Безысходность

      Илья всегда старался всех защитить. Он был и по сей день является эталоном доброго русского великана, и с этим даже нельзя поспорить, ведь это так. Он кажется немного наивным, чуть глуповатым и очень-очень эмоциональным. Но смотря на такого человека, кажется, что прижавшись к его торсу ты почувствуешь запах костра, пшеницы и защиты.       Когда видишь Макара, его солнечную улыбку которая прекрасно переливается с его светлыми, как рожь в самые плодовитые сезоны, волосами, сам хочешь растянуть губы и поскорее отвести лицо в другую сторону и смущаться, злиться, радоваться, плакать, щуриться от этого света. Целая палитра эмоций, которая схожа с неожиданно ударившими в середине сентября лучами солнца, когда казалось бы, наступили дожди и хандра.        А первый раз когда увидишь он пугающий, большой, серьёзный, плечистый. Для него ты просто как мячик, взять за шкирку и выкинуть, кажется, для него плевое дело. Но если узнаешь его — он становится большим плюшевым медведем. Понимаешь как Илья защищает близких любой ценой и, вроде, вовсе и не лезет в драку. И друзья Макарова это все знают, особенно Антон который, несмотря на свой рост, оказывался под этой не всегда нужной защитой. Ведь Макар был готов убить всех кто посмотрит не так на него, он расправлял широкие плечи и смотрел свысока, вышагивая вперёд и всегда действуя незамедлительно.        И он был просто чудом, да немного раздражительным, да порой глуповатым и экспрессивным, но столь добрым и любящим своих близких, что эти псевдо-недостатки вообще не видно.        Эмир не понял когда стал это замечать. Наверное когда Илья подскочил и заслонил первого от, в шутку, но очень правдоподобно и серьёзно, вскочившего Дорохова. Наверное когда Илья стал напрягаться и приподниматься если что-то угрожает Кашокову. Наверное когда Илья стал смущённо и с улыбкой посматривать на него. Это было приятно. Это было смущающе. Это было необычно. Но в голове звенела мысль, что это не должно заходить слишком далеко, что это неправильно.        А Илья и сам не понял когда стал это чувствовать. Наверное когда зайдя в гримерку он услышал красивый голос Эмира, протягивающий очередную песню Дорна, вместе с Рустамом и Тамби. Наверное когда случайно наткнулся на его чудесное лицо в своих историях, где тот с маленькой дочерью на руках пил кофе. Наверное когда он просто увидел это чудо воочию впервые, ведь в сердце тогда что-то екнуло, а в животе защекотало, что пришлось собрать все силы в кулак, чтобы не согнуть вдвое. Это было непривычно. Это было волнующе. Это было прекрасно. Но он боялся, что это окажется тем, чем он не хотел чтобы оказывалось.        И ведь об этом нельзя никому рассказать, это дикость, это ужасно и неправильно. Так быть не должно. Ну не должен здоровый мужчина с вожделения каждый раз в офисе разглядывать, пускай и до одури прекрасное, лицо другого женатого мужчины. Кому об этом рассказать? Друзьям? Да как же если об этом узнает потом весь коллектив Labelcom. Хотя щекастое лицо Тамби вселяло доверие, а мысль поговорить с ним каждый раз становилась все более частым гостем в светлой голове. Но и сам факт того, что тебя симпатизирует не просто подруга, а старый друг уже вгоняет в шок. Столько лет стойкой уверенности в своей гетеросексуальности и вдруг такое. Неужели все это время жизнь была ложью? Может он никогда и не любил девушек и был всю свою жизнь геем, сам того не понимая? А может это сейчас лишь минутное помутнение, просто желание чего-то нового? Так много вопросов и ответа на них никто не даст, ведь у тысячи людей эти же мысли и эти тысячи людей сами не знают, что происходит. А если и знают, то у них всех разные ответы.

