питер ощутил щекотливый трепет внизу живота, — мы что-нибудь придумаем, — пообещал ему с ласковой улыбкой он, и Питер почувствовал себя таким защищённым, словно солнце действительно погасло. Он не хорошо разбирался в чужих эмоциях, так же как и в своих, но отчего-то он верил, что мужчина относится к нему, как к равному, и это грело его надежду на взаимность. Тони был таким щедрым, таким смешным, всемогущим, участливым – Тони мастерил для него костюмы, Тони интересовался его личной жизнью, Тони даже сделал ему ремонт в его маленькой комнате, подарив настоящий – не собранный из найденных на мусорке частей – компьютер! И он никогда ничего не просил взамен. Конечно Питер влюбился в него. У Питера никогда не было никого настолько близкого, кроме Мэй, у него никогда не было никого настолько понимающего, даже Нед не всегда знал, как подступиться к Питеру. Да и сам Питер часто путался в собственных эмоциях. Но Тони никогда не осуждал его за излишнюю импульсивность или незрелость просто так, буквально дважды, когда по вине Питера чуть не затонул паром и когда Питер тайком пробрался на инопланетный корабль. Это, как Питер позже признался себе, было заслуженно. И… И Тони, казалось, любил его. Как же Питер ошибся. Он должен был держать свой поганый язык за зубами и уйти, как только Тони сказал ему, не вешаться на мужчину, не мешать тому справляться в одиночку. Кем Питер был, в конце концов? Просто парнем из Квинса, которому выпал золотой билет. Тони не обязан был терпеть его всю жизнь. Он и так сделал более чем достаточно для Питера. — Малыш, — Мэй обеспокоенно гладит его волосы, убирая упавшие на лоб кудри ему за уши, — ты сам не свой в последнее время. Питер болтает ногами за столом, вилкой проводя по своему пюре. Он с трудом разбирает слова Мэй, ему кажется, что она стоит где-то очень далеко, неразборчиво шепча ему что-то оттуда. Он рассеянно качает головой, и его дурацкие волосы снова падают на его лицо. Питер сдувает их, наблюдая за тем, как локоны взмывают вверх, отодвигаясь в сторону, и он остаётся доволен. — …остывает, — слышит он уже более отчётливо. Питер оборачивается, глядя на Мэй снизу вверх, и запоздало осознаёт, о чём она. Она выглядит расстроенной – Питер, опять же, не хорош в эмоциях, но он читает это по её опущенным уголкам губ, сведённым к переносице бровям. Он всех только расстраивает. Питер поворачивается обратно к своей тарелке и с неудовольствием отмечает, что его пюре совсем перемешалось с соусом, став похожим на тюремную похлёбку. Их заставляли есть нечто подобное в детском саду, мотивируя это тем, что иначе они никогда не вырастут. Ну, сейчас Питеру уже и не надо никуда расти. — Я не голоден, — Питер отодвигает стул с противным, натужным скрипом по паркету, и выходит из-за стола. — Питер, — зовёт его тихо Мэй, и это он, на удивление, отлично слышит. «Пожалуйста, не спрашивай, что со мной» «Пожалуйста, я не выдержу, если ты начнёшь меня жалеть» И, вероятно, она понимает его немую мольбу во взгляде, поэтому только снисходительно улыбается, такая же печальная: — Я люблю тебя. — Люблю тебя, — кивает он, хватая рюкзак с пола, и бежит на выход. День проходит как обычно. В его понимании – обычно. Он пробирается через коридор к своему шкафчику, игнорируя посторонние повсеместные звуки – он различает замочные щелчки, раздражающие десятикратные шарканья, хлопок пузыря из жвачки, влажное чмоканье поцелуя. Из одного конца коридора он слышит, что Трейси Макбилл подралась с Лорой Кингсли, из другого – что Трой Льюис подхватил герпес, а из третьего – что мисс Дэвидсон скоро уйдёт в декрет, поэтому на её смену придёт мистер Браун и экзамены принимать будет тоже он. От