Однажды мир прогнется под нас

День начался как обычно. В шесть утра истошной сиреной завыл будильник, который Юджи коротким и натренированным движением мгновенно выключил. Как второй. Третий. И последующие. Самый последний, поставленный на семь утра, как конечный бастион защиты его школьной успеваемости, коротко проскрипел недовольным голосом деда: «Ну и валяйся дальше, бестолочь», в сердцах плюнул и умолк. Лежать дальше стало как-то стыдно. Юджи нехотя разлепил глаза, щурясь от весеннего яркого солнца, пробивавшегося через неплотно закрытые жалюзи, зевнул, с удовольствием потянулся всем телом и медленно поднялся с кровати. Спать хотелось неимоверно: весь прошлый вечер он потратил на просмотр нового сериала от Netflix, что совершенно не проследил за временем и лег далеко за полночь. В тесной гостиной нашел валяющийся под диваном пульт и щелкнул кнопкой, включая телевизор. Тишину квартиры разрезали раздражающе бодрые голоса ведущих, сообщающих о последних происшествиях Сендая, прерываясь на «совершенно новый и простой способ готовки карри», прогноз погоды и пожелания доброго утра. Не то чтобы Юджи был фанатом утренних шоу, но теперь, когда дед в очередной раз загремел в больницу, он был совсем не против фонового шума. — И тебе доброе утро, — махнул ладонью своего сонному отражению в зеркале с зубной щеткой за щекой и набрал воды в стакан, чтобы прополоскать горло. — Сегодня будет отличная погода, Танака-сан, — воодушевленно вещал ведущий, сидя за столом. Юджи прошлепал босыми стопами к холодильнику, открыл его, с тоской обнаружил, что кроме давно забытого тоста с ветчиной, в котором уже начала зарождаться новая жизнь, ничего не было, и закрыл. Обычно дед следил за тем, чтобы в доме всегда был запас риса, молока, столь любимого Юджи молочного хлеба и прочих радостей человеческого бытия. — Да, — очаровательно улыбнулась своему коллеге Танака-сан, явно не испытывавшая проблем с отсутствием еды этим утром, — совсем скоро в Сендае наступит сезон цую, с нетерпением жду возможности полюбоваться цветением гортензий. — О-о, и я тоже, — согласно закивал головой ведущий, и в этот момент желудок Юджи громко забурчал, надо же, спустя столько лет он настолько привык получать обычную пищу, что теперь всеми возможными способами выказывал свое недовольство, — а теперь наше утреннее шоу прервется на короткую рекламную паузу и вернется с новыми репортажами, оставайтесь на NHK! Изображение студии сменилось на никому ненужный рекламный блок под бодрую музыку. Юджи тяжело вздохнул. Что ж, ничего другого не оставалось. Придется идти в школу, не позавтракав, и что-нибудь перехватить в ближайшем комбини по пути. Несколько минут спустя Юджи поправил ярко-желтую толстовку, схватил портфель, захлопнул дверь, выскочил на улицу и подставил лицо под теплое июньское утреннее солнце. Школьная жизнь могла показаться скучной и обычной, отработанной машиной для становления еще одного представителя японского общества, а страсти, терзавшие подростков, почти не изменились за прошедшие десятилетия. Но Юджи не был против. Ему нравились люди, нравилось смотреть, как огонь изобретательства и новых открытий изменил страну и мир, и последние годы он желал стать частью этого мира. Юджи бежал по ровной асфальтированной дороге до автобусной остановки, не обращая внимания на мелкие кафе и кофейни, только начинавшие свою работу, и многочисленные многоэтажки, тесно стоявшие друг с другом, но, если бы его попросили, мог вспомнить те времена, когда Сендай не был городом-миллионником, а лишь парой десятков деревянных домов без изысков. Если постараться, то Юджи