Зубами

— Макима, — говорит Гуаньси в один прохладный вечер, — ты веришь в рай? Девушка смотрит на вид, открывающийся с маленького отельного балкона, попутно стягивая туго завязанный галстук. Гуаньси наблюдает за движением своих пальцев, крепко сцепляющихся на чужих бёдрах. Тело Макимы не отбрасывает тень, но девушка не обращает на это внимания. Забота о подобных вещах её не волнует. Легкие Гуаньси начинает стягивать тяжёлое дыхание, отдающее лёгким головокружением. В тот день, Макима впервые подошла к ней неприлично близко, прижав к стене, проводя кончиками пальцев по линии подбородка, аккуратно прошептав в губы: — Знаешь, работать вместе с тобой было бы приятно. Действительно, приятно. Макима расстегивает рубашку, продолжая смотреть в раскрытые настежь стеклянные двери балкона. Она и не планирует их закрывать. Лёгкий порыв ветра играет с волосами, до конца стягивая рубашку с плеч, роняя на холодный кафель. Девушка поворачивается к Гуаньси с вычерченным ответом на губах: — Нет. Сама Гуаньси не верила в рай до тех пор, пока Макима дружелюбно не предложила пообедать вместе.       «У тебя впереди трудный рабочий день, — говорила она. — Так почему бы нам сначала не расслабиться?» Поскольку Гуаньси в жизни не посещали оригинальные мысли, она просто кивнула, заплатив за барбекю, а после час с лишним смотрела на губы Макимы, кое-где запачканные соусом, не отрываясь. «Хочу, чтобы это длилось вечно,» —сказала девушка, обращаясь к побледневшей Гуаньси, когда ресторан оставался далеко позади. И тогда она пригласила её к себе в номер. И Макима согласилась, сняв свою «рабочую маску», она попросила остаться на ночь. — Хорошо. — Послышалось в ответ на просьбу. Гуаньси не могла ей отказать. Разумеется. Ведь как могло быть по-другому? Макима аккуратно складывает рубашку рядом и кладёт её рядом с наполовину набитым чемоданом Гуаньси, которая жестом предлагает ей сесть с другой стороны кровати. Макима улыбается, снимая брюки, прежде чем лечь на белые безжизненные простыни. Её голые холодные ноги касаются ног девушки, в одном глазу которой читается: это то, чего она так сильно хочет. Нет. Она мечтает об этом слишком давно. Во снах, Макима целует её, с языком, покусывая зубами сухие губы. Где-то в груди пылает, вновь отдавая головокружением. Или, может, она горит вся? Хочет сжечь себя, заставив пепел до последней щепотки превращаться в тёплый воздух. Воздух, который будет вдыхать Макима. — Думаю, — произносит Макима, кладя ладонь на колено Гуаньси, — если бы всевышние силы существовали, они бы не задержались здесь надолго. Гуаньси судорожно выдыхает. Макима опускает голову на плечо девушки, сидящей рядом, обвивая рукой её талию. — Знаешь, — шепчет она, — мои надежные источники подтверждают, что где-то есть ад. — Неужели? — Равнодушно доносится голос. — Да. Узнаю это, когда умру. Макима улыбается в ключицу. Гуаньси позволяет себе дотронуться до девушки, чтобы убрать её волосы с лица. Тонкие пряди ускользают, словно свет звёзд, наполнявший их маленький гостиничный номер. — Расплети, — позволяет Макима, ровно дыша в шею девушки. Та вздыхает, запрокидывая голову назад, прислонившись к изголовью кровати. — У меня нет расчески. — отвечает она, смотря вверх. — Я забыла её в Чжухае. — Можешь без неё. Теперь Гуаньси проводит пальцами по красным волосам, аккуратно расплетая косу. Макима становится ближе, двигая руку вдоль ног девушки. В ее мыслях лишь то, что нет ничего постыдного в том, чтобы потерять свою жизнь, а в это время пряди Макимы медленно падают на её спину, но умереть так — было бы честью. Умереть, когда тобой любуется Макима, — значит