***

       Эмиру трудно, он не знает что делать, а такие ситуации были не столь частыми и каждый раз вгоняли в ступор, заставляя информацию в бешенном танце проноситься по голове. В такие моменты, кажется, даже ведро со льдом не могли бы остудить его голову и вернуть в прежнее состояние. Ведь это чувство, которое постигало его при виде здоровяка было схоже не только с привычным умилением или братской любовью, а тем, что так не хотелось бы чувствовать глядя на другого человека, помимо своей жены или ребёнка. Ведь Кашоков не глупый, он знает, знает что это такое. Это такое неправильное чувство. Неправильное чувство, неправильно поселившееся в его груди, неправильно давно, а он неправильно недавно это начал замечать и лучше бы неправильно продолжал закрывать свои глаза.        Наверное несчетное количество было прочитано парнем на тему: «Может ли женатый мужчина влюбиться?», «Будучи женатым влюбился» и «Что делать если женат, но влюбился в другую». И наверное Эмир мог бы хотя бы попытаться объяснить себе почему влюбился в другую девушку, ведь это девушка, может из-за тела или характера, да чего угодно, но если это шкафообразный славянский мужчина с бородой, то у него нет ни единого предположения. Ведь у них все хорошо с женой, у него родилась чудесная дочь, его жизнь это олицетворение счастья в понимании многих людей. Может он устал от однообразия в жизни? Захотел чего-то нового? Может это просто разум помутился?        Но ещё одним неприятным фактором стала ненависть к старому другу. Да он был в него возможно влюблён, но это было сейчас так некстати и неправильно. Ведь это глупое чувство могло разрушить всю его прекрасную жизнь, которую он так любил. Эмир ненавидел эти красивые голубые глаза, эти светлые мягкие волосы и прекрасную солнечную улыбку. Он ненавидел то, что не мог оторвать от неё взгляд, терпеть не мог это щекочущее чувство в животе, когда Илья смеялся с его шуток, когда тот смотрел на него с этой братской нежностью, его бесило то, что все это приносило ему такое удовольствие.       Обидно было, что это чувство было похоже на платоническую любовь. От безысходности пробивало на слезы. Все попытки заглушить это чувство провалились с крахом. Он менял в своей жизни всё что мог, интимную её часть, быт, делал все сказаное во всех научных статьях. Оставалось только провести какой-нибудь глупый ритуал, но Кашоков готов был уже на всё.        Но редкими временами, когда особо заглядываешься на эту улыбку, невольно забываешь о всех переживаниях, трос держащий груз ответственности исчезает, становится так легко. Можно почти без страха вздохнуть полной грудью, не давиться от смога вины, порой можно даже радоваться, что такое детское чувство ещё есть в твоём сердце и рутина взрослой жизни ещё не заглотила тебя полностью. Так приятно было в этот момент почувствовать ещё и широкие ладони, что заключают в немного детские объятья.        И сейчас голову Кашокова с красиво уложенными волосами терроризировали эти мысли. Отсутствие какого-либо логичного и лёгкого выхода заставляло погружаться в безысходность, а эта безысходность выдавливала слёзы, что собирались в самых уголках глаз. Сейчас была поздняя ночь. Светлана и дети спали, не подозревая и о крошке тех переживаний, что убивали парня. Наверное он может дать себе слабину, совсем недолго и немного, чтобы никто не узнал. Пусть этот шквал остаётся в его душе и больше никого не волнует. Это его проблема.        Упершись о раковину Эмир поднимает потерянный взгляд в зеркало, покрасневшие глаза, синяки под ними, что умело каждый раз скрывает гример, его губы, в уголках видны небольшие ранки, они немного поддрагивают. Тугой ком в горле заставил слегка прокашляться, а когда взгляд был вновь обращен на себя, то по щекам уже текли слезы. От их вида почему-то захотелось разрыдаться ещё сильнее. Кашоков прикрыл рот ладонью и уселся на край раковины. Его плач и без того был бесшумный, лишь иногда прерывающийся на тяжёлые вздохи. Нельзя было долго так сидеть, но казалось, что весь тот стресс, что он испытывал насчёт чувств к Илье выливается прямо сейчас. Несмотря на все старания прекратить этот поток слабости ничего не вышло, плач медленно перерос в настоящие рыдания, но к счастью такое же беззвучное как и до этого.        А единственное, что может вырваться с губ в такой момент: «За что, блять?»