мог бы воскресить в памяти образ первого даймё — одноглазого дракона, чей замок до сих пор красовался на горе Аоба, и рассказать парочку пикантных историй. Но никто не просил его об этом, потому что даже не знал, что он может помнить те времена. По крайней мере последние пятнадцать лет. От затылка и вниз по хребту резнуло холодком от чьего-то внимательного взгляда, но, помотав головой, Юджи не заметил ничего необычного и в странном смятении зашел в только подошедший согласно расписанию автобус. Но липкое неприятное чувство, что за ним следят, не отпускало.

***

— Коккури-сан, Коккури-сан! Прошу скажи, какому животному проиграет президент студсовета? Кожа на подушечке указательного пальца чувствовала шершавую поверхность пятийеновой монеты, и Юджи, лишь мимолетно оглянувшись по сторонам, слабо толкнул монетку в сторону, к нужному слогу. — К… — у сидящей рядом Сасаки-семпай перехватило дыхание. — Ли… — прогудел басом Игучи-семпай. «О-Н» … — заканчивает в голове Юджи, совсем незаметно ведя монетку к остальным слогам. — Ахахаха, он говорит, что президент проиграет клионе, — тут же разразились взрывной волной смеха семпаи, и Юджи с удовольствием присоединился к ним. Ну кого не порадует то, что их занудный президент студсовета в честном бою проиграет какой-то маленькой рыбешке. — Кстати, — отсмеявшись, добавила Сасаки-семпай, — есть кое-что новенькое, нашли интересную вещичку в одном из заброшенных, точнее, в старом гараже для инструментов. Сегодня вечером собираемся открыть — ты с нами? — Не… — покачал головой Юджи, — как раз собирался к деду… Сасаки-семпай только открыла рот, чтобы возразить, но не успела даже сказать слова, как в их тесную клубную комнату ворвался президент студсовета со своими идиотскими претензиями, в пух и прах разнеся их теорию о не упокоенном духе господина Ёшиды на поле для регби, а следом за ним влетел куратор клуба легкой атлетики. Слово за слово, его внезапно вызвали на спортивную дуэль, и Юджи поймал себя на том, что стоит под полуденным солнцем и пялится на песчаное разровненное поле для регби, из которого выползло зубастое проклятие и, скалясь, неуклюже заползло на фонарный столб. Второй уровень не меньше. Неужели Сасаки-семпай была права, и здесь в самом деле спрятан труп? Юджи бы быстро с ним разобрался, но позади что-то воодушевленно орал Такаги-сенсей, а к полю стали медленно сползаться ленивые зеваки и спортсмены, которые почему-то решили отложить свои спортивные тренировки, предназначенные для великих спортивных достижений. И Юджи решил оставить эти разборки с проклятиями на потом. Наверное, не стоило так унижать куратора клуба, но Юджи ненавидел ложь во всех её проявлениях, да и время поджимало, так что он с удовольствием отправил это чертово ядро как можно дальше от себя. Тяжелый цельнометаллический шар с грохотом впечатался в вертикальную штангу футбольных ворот, стоявших в метрах тридцати. И пока зрители, а также Такаги-сенсей недоуменно моргали, Юджи схватил школьный портфель, махнул Сасаки и Игучи рукой и побежал в сторону выхода. Глаз зацепился за темноволосого паренька в классической черной форме и белой рубашке — возможно, шаман? — и Юджи стремительно пробежал мимо, выбегая с территории школы и тут же выкинув его из головы. Он купил красивые крупные белые хризантемы в цветочном магазине, старательно спрятал их в плотной крафтовой бумаге и, не спеша, шел к городской больнице, когда почти уткнулся в тонкие ключицы, внезапно возникшего перед ним высокого незнакомца. Он только открыл рот, чтобы извиниться, как зацепился взглядом за тяжелую черную ткань кимоно с вышитыми на