мистера Брауна постоянно воняет чесночными хотдогами. Питеру с его чувствительным носом нельзя сидеть на первой парте, ему придётся меняться местами с кем-то. Чёрт. Он разочарованно захлопывает ящик, поудобнее перехватив учебник по химии, и идёт в класс. Успевает прямо за минуту до звонка – маленькая победа. Уже на уроке испанского с мисс Санчез Питер постоянно отвлекается, что неудивительно, но всё-таки неприятно. Мисс Санчез прекрасный учитель, у неё живая речь с сильным, приятным акцентом, она подаёт материал в своеобразной весёлой форме, и Питер рад бы задержать своё внимание на ней, но… Он, сидя в третьем ряду, слышит, как Бетти, сидящая в первом, на три парты позади него, безостановочно что-то печатает в своём телефоне, ударяя по экрану потными пальцами. Он слышит, как Брэд раскачивается на стуле, и тот расковыривает железной ножкой деревянный пол. Он слышит, как Флэш маниакально дёргает ручкой из стороны в сторону, заставляя неустойчивый стержень внутри той биться о стенки. Питер отвлекается. Сколько бы лет ни прошло, он так и не научился контролировать свою невнимательность. Питер смотрит на флаг США в углу кабинета и вспоминает, что должен был прочитать отрывок из «Американской трагедии», поэтому он торопливо достаёт телефон, так как учебник по литературе остался в его шкафчике. Питер успевает прочитать ровно два абзаца, когда его ноги буквально выходят из-под контроля – он начинает притаптывать теми под партой, раскачивать ими, разминать. Мисс Санчез продолжает объяснять что-то с широкой красивой улыбкой, такой белозубой, что, наверное, ей можно было бы отражать солнце. Но Питер не может её расслышать, даже при суперслухе, он слышит только чавканья, шёпотки и хихиканья одноклассников. — Можно выйти? — не выдерживает Питер. Он просто гуляет по коридору, заставляя себя вчитаться в текст, и у него даже начинает получаться, он уверен, что сегодня, впервые за долгое время, у него будет «отлично» по литературе. Это, конечно, не меняет почти ничего в конце учебного года, однако приятно. Дочитывая последние строки, Питер отвлекается – наверху его экрана вдруг всплывает загадочное сообщение от неизвестного абонента: «Нам нужно поговорить» Питер чувствует, как тревога и радость поднимаются внутри него, подкатывая к горлу, и ему хочется смеяться. Тони всё-таки не ненавидит его? Тони решил простить его? Но следующее сообщение рушит его надежды. «Это Пеппер» Улыбка сползает с мальчишеского лица. Не то чтобы Питер не любил мисс- миссис Старк, нет, ни в коем случае. Он с уважением относился к ней даже после того, как она оболгала Тони, обвинив того в романе с «молодой пассией», ведь Питер не имел с ней никаких личных конфликтов. Зачем ему злиться на неё? Зачем ему испытывать к ней неприязнь и, при упоминании её имени, поджимать обиженно губы и пытаться сменить тему? Зачем ему ревновать Тони к ней? У неё всего лишь была целая история любви с мужчиной его мечты, которую она совсем не оценила. «Здравствуйте! Конечно, хорошо, где вам было бы удобно?» Питер блокирует телефон, убирая тот и перехватывая рюкзак поудобнее, а затем направляется к выходу из школы. Он уже подумывает о том, как будет срезать путь к метро, как вдруг слышит звук оповещения. «Я у ворот» «Просто поторопись» — Превосходно, — фыркает Питер. Нет даже времени на моральную подготовку. Он проскальзывает мимо спящего сторожа, выходит во двор и, даже не напрягаясь, замечает белый Форд Мустанг. На фоне потёртых, видавших виды автомобилей рядом, тот выделяется слишком ярко, чтобы Питер проигнорировал – Мустанг прямо таки сияет. Когда он подходит к машине, Пеппер, мисс Поттс, миссис Старк опускает тонированное