***

      Илья сидел и внимательно, не отрывая глаз, смотрел в одну точку. А если точнее на фотографию в телефоне. Прекрасную фотографию только из-за одного человека на ней. И кажется, даже если бы она была снята на чертов тапок, она все равно была бы прекрасной. Потому что на ней Эмир. Такой идеальный. Без изъяна, сдержанный, добрый, заботливый, смешной, умный и просто прекрасный. Но этот прекрасный парень вызывал не только чувство восхищения сейчас. Он вызывал странную влюблённость и неуверенность, растерянность и некую досаду. Из-за чего? Макаров тоже хотел бы знать. Наверное потому что он всю жизнь считал себя жестким гетеросексуалом, а теперь с нежностью в глазах смотрел на фото своего друга. Подобное не укладывалось в голове. Вся жизнь была ошибочной? Он обманывал себя? Или сейчас обманывает себя и просто восхищается другом больше обычного? С кем не бывает?        Илья заметил и не только это. Он резко стал переживать за Эмира. Казалось, Кашоков взрослый парень, у него уже, черт его дери, жена и дети, но он все равно напоминал принцессу. Его манера речи, поведение и высокий интеллект заставлял думать, что он и вправду высокомерная сука, но на самом деле это было не так. Это был просто очаровательный, пускай и мало эмоциональный, кабардинский парень. Ещё больше Макару в нем нравился рост, темноволосый очаровательно мило упирался в широкую грудь и дышал в неё. Хотя, это было скорее милое дополнение.        И несмотря на всю позитивность мыслей посещающих его, переживания занимали главенствующую роль. Ведь это чёртова влюблённость, такая подростковая, такая глупая, такая обречённая. Чувство безысходности всегда вставало рядом со всеми радостями, когда глаза опускались на Эмира, на его красивые руки, на кольцо. Кольцо, что очень красиво дополняло его ухоженные пальцы, вроде и не слишком тонкие, но и не толстые сардельки. Такие идеальные. Кашоков весь идеальный, идеально безысходный. Макар готов разбить себе сердце, только бы побольше наблюдать за этим чудом, казалось, что ни в одном его движении нет ошибки. Он все знал. Он был не ровней Илье, который словно с села.        Макаров иногда смотрел на себя, прокручивал слова друзей, безобидные шутки и понимал, что это все правда. Он действительно выглядит так, будто сидит с медведем в бане, попивая водку под звуки балалайки. Разве такой человек может стоять наравне с этим богом?

Нет. Нет. Нет. Нет.

       А в этой истории не будет хорошего конца хотя-бы потому что один уже женат, а в этом мире не будет счастливой жизни хотя-бы потому что второй слишком уверен в себе, а в этой ситуации все обреченны на горе потому что она безвыходная. Почему? Да потому что вся эта чушь с — «Влюбись в другую», «Да пройдёт, это временно», «Не ври себе» — реально чушь. И Илья прекрасно это понимает, но так сложно быть честным с собой. Это понимание что ты не такой, совсем другой и все это время лгал себе. Он ведь проверял, делал все, что написано на этих чёртовых сайтах. А эта влюблённость всё равно была неизлечимой.       И сейчас, смотря на это чудесное фото, крутилась одна мысль: «Почему сейчас?»

***

       — ...Эмир Кашоков, Тамби Масаев, Александр Емельяненко, — прокричал в зал Сабуров, а это наконец ознаменовало конец съёмок.        Илья спустя недолгое время, когда все уже попрощались с гостем, облегчённо выдохнул и пошел в гримерку, по пути ослабляя строгий чёрный галстук. Было неудобно, костюм плотно облегал тело, а ещё душно, но это уже не только из-за непривычной одежды. Его глаза вновь были прикованы к Эмиру, ему невероятно шёл такой фасон, он выглядел раза в два сексуальнее, а если добавить очки, то Макар, кажется, не выдержит и сам на него набросится. Ведь Кашоков очарователен, прекрасен, бесподобен, во всем мире не найдётся столько слов, с помощью которых можно будет описать его. Нет во всей вселенной таких слов которыми станет возможным описать весь спектр чувств испытываемых Ильёй при виде Эмира в целом, а сейчас тем более. Жаль, что все эти окрыляющие чувства пропадали при виде кольца. Не то чтобы при иных обстоятельствах светловолосый надеялся на взаимность, но так пропадали и те мизерные шансы.