ней белоснежными стрекозами. На его памяти только одно проклятие носило подобное одеяние. — Надо же, а я думал, что слухи как обычно врут, — над макушкой раздался удивленный знакомый голос. — В конце концов, проклятия — те еще сплетники… Юджи замер, в груди всё стянуло тонкой болезненной струной тоски, не позволяя сделать полноценного вдоха. Его обладателя он не видел и не слышал уже десятки лет. Был уверен, что тот давным-давно мертв, и смирился с этим. Он медленно перевел взгляд вверх, встречаясь с ярко-голубого цвета радужкой на черной как ночь склере. — Г-годжо-сан? — его голос почти не дрогнул, хотя воздуха катастрофически не хватало. — Именно я, собственной персоной, — со своей извечной ухмылочкой на бледных тонких губах Годжо старательно поклонился, сложив руки перед собой. Темная тяжелая ткань кимоно зашуршала от движения. — И к чему такой официоз? Зови меня как раньше, по имени. Сатору, Сатору, билось в висках давно забытое им имя. Как он шептал его в изнеможении, почти выворачиваясь наизнанку от желания. — Я считал, что Вас уничтожили шаманы, — проигнорировав заявление Шестиглазого, нервно прошептал Юджи. Прохожие проходили мимо, стараясь по возможности обойти его стороной. Юджи не мог их винить, вряд ли кто-то желал оказаться поблизости с сумасшедшим, разговаривающим с воздухом. — Говорю же, слухи постоянно врут. Слухи о моей смерти были слегка преувеличены. От меня не так легко избавиться, почти как от Двуликого, — легкомысленно пожал плечами Годжо, расправляя морщинки ткани на руках. — Всего лишь проторчал несколько десятилетий запечатанным во вратах темницы, так себе местечко, не советую. Зато позволяет задуматься о происходящем… На кончике языка так и вертится тысяча и один вопрос: на повестке, как минимум, история, как Годжо-сана заключили во Врата Темницы и как тот смог выбраться оттуда. — Но что мы говорим обо мне да обо мне, ты только посмотри на себя, Юджи. Годжо отвлекся от разглядывания дорогой ткани и наклонился вперед, вторгнувшись в его личное пространство — как когда-то давно ноздри Юджи защекотал уже почти забытый терпкий запах хвои, леса, озона со сладкой цветочной нотой — и, многозначительно обхватив подбородок большим и указательным пальцами, уставился на него. Дополнительная пара голубых глаз на бледных скулах открылась и медленно оценивающе оглядела его с ног до головы. — Какая хорошая работа, — довольно протянул он, и в льдисто-голубых глазах холодных глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение. — Если бы не моя техника Шести Глаз, то даже не смог бы различить в тебе проклятие. — Я старался, — Юджи подавил в себе иррациональную радость от похвалы, вздернул подбородок вверх и расправил, словно в заведомо проигрышной попытке показаться выше. Кого он обманывает? Даже в своей лучшей форме он всегда уступал Шестиглазому.  — Вижу, — кивнул головой Годжо и продолжил: — какая потеря. Знаменитый демон-тигр с Запада в роли школьного мальчика, метающего металлические мячи. — Вы… — Юджи ощерился. Он видел, Годжо всё это видел. Юджи было нечего стыдиться, но все равно какая-то иррациональная часть его не желала выставлять эту обыденную школьную жизнь на обозрение. — Наблюдал за тобой сегодня, хотел убедиться. Странно, что ты не заметил. Многое, что о твоей технике… — ухмыльнулся Годжо. — Настолько заблокировал свои способности, что стал не сильнее обычного человечишки. Значит, то свербящее чувство с утра, что ним кто-то следит, не померещилось. — Зачем? — Мне было интересно. Как ты живешь, чем дышишь, раз отказался от жизни проклятого… — Узнали? Тогда до свидания, — Юджи