умереть в самом центре вселенной, с распростертыми конечностями, словно в раю. Память — всего лишь внушение и после этого встретишь небо с сердцем, наполненным кровью и честью, бурлящей внутри. — Спасибо, — шепчет Макима. Вот оно. Вот, что значит гордость. Гордость за то, что ты избрана, за то, что желаема, за то, что ценима. Гордость за то, что занимаешь важное место в чужой жизни. Макима сильнее прижимается, полностью оказавшись на теле Гуаньси. Она скользит рукой вдоль шеи, заправляя прядь волос девушки за ухо. Её дыхание обжигает щеку, когда он мягко шепчет: — Ты милее, чем я ожидала. Одна рука Макимы играет с лямкой бюстгальтера, а другая касается челюсти. Гуаньси никогда раньше не хотела кого-то так сильно, как сейчас, но понимала, что она никогда особо ничего не хотела. — Ты чего-то ожидала от меня? —говорит она, облизнув губы. Смех Макимы заполняет иссиня-чёрную тишину комнаты, проникая глубже в душу. — Да, совсем немного. — О, это обнадежи… Макима делает первый ход. Непроглядная темнота не даёт Гуаньси понять, что это происходит наяву — девушка нежно касается губами, пальцами потирая кожу уже порозовевших щёк. Ошарашенная Гуаньси пользуется моментом, опуская руки ниже, на талию Макимы, стараясь ближе прижать к себе. Неожиданный рывок — её голова ударяется о изголовье, только через мгновенье она понимает, что это Макима дернула хвост вниз. — Черт, — бормочет Макима, — ты должна видеть себя сейчас. Память — это всего лишь догадки, обрывки из жизни, но вот перед ней настоящая Макима. Она — центр вселенной, который обнимает, ласкает в своих руках, проходясь по шее, груди, животу… «Вот то место, где мы с тобой встречаемся, — говорят кончики ее пальцев, — и вот место, где ты умрешь». Если Гуаньси умрет сегодня вечером, ей будет некого винить, кроме себя. Она провела её через улицу, поднялась на лифте и прошла по коридору. Она привела Макиму к этому матрасу, к этой бесконечности. — Макима, — выдыхает Гуаньси, сокращая ничтожные миллиметры. От неё пахнет мясом в корейском соусе, а на вкус она, как дешевый соджу. Тёплые простыни мнутся, оставляя вспотевшие следы, ещё секунда — Гуаньси шумно сглатывает, когда Макима поднимает её бедра, оставаясь между её ног. Она опирается на локти, из-под упавших на глаза волос смотря на Гуаньси так, словно она единственный оставшийся человек во всем мире. Может быть, она и единственная. Может быть, они единственные? Прямо сейчас мир может гореть снаружи, и никто из них не услышит. — Можно, — Макима подразумевает вопрос, но кажется, получается только утверждение. Она наклоняется ниже, прижимая девушку к смятой простыни. Пальцы Гуаньси уходят в волосы Макимы. Они идеальны. Она идеальна. Этот момент, момент, в котором она чувствует себя совершенно спокойно. Фокус сужается до особый точки, попадая под перекрёстный огонь. Это должно быть вечно. Там, где сходятся две точки мира сходятся в одну, там, где ее руки упирается в бёдра Макимы, там, где она прижимает её к себе, а каждое слово Макимы звучит как реквием. — Ты так… — дыхание прерывается, когда девушка оставляет след языком по линии лица Гуаньси. — Так дьявольски красива, Макима. Она в ответ улыбается, а Гуаньси чувствует тепло этой улыбки на своей коже. — Я хочу, — говорит она, — чтобы ты видела себя сейчас. Но она не такая, как Макима. Ее сияющая, как затмение, кожа, не может сравниваться с кожей Гуаньси. Макима похожа на лето, такая же теплая, когда раздвигает её ноги или теребит впивающиеся бретельки белья. Всякий раз, закрывая глаза, она слегка касается кожи Гуаньси, сводя с ума. Если бы мир вынес ей приговор прямо сейчас, она бы победила