***

      После съёмок было решено пойти и отдохнуть, ведь на этот раз они выдались довольно сложными. Понасенко был ужасно раздражающим и пошутить с ним было проблематично, одной истории добились с трудом, так ещё и мужчина постоянно норовил уйти. Эмир тоже пошёл, хотя дал себе обещание много не пить, ведь у него, как никак, есть и жена и дети, пускай он знал, что ничего не сделает им, но мало ли. Вроде все проходило спокойно, Кашоков держал в руке бокал с каким-то цветастым коктейлем. Он оглядывал Илью, что сидел рядом. В голове до сих пор не остывало его фото в костюме. Макар так редко их носил, а в этот раз он выглядел особенно горячим. Как босс мафии или чей-то серьёзный папик. Почему его посещают вообще такие мысли? Об этом думать нельзя. Это неправильно. Нужно держать себя и свои мысли в ебаной узде.        Спустя ещё парочку таких коктейлей мысли уже не кажутся столь неправильными. Он же влюбился, разве это плохо? Это прекрасное чувство! Но ведь у него уже есть любимый человек, разве так случается что их двое? От таких мыслей голова тяжелее, но так хочется разобраться. Что поможет в этом? Столько вопросов и все они связаны с рядом сидящим человеком. Может он и поможет? Нет. Нет, это абсурд. Нужно просто придти в себя. А у Ильи сейчас такая красивая улыбка, совсем не такая когда трезвый. Пьяным он будто становится вдвое добрее, втрое счастливее и беззаботнее. Даже сравнить с кем-то его нельзя, он такой индивидуально прекрасный. Казалось бы один человек, а совершенно разный, да даже если не брать в расчёт тот костюм, в котором он просто прекрасно выглядит. И все эти разные люди одинаково прекрасны и одинаково сильно засели в сердце Эмира.        И все же, может это не взаправду? Может вся эта любовь ему кажется? А мыслей как проверить это так мало. Одна.       Кашоков чуть приулыбается, на щеках становятся видны очертания ямочек и Илья так залипает на этом моменте, что не сразу осознает, что темновлосый его куда-то зовёт. Чуть тряхнув головой он наклоняется и ему на самое ухо шепчут: «Пошли отойдем». Кто он чтобы спорить с ним? Конечно никто. Макаров послушно встаёт и идёт прямо за парнем, чуть пьяно улыбаясь, Эмир аккуратно держит его за запястье своей маленькой, аккуратной рукой, ведёт куда-то. Что ему нужно? Какое до этого дело, когда можно насладиться таким редким и прекрасным моментом. Он резко перехватывает руку ведущего и ухватывает своей ладонью, накрывая полностью. Кашоков удивлённо оборачивается на секунду, смотрит прямо в глаза своими, глубокими, затягивающими, но резко отворачивается и идёт дальше. Такая странная реакция. Но он ведь не отвернулся, не отдернул, а значит все хорошо.       Они заходят в туалет, плотно закрывают кабинку и Макар выжидающе, нетерпеливо и в предвкушении ожидает что будет дальше. А Эмир тоже ждёт. Надеется что Илья прочитает его мысли и сделает все сам, ведь самому делать это так неудобно, словно совершать какое-то ужасное преступление, хотя по сути это ничего такого. Он открывает рот, что-то хочет сказать, но не может, слова комом застревают в горле когда вот так стоишь перед человеком, от вида которого мозг заполняется странными мыслями и лишь его образами. Гнев на самого себя неожиданно разливается прямо по всему телу, а Илья так и стоит, не понимая, что это с его другом? Что это не так с его женатым другом, который от вида Ильи хочет и плакать, и смеяться, и упасть в объятья его, и кричать до потери голоса одновременно? Что это не так с его женатым другом у которого есть дети, спрашивает Илья, превозмогая огромное желание прижать его к себе и разрыдаться?       А Эмир понимает, что и так это все затянулось, что и так это все странно и нервно вертит кольцо на пальце, которое удерживает его от этого бездумного желания, которое уже прожгло дыру в нем. Он опускает неуверенно взгляд, делает глубокий неровный вдох, который обрывается наполовине, и сжимает его. Уши ужасно закладывает, он слышит лишь негромкий, но обеспокоенный голос Макарова, аккуратно снимает с пальца кольцо и не решается посмотреть в чужие глаза. Кладёт его в карман и хватает друга за толстовку, лучше сделать это быстро, незаметно, сухо и бесчувственно верно? Это же просто глупые мысли потому что он пьян. Кашоков притягивает друга к себе, заставляя чуть наклониться и смотрит в полные непонимания и надежды глаза. Он ведь тоже это чувствует, да? Его тоже переполняет странное желание и куча противоречий, да? Да. Темноволосый аккуратно прикасается своими губами к чужим, чувствует как колется борода, как горят щеки от… слез? Такой неудачный момент чтобы плакать. Но так нужно.       А ещё, самое ужасное и прекрасное то, что Илья и не против вовсе, он аккуратно опирается о стенку, не открывает глаза. Не потому что не хочет, а потому что знает, что из-за этого Эмир расплачется ещё сильнее, потому что знает, что не сможет их закрыть и будет любоваться стоящим рядом, потому что знает, что Эмир не хочет. Он отвечает на этот злой, неуверенный, неловкий, но такой нужный поцелуй, наслаждается им, кто знает получит ли он ещё один? Эмир аккуратно отпускает толстовку Макарова, чуть дрожащими руками упирается в чужую грудь и не отталкивает, а наоборот прижимает. Ему это нужно было. И Илье нужно было. И это так приятно, эта колючая борода, эти тёплые губы, да даже эти слезы на щеках. Но яснее не стало.        Кашоков неловко отрывается, почти нехотя, и наконец поднимает взгляд вверх. И ничего никуда не пропало, даже добавилось. А от этого так грустно. И Макар это чувствует, чувствует, что сейчас будет долго успокаивать кого-то, что будет обнимать кого-то и что будет слушать крик отчаяния и разочарования. — Я тебя, блять, ненавижу, уебок, — тяжёлым голосом из-за слезного кома в горле прошептал Эмир и снова сжал в руках измученную ткань, ощущая на себе тёплые объятья. — За что мне это?! Я не хочу этого, мне это не нужно! Я не хочу любить тебя…