отодвинулся и попытался обойти проклятие справа. Годжо не дал, тут же вставая у него на пути. — Спешишь на свидание? И кто она? Или все-таки он? Я помню твои предпочтения, Юджи, — коротко хохотнул Годжо, но в его низком голосе так и слышались ревнивые нотки, что всегда вызывали томление. Этот раз не был исключением. — Не несите ерунды, Годжо-сан. В больницу, нужно проведать родственника, — крепче сжал букет в руке Юджи, подавляя неуместную внутреннюю дрожь. Ощущение того, как бумага впилась ему в кожу, отрезвляло и приводило расплывшиеся мозги в порядок. — О, нашел внезапную родню? Опять воспользовался своим трюком с ложными воспоминаниями? — Годжо склонил голову на бок и улыбнулся. Белоснежные клыки хищно сверкнули в растянутых от уха до уха губах. — Неужели эти люди тебе… настолько дороги? — спросил он внезапно очень серьезно, без своей обычной насмешки, от чего голос звучит непривычно. — Вам не понять, Годжо-сан… — непрошенное чувство вины снова осторожным касанием дотронулось до его совести. Нет, он не сделал ничего плохого на этот раз. — Ты как тот деревянный мальчик из сказки, который мечтал стать настоящим, — Годжо снисходительно потрепал парня по взъерошенным волосам и скользнул пальцем по щеке, слегка царапнув острым когтем нежную кожу. — Но не обманывайся, Юджи. Ты не человек, и никогда им не станешь. Даже если натянул на себя тело из плоти и крови. Годжо отошел в сторону, больше не преграждая путь. Юджи двинулся вперед, при этом с силой толкнув Годжо в плечо, и побежал дальше в сторону больницы. И хоть Шестиглазый остался позади, его слова словно отпечатались на внутренней стороне его черепной коробки, и, как бы Юджи не старался, продолжали эхом звучать в его голове, а лопатки тревожно ныли, словно до сих пор ощущая пронзительный взгляд голубых глаз. — Ты снова приперся, — недовольно пробурчал дед, только завидев его силуэт в дверном проеме. — И что случилось с твоим школьным клубом на этот раз? Сейчас белоснежная больничная палата ассоциировалась со стерильностью, резким спиртовым запахом антисептиков, терпким — лекарств и безнадежным — болезни, но он помнил, когда деревянные палаты пахли гноем, кровью и разложением, навеки впитавшимся в доски. Но что не изменилось за прошедшие столетия, так приторный запах смерти, до сих пор витавший в воздухе. — Сегодня собрание будет вечером. Как раз успеваю тебя проведать и пойду к ним, — Юджи кривил душой, сегодня он совершенно не собирался участвовать в очередном опыте семпаев. — Еще раз скажи, что за клуб ты выбрал? Какой-то сомнительный выбор времени для проведения собрания, — дед покосился на окно, в стеклах которого горело прощальными лучами закатное солнце. — Мы занимаемся научным исследованием истории Сендая и всей Японии, мифами и легендами, — заученно отбарабанил уже заученную формулировку от Сасаки-семпай Юджи. — Ясно, — скептически проскрипел дед и замолчал. Но Юджи кожей чувствовал исходящее от него осуждение. Чтобы отвлечься от повисшего в палате тягостного молчания, он взял простенькую стеклянную вазу, стоявшую на полке, набрал в неё воды, поставил на подоконник и громко зашуршал плотной коричневой бумагой, распаковывая цветы. — Говорил же, чтобы перестал таскать сюда эти вонючие букеты, мне они ни к чему, — наконец, не выдержал старик. — А они не для тебя, а для медсестер. — Мечтаешь закадрить одну из них, олух? — презрительно фыркнул дед. — Молоко на губах не обсохло для этого. — Стараюсь сделать их пребывание в этой палате хоть капельку приятнее, — в тон ему ответил Юджи, погружая стебли цветов в воду. Часть воды выплеснулась из вазы на пластмассовый