стекло, разглядывая его оценивающе, не стесняясь. Питер неловко поправляет свой свитер, глядя на неё в ответ. М-да, он может понять, почему Тони так любит и страдает по своей бывшей жене – Пеппер изысканная, статная, явственно аристократичная женщина. Есть что-то до одури изящное в её осанке, движении руки, когда она приглашает его сесть в машину, в лёгком наклоне головы. Как ожившая фарфоровая кукла балерины. — Здравствуйте, — говорит Питер, залезая на заднее сидение, на приличном расстоянии от неё, и неловко складывает руки на коленях. В салоне автомобиля пахнет влажной древесиной и чем-то цветочным. Как если бы он пробирался сквозь дикие джунгли, вплавь на лодке. К этому аромату прибивается и аромат духов Пеппер, нечто цитрусовое. — В жизни ты выглядишь младше, — отвечает вдруг Пеппер, и Питеру почему-то становится совсем неуютно. Она смотрит на него, будто раздевая, но без особого желания, больше с холодным, профессиональным интересом. Как медсестра. Или, скорее, патологоанатом. — Вы тоже, — зачем-то роняет Питер, и Пеппер нервно усмехается, её ядовито-красная помада на губах блестит, и Питер заглядывается, вовремя останавливаясь, — Простите, миссис… — Мисс Поттс, — поправляет она бесстрастно, едва заметно морщась. — Мисс Поттс, — кивает он, отмечая, насколько у неё аккуратный, острый нос, — откуда у вас мой номер? И о чём вы хотели поговорить? Не поймите неправильно, но у меня прямо сейчас уроки… — Ты спал с ним? — вдруг перебивает Пеппер, и Питер, осознав услышанное, хочет провалиться под землю от смущения. Когда Питер не отвечает, округлив в недоумении глаза, она добавляет, — С Тони, — будто это неочевидно, — Пятница сообщила, что ты частенько заглядывал к нему после нашего развода. Не стесняйся, за рулём никого нет, машина на автопилоте. — Я не понимаю, — честно признаётся Питер. — Чего ты не понимаешь? — щурится она хитро, — Не нужно прикидываться ребёнком. Я знаю, что у тебя на уме и что тобой движет, — Пеппер окидывает придирчивым взглядом его старенький свитер, перешедший к нему от Бена, и изношенные кроссовки с потемневшими шнурками, — тяга к лучшей жизни. Чего я не знаю… Она наклоняется к нему ближе, словно принюхиваясь, так близко, что, кажется, непозволительно. Но Питер позволяет. Ему страшно интересно, что ещё она скажет, и его не задевают её намёки на его бедность. Питер слышит неуверенность в её голосе, слышит эту хорошо скрытую горечь, поэтому не обижается. Он чувствует, как бешено бьётся её сердце. Он видит в её мечущихся по его лицу голубых, кристально-чистых глазах, что она сравнивает себя с ним, и, если это её успокоит, то ради всего святого. Питер и не думал с ней тягаться. В конце концов, Тони любит её, а не… — Почему он в тебя так влюблён? — качает головой Пеппер, хмурясь, и отстраняется. Питер видит, как пара её прядей выбиваются из идеальной прически, свисая справа, но он слишком занят обработкой информации, — Ты же обычный подросток. Что он мог найти в тебе? — Простите? — выдыхает Питер, когда до него наконец доходит, — Мисс Поттс… Мисс Поттс, вы, должно быть, не так что-то поняли… Тони ненавидит его. Тони жалеет о том, что спас Питеру жизнь. Он не влюблён в него. Он не может быть влюблён в него. — Не так поняла, — повторяет Пеппер, смакуя с насмешливой улыбкой, глядя на него, как на глупого ребёнка, коим его и считает, — Ты умер, — говорит она с явным удовольствием, — а он постоянно ставил вашу дурацкую фотографию на камин. И каждый вечер он садился в своё кресло, глядя на ту, и мог сидеть там часами, Питер. Я убирала её, — она приглаживает идеально гладкую юбку, Питер отмечает, что на той, что кажется невозможным, нет ни единой