подоконник. Черт, а он даже не заметил, как набрал воды почти до краев. — Им же приходится терпеть тебя всю смену, а это то еще удовольствие. Дед что-то невнятно пробурчал и поплотнее запахнул белоснежную больничную рубашку, так напоминающую Юджи погребальный саван. — Юджи, есть кое-что, что я бы хотел сказать тебе в свой последний момент, — наконец, пробормотал он. — Это о твоих родителях… — Мне неинтересно, — тут же прервал речь старика Юджи, чувствуя, как сердце сжимает противной ледяной рукой презрения к себе, и с интересом уставился в окно. Тогда, пятнадцать лет назад, Итадори Джин с супругой и годовалым сыном разбились в ужасной автомобильной аварии, унесшей множество жизней. Все трое погибли на месте. Итадори Васуке был уничтожен и раздавлен потерей единственного сына и его семьи, что уже подумывал о том, чтобы наложить себя руки, и Юджи решил, что он может спасти их обоих. Он не в силах воскресить мертвых, но он мог заменить воспоминания Васуке на ложные. Так в мире появился Итадори Юджи, сын Итадори Джина и Каори, единственный выживший в тот роковой вечер.  — Послушай меня, — тут же взорвался негодованием дед. Юджи нехотя отвел взгляд от пейзажа за окном и посмотрел на старика. Тот пронзительно посмотрел в ответ и не отвел взгляд, словно вызывая его на бессловесную дуэль. — Я знаю, что мой сын с женой и внуком погибли в ту ночь. — Что?.. — Юджи подумал, что ослышался, но старик смотрит на него внимательно, куда-то вглубь, в неприглядную правду его существования. Туда, куда смог заглянуть только Шестиглазый Демон со своими проклятыми способностями. И, не выдержав буравящего взгляда, отвел глаза в сторону. Это невозможно… Чтобы кто-то смог побороть его технику? Да никогда. Тем более обычный человек без проклятой энергии. — И… и как давно ты знаешь, что я… не твой внук? — Ты совсем идиот, если думаешь, что я не смогу отличить своего настоящего внука от поддельного, — скрипуче хмыкнул старик. — Так зачем? — горло предательски сдавило. — Я дал тебе свою фамилию. Не знаю, что ты такое на самом деле, но для меня ты навсегда останешься Итадори Юджи, моим внуком. Я прекрасно понимаю, что не самый легкий человек в общении, но ты всегда был рядом со мной. Ты сильный, так помогай людям дальше, помогай им несмотря ни на что. Чтобы, когда ты встретишь свой конец, тебя окружали люди. Спасибо, что был рядом… — дед грузно выдохнул и замолчал. Спустя несколько томительных секунд в ожидании продолжения речи Юджи осознал, что дед так и не сделал вдох. — Дед! Морщинистая сухая кожа еще хранила тепло, но спустя несколько минут похолодеет. Внутри всё рвало и метало, Юджи так много хотелось сказать этому своеобразному старику, что стал его семьей. — Прощай, дед… Он осторожно провел кончиками пальцев по лбу, расправляя морщинки, легко коснулся густых седых бровей и закрыл старику глаза, навсегда запечатывая его образ в памяти. Грудь переполняло разливающейся тоской и болью, перед глазами все расплылось, и Юджи, не сдерживаясь, заплакал. Громко, навзрыд. Совершенно не стесняясь вбежавших в палату медсестер, которые проверяют пульс на запястье и шее, качают головой и накрывают белой простыней навсегда застывшее старческое лицо. Дальше происходящее сливается в быстрый и словно бесконечный калейдоскоп событий. Тело деда увозят в больничный морг, а Юджи заставляют подписать множество документов: в современном мире, захваченном бюрократией, умереть оказывается почти так же сложно как родиться. А если, мелькает в голове предательская, по-детски наивная, мысль, он не подпишет эту тонну бумажек, утверждающих, что Итадори Васуке покинул этот мир, то дед окажется жив? Воскреснет, потому что там, на границе миров, его не примут без свидетельства о смерти? Конечно же, нет. Юджи готов посмеяться над собой. Он существовал в этом мире уже несколько столетий и видел столько смертей перед глазами, что простому человеку не представится в кошмарном сне. По природе он был рожден в сражениях, в крови, в ненависти проклинающих друг друга людей. Был рожден в смерти и был ей. И теперь уход обычного по своей сути старика заставляет все его нутро сжиматься от тоски и боли. — И снова вы, Годжо-сан? — обреченно выдохнул Юджи при виде высокого широкоплечего силуэта в темном холе, драматично освещаемого дышащей на ладан единственной потолочной лампой. — Люди уходят, Юджи, — бледнокожий Годжо подошел ближе и прижал его к себе, и до боли знакомый запах, хвои и озона, охватил Юджи с ног до головы. Спину приятно обхватили горячие ладони — Годжо, больше похожий на ледяную скульптуру из-за бледной кожи, белоснежных волос и голубых глаз, всегда был теплым — слегка поглаживая кончиками сильных пальцев. — Люди уходят, а проклятия, что они создали, остаются. — Я в самом деле считал его своим дедом… своей семьей, — выдавил из себя парень. — А он знал, знал все эти годы… моя техника не сработала, а он все равно… Годжо молчал несколько секунд, прежде чем ответить, и тон его голоса снова прозвучал настолько непривычно серьезно, что Юджи на пару мгновений кажется, что он ослышался: — Принимая во внимание то, что я видел, не сомневаюсь, что он считал так же. — И когда вы стали таким проницательным, Годжо-сан? — фыркнул Юджи, зарываясь лицом в грудь проклятия и вдыхая привычный запах. Что случилось с вами во Вратах, так и подмывало спросить, но Юджи прикусил язык. — Всегда таким был, это просто ты не замечал, — самодовольно и привычно ухмыльнулся Годжо, отодвинулся и достал из рукава кимоно деревянную резную шкатулку. От старинного дерева так и разило давящей проклятой энергией. — Что это? — не понимающе спросил Юджи. — То, что собирались открыть твои драгоценные людишки из школы сегодня. Успел украсть у очкастой девчонки во время твоего соревнования с металлическими мячами. — Это же… — с неверием выдохнул Юджи. Ему даже не нужно открывать шкатулку и смотреть на проклятый предмет, скрытый в ней, чтобы понять, что перед ним. — Палец Двуликого, — подтвердил его догадку Годжо. — Шаманы оставили его в деревянной будке рядом со школой, чтобы держать подальше проклятия. Только не говори, что не почувствовал его присутствия. — Нет… если бы я только… Юджи кое-как сдержался от того, чтобы грязно выругаться. Во-первых, на шаманов: кто оставляет столь важный проклятый предмет в заброшенном здании, куда может заглянуть любой любопытный подросток. Во-вторых, на себя: ему же сегодня говорила о находке Сасаки-семпай, но он не придал её словам никакого значения. Что бы могло произойти, если бы второгодки все-таки вскрыли печать, сдерживающую силу пальца? — Спасибо-спасибо-спасибо… — как заведенный шептал Юджи, чувствуя, как не хватает ему слов выразить свою благодарность. Он сдвинул крышку, чтобы посмотреть на останки древнего проклятия. И моргнул, отказываясь верить. Раз. И еще раз. Но глаза продолжали убеждать, что на белой тканевой подушке, продавленной под силуэт пальца, было одно большое ничего. — Годжо-сан… — онемевшими губами выдохнул он. — М?.. — Она пустая. — О… — Годжо слегка наклонился, очень внимательно посмотрел на пустое ложе шкатулки и задумчиво царапнул подбородок когтем. — Я был уверен, что палец там, видимо, за прошедшие годы дерево настолько пропиталось миазмами. Похоже, та