складки, — прятала в коробки. А он находил и возвращал эту фотографию на то же самое место, в центр камина. В самый центр, а фотографии с нашей свадьбы и первое фото Морган стояли по бокам, — её взгляд устремляется вперёд, стеклянный, пустой. — Извините, — только и выдавливает Питер. Это всё ничего не значит. Это ничего, ничего не значит. Тони не мог… Тони презирает его. — Я просыпалась каждую ночь не от криков новорождённой дочери, — продолжает отчётливо тоскливо, зло Пеппер, — а от того, что мой муж звал тебя во сне. Даже когда он бросил меня и Морган, чтобы тебя спасти, даже когда он вернул тебя, он продолжал звать тебя, — она нервно улыбается, — Каждую ночь. Тони звал его? Тони звал его во сне. Тони мечтал о нём?.. О чём именно? Как это было? — Ты украл моего мужа, — Пеппер вновь устремляет свой взгляд на него, и Питеру становится не по себе, но он не может искренне извиниться, ведь, на самом деле, его мысли беспорядочно клубятся, — так что имей храбрость сознаться. — Мисс Поттс, — вкрадчиво произносит Питер, пытаясь успокоиться, — вы же сами сказали, во мне нет ничего особенного. — Да, — соглашается без запинки она, — однако Тони просто потерял свою чёртову голову. — Он спас мир, — возражает Питер. — Ему плевать было на мир, — выплёвывает Пеппер, — Если бы не ты… — она прикрывает глаза, вздыхая, — он бы стал достойным отцом для Морган. Но он выбрал тебя, и он бы каждый, каждый раз выбирал бы тебя. — Извините, — вновь говорит Питер, — но даже если так, — пусть это будет так, пусть будет так! — то какое это отношение имеет ко мне? Мне не в чем сознаваться. — И ты не спал с ним, — неверяще хмыкает Пеппер, но, когда Питер серьёзно кивает, она щетинится, — и не соблазнял. — С чего бы мне?.. — Тогда всё даже хуже, — смеётся она сдержанно, поджимая плечи, и ведёт устало шеей, накрывая ту ладонями. Пеппер поджимает губы, будто бы боясь заплакать, — я-то думала, он просто ушёл к любовнику, а он… — Мисс Поттс, чего вы хотели от меня? — не выдерживает Питер. Всего слишком много, всей этой информации, этих… откровений. Чужой боли. Он хочет спрятаться от этого. — Увидеть, — просто отвечает Пеппер, снова подавшись вперёд, и внезапно проводит своей холодной ладонью по его гладкой-гладкой щеке, с заметным недовольством, — и понять. Питер покидает машину в смешанных чувствах, так и остаётся у школьных ворот, не зная, куда деться. Он прикасается к своему лицу, там, где его коснулась мисс Поттс, и ему кажется, что кожа на том месте обожжена пощёчиной. Но ему просто кажется.***
Питер не приходит ни на следующий день, ни на следующей неделе, ни через месяц, и Тони кажется, что Питер не придёт уже никогда. Он думает, что этого он и добивался, этого и хотел, когда говорил те мерзкие слова, но… Тони так сильно скучает по Питеру. Несмотря на то, каким назойливым тот мог быть, несмотря на то, что Тони не мог отделаться от мысли, что у них никогда не будет совместного будущего, Тони был от него без ума. Тони жил им. Он живёт им. Он бы отдал всё на свете, чтобы Питер был счастлив, и без сомнения бы пожертвовал как собой, так и собственными желаниями. Он принял решение отпустить Питера, надеясь, что так им обоим будет лучше. Почему же ему становится только хуже? — Я бы умер за тебя, — проговаривает в пустоту Тони, опираясь головой о холодильник, и медленно сползает вниз, оседая на полу со стаканом виски, — я боролся за тебя, я хотел умереть, как герой, чтобы ты… Чтобы ты думал обо мне хорошо, чтобы ты запомнил меня хорошим человеком, а не каким-то педофилом. Пеппер ведь права? — Тони плачет от отвращения к самому себе, содрогаясь всем телом, и делает небольшой глоток, обжигающий горло. Тони