девчонка вытащила содержимое. На кой черт спрашивается. А это значит… — Школа. Срочно, — выпалил Юджи и подорвался с места, одновременно выхватывая из кармана толстовки телефон и пытаясь набрать номер Сасаки. Сквозь томительные длинные гудки вежливый женский голос, что абонент не отвечает и попросил оставить голосовое сообщение. — Черт, — Юджи надавил на кнопку сброса вызова и, не рассчитав силу, так сдавил экран, что тот пошел трещинами. — Ты так печешься об этих людях. Они что, тоже тебя воспитывали с начала твоей игры в человека? — для Годжо не составляло никакой проблемы поддерживать его темп бега. — Нет, познакомился с ними в этом апреле, — покачал головой Юджи, — когда перешел в старшую школу. Годжо удивленно молчал. Юджи не может его винить, для них несколько месяцев подобна паре дней. Он сам помнит их первое знакомство, тогда, в самом пылу кровавой смуты Онин, а потом долгое притирание друг к другу в сменившейся эпохе Сэнгоку. Вокруг менялись правители, один сёгунат сменялся другим, эпоха за эпохой, а оставшиеся проклятия, как незримые памятники тех лет, хранили ненависть этой страны. — Что ж, — в конце концов, выдавил из себя Годжо, — такое быстрое развитие событий и формирование привязанностей как нельзя лучше подходит быстротечности человеческой жизни. Юджи только открыл рот для ответа, как волна проклятой энергии, хлынувшей от школы, настолько сильна, что почти сносит с ног. Вдалеке слышится взрыв, и бетонную стену в торце школы разрывает на куски. — Ох, узнаю силу старины Рёмена, — почти восторженно выдохнул Годжо, поблескивая небесного цвета глазами. — Надеюсь, что его палец не успели сожрать, — поморщился Юджи, перемахивая через закрытые ворота. Годжо что-то угукает позади, но Юджи не вслушивается в его речь, и несется изо всех сил на крышу. Проносится по лестничным пролетам, перепрыгивая через несколько ступенек, пока не добирается до третьего этажа. В коридоре лежат бессознательные тела семпаев, драматично залитые холодным светом луны из разрушенной стены. Юджи подбегает к ним, прижимая указательный и средний пальцы к шее и с облегчением, чувствуя, как слабый пульс толкает кожу, а затем выбежал на крышу. Мальчишка-шаман, которого он видел сегодня днем, валялся на бетонном полу, залитый багровой кровью на побледневшей коже. В ослабевшей руке был сжат палец Двуликого. Зубастое проклятие как раз нависло под пареньком, что он видел сегодня днем, увеличилось в несколько раз, видимо, сожрало более слабых сородичей, и теперь угрожающе повернулось своей мордой к Юджи. Тело сковало напряжением, в его нынешнем состоянии не было и речи, чтобы разобраться с ним. Шаман-подросток в отключке, и, кажется, никто не собирается приходить ему на помощь. Позади раздался шелест тяжелой ткани, Юджи на мгновение обернулся: Годжо преспокойненько устраивался на одном из ограждений, явно намереваясь с удобством наблюдать за схваткой. — Вы совсем не собираетесь помогать? — А разве тебе требуется помощь с этим недоразумением? — шестиглазый демон удивленно вскинул светлую бровь. — Такие проклятия ты уничтожал одним щелчком пальцев. Или, — ленивая ухмылка скользнула по тонким губам, — ты так и собираешься продолжать притворяться невинным ягненком, чтобы потешить свои желания? Сохранишь тело сосуда? А как же люди, которых ты так обожаешь? — Ты… — прошипел сквозь зубы Юджи, отбросив въевшуюся за эти годы вежливость. Самовлюбленный говнюк, засранец и еще несколько нелицеприятных эпитетов пронеслись в голове, когда он понял, что его обдурили как слепого котёнка. Но по-настоящему разозлиться на Годжо Сатору, как бы он не старался, так и не получается. На самом деле, самой глубине он знал, что этот момент рано или поздно настанет. Через год, через два, через десять или пятнадцать лет его истинная сущность настигнет его. Чего он ждал? Обычной человеческой старости? Юджи выдохнул и закрыл глаза, позволяя проклятой энергии вырваться наружу и захватить его целиком. На коже загораются черные проклятые татуировки, привычное тело подростка раздается в плечах, становится выше, любимая желтая толстовка становится тесной, впиваясь текстилем в кожу и ограничивая движения, и Юджи с треском разрывает ткань, с наслаждением расправляя плечи. Забытая за прошедшие годы сила переполняет его, гудит на кончиках пальцев, как натянутая струна, только тронь — и зазвенит. Зубастое проклятие замирает перед ним, недоуменно моргая своими крохотными многочисленными глазками, словно в неверии. Теперь Юджи не нужно даже напрягаться, чтобы уничтожить его. Одного касания хватает для того, чтобы зубастик взорвался хлопьями проклятой энергии. Позади слышится восхищенный свист и аплодисменты. — Вот и он, демон-тигр Запада, наконец-то, — в голосе Сатору слышится неподдельный восторг, голубая радужка сверкает на черной склере подобно яркой звезде на ночном небосклоне. — А как ты разорвал на себе эту кофту… это было горячо. — Вообще-то это была моя любимая толстовка, — с сожалением выдохнул Юджи, чувствуя, как постепенно его тело покидает адреналин, и тяжелое одеяло усталости накрывает с головой. На ватных ногах он подошел к подростку и вытащил из ладони палец Двуликого. Мумифицированный морщинистый остаток тела когда-то самого сильного проклятия в этом мире фонил заключенной в нем энергией. — И что теперь с этим делать? — Съесть? — предложил Сатору, легко соскользнув с ограды и подходя ближе. — Станешь сильнее. — Ты сам и ешь, — поморщился от одной только перспективы поглощения себе подобного Юджи. — Мне-то зачем? Не забывай, что перед тобой сильнейшее проклятие, — самодовольная ухмылочка снова нарисовалась на бледном лице. — Отдадим шаманам? — предложил Юджи. — Хотя они все равно не в силах его уничтожить. Опять спрячут возле какой-нибудь школы или больницы. — Говоришь, не в силах? — удивился Сатору, словно диковинную игрушку подкидывает палец Сукуны, ловит и снова подкидывает. — Конечно, если бы они могли, то давно бы избавились от всего, что связано с Рёменом Сукуной, — Юджи старается не вспоминать, что шаманы так и не уничтожили Шестиглазого, только запечатали, и он безумно благодарен за это. Бледный кулак сверкнул сине-пурпурным светом, ослепляющим глаза, что Юджи пришлось на мгновение зажмуриться, но, когда он открыл их, то ладонь Сатору издевательски пуста. — Уничтожил?! — А то, — в голубых глазах Сатору плясали довольные черти, как будто ему удалось провернуть невероятный фокус перед целым залом зрителей. И плевать, что зритель перед ним только один — Юджи. Ты никогда не говорил, что в силах уничтожить проклятые пальцы Сукуны, хочет сказать Юджи, но вспоминает, что после победы шаманов над Двуликим демоном столетие назад перед ними никогда не стояло этой задачи. — Тогда мы сможем найти все пальцы Двуликого и уничтожить их. — Настолько стремишься отправить старика на покой? — хмыкнул Сатору, — хотя должен признать, доставать он умел знатно. — Если он сможет раздобыть сосуд, чтобы возродиться, то никому мало не покажется. Он обещал уничтожить нас при любой возможности. Сатору поменялся в лице, скользнул холодным безразличным взглядом по бетонному раздробленному полу и снова посмотрел на Юджи. — А ты умеешь убеждать, тигрёнок. И Сатору одобрительно оскалился в ответ.