встретил Питера так рано, и всё равно, его больное, гадкое сердце не выдержало, влюбившись в мальчика. Он влюбился в Питера, он полюбил его, и это самый страшный из всех его грехов. Тони пьёт и пьёт, утопая в жалости и омерзении, он ненавидит себя, но одновременно с тем, у него не осталось никого, кто мог бы его утешить. Это правильно. Он не заслуживает чьей-либо поддержки, он грёбаный извращенец. Пеппер права. Он всегда был уродлив внутри, а сейчас он таков и снаружи, всё абсолютно справедливо. Тони не замечает, как Пятница сообщает ему о гостях, он ничего не слышит, раскачиваясь в истерике на полу, подобрав к груди колени. Ему страшно и плохо – он чувствует себя абсолютно никчёмным, это гораздо хуже, чем та удручающая пустота, что преследовала его раньше. Сейчас Тони больно. Сейчас ему страшно. — Я уезжаю, — раздаётся вдруг над ним, и Тони, безусловно, узнаёт этот голос, он узнал бы голос Питера из тысячи других, кричащих, визжащих, потому что этот голос преследовал его во сне годами, — я сдал экзамены, если тебе интересно, и так же сдал вступительные в МИТ. Тони хочет сказать, что рад за него, но это неправда. Ему жаль, что он такой эгоистичный слизняк, но он ни капли не рад. — Я горжусь тобой, — говорит он, утирая слёзы рукавом халата, — Питер, то, что я сказал тогда… Я-я не хотел, — красноречие покинуло Тони, поэтому ему приходится тщательно обдумывать каждое своё слово, — я не имел всё то в виду. — Я уезжаю, — повторяет громче, яростнее тот, и Тони нечего ему ответить. «Пожалуйста, не бросай меня»? «Поступи лучше тут, в Нью-Йорке»? «Я мог бы уехать с тобой»? Это всё глупо. Тони хотел для него лучшей жизни, и Питер может добиться той самостоятельно. Тони должен лишь помогать при необходимости. Как старший товарищ. Как наставник. — Скажи что-нибудь, — требует Питер, и Тони шатко поднимается на ноги, глядя на него сверху вниз, как он надеется, не очень жалобно, — самолёт в пятницу, в десять утра, — Питер так отчаянно всматривается в его лицо, ища ответы на свои вопросы, донельзя серьёзный, что Тони хочется сгрести его в охапку и поцеловать. — Я тобой очень горжусь, — выдавливает он. Питер кривится, будто вот-вот расплачется, но вместо этого он грозно, гневно цедит: — Я тебя ненавижу. Тони замирает, глядя на него в упор – скажи Питер это на другом языке, например, на китайском, Тони потратил бы на осмысление столько же времени. — Я тебя ненавижу, ты, чёртов трус, — шипит Питер, — Ненавижу, ненавижу! Тони кажется, что это оживший кошмар, он не может выдержать этого, поэтому зажимает уши ладонями, отступая. Он заслуживает этого. Питер прав. Питер прав. — Я уеду в долбаный Массачусетс, я буду жить в грёбаном общежитии и найду себе парня, а может, девушку, или даже двоих сразу, Тони, и я забуду о тебе. Я, блять, забуду о тебе, потому что ты слабак! — зло кричит Питер. — Питер, — умоляет его Тони, — остановись. — Ты разбил мне сердце, — всхлипывает он рассерженно, — Тебе не хватает смелости ответить мне взаимностью, так почему я должен остановиться? Тебе больно? — наседает Питер, — От того, что я покину тебя, буду жить полной жизнью, найду себе достойного партнёра, который не испугается моей любви, и буду счастлив? Тони срывается, поворачиваясь к нему, лицом к лицу, хватая его за плечи: — Да! Да, мне больно! Мне больно! Но Питер не утихает, не расслабляется, он всё ещё напряжен, как натянутая струна, всё ещё разгневан. — И что ты будешь делать? — он поджимает губы, как обиженный ребёнок, — Завалишься на диван с бутылкой? — Чего ты хочешь? — отчаянно, истошно восклицает Тони. — Я люблю тебя, — взвывает Питер, в ожидании глядя на него. Руки Тони сами сползают с мальчишеских плеч, и он отступает, отступает, пока не упирается в стену. Питер упрямо приближается, заглядывая ему в глаза, — И ты любишь меня, Тони. Ты любишь меня? — Что ты делаешь со мной? — Тони хочет ударить себя за то, как жалко он звучит, — Почему ты так меня мучаешь? Почему ты так доверяешь мне, Питер, я… Я взрослый мужчина, неужели ты совсем не думаешь о том, что я могу… Питер смотрит на него пытливо, любопытно, и Тони договаривает, заканчивая свою мысль: — Я могу напасть на тебя. Питер удивлённо, невесело усмехается: — Я останавливаю машины на полном ходу, ты думаешь, я не остановил бы тебя, если бы захотел? Тони рад бы улыбнуться в ответ, но не улыбается. Он знает, что должен сказать, он видит эту мольбу во взгляде Питера, но не может так поступить. И Питер, в свою очередь, видит его нерешительность. — Я найду там какого-нибудь смазливого парня, — расхаживает он перед ним, — или, может быть, симпатичного профессора, и трахну его, а потом мы с ним поженимся и поселимся в каком-нибудь милом домике, похожем на пакет молока, и будем жить душа в душу. Это ощущается неправильно. Тони не ревнив, но Питер не может жить «душа в душу» с «каким-то парнем», Питер ведь… Питер любит его. И Тони любит Питера, этого несносного раздражителя, сильнее, чем кто-либо во всём мире. — Заведём собаку, робота-собаку, мне плевать, — продолжает тем временем Питер, потирая пальцы друг о друга, — Я найду себе кого-то там. Я уеду, и ты никогда, никогда не увидишь меня снова, Тони. — Прекрати, — просит он, хмурясь рассерженно. — Ты останешься для меня плохим опытом, детской влюблённостью, и ничем больше. Я полюблю кого-то другого, потому что ты не дал нам и шанса… — Прекрати! — чеканит в полный голос Тони, потому что это неправильно. Питер замирает. Не от испуга, а скорее, в ожидании того, что произойдёт дальше. Они оба знают, что в случае чего, Питер сможет остановить Тони. Они оба знают, что в любом случае Тони никогда не навредит Питеру. Тони приближается, а затем осторожно, трепетно прикасается к мальчишеской коже, поглаживая его скулу. Сначала одной рукой, затем – двумя, обхватив веснушчатое лицо и лаская то. Питер позволяет, наклоняя голову левее, ложась в его ладонь с закрытыми глазами. — Я люблю тебя, — признаёт наконец Тони, но слабо, неуверенно, будто бы спрашивая. Его сердце бьётся в безумном ритме, до боли, так, что стук ощущается в самом горле. — Тогда останови меня, — просит Питер, робко улыбаясь, такой красивый, такой волшебный, — хватит быть таким хорошим, хватит… Тони не позволяет ему договорить, наклоняется, мягко прикасаясь к его нежным губам своими, и Питер охотно поддаётся, порывисто обнимая его за шею. Тони никогда не был настолько счастлив – Питер в его руках так сладок и идеален. В точности как он себе представлял, этот шёлк его персиковой кожи, эту чувственность тонких губ. Тони никогда не был счастливее.***
— Так, ты не сдавал вступительные в МИТ? — Да у нас пока что и школьные экзамены не начались, — жмёт плечами Питер, обнимая мужчину покрепче, вжимаясь в его бок. — Ты это выдумал, чтобы меня из себя вывести? — Тони приподнимает его лицо за подбородок, глядя на него строго. — Из тебя дерьмовый кино-товарищ, — ворчит Питер, отворачиваясь, и увеличивает громкость телевизора, отодвигаясь от мужчины, — Кстати, — Питер тычет пальцем в экран, прямо в лицо Уилла Смита, — он умрёт. Тони, устало вздыхая, притягивает юношу обратно к себе, и Питер, уже с непонятно откуда взявшейся банкой колы в руках, податливо падает в его объятия, попутно сбивая ногой ведро попкорна с кофейного столика. Тони не знает, почему, но он уверен – сейчас его уровень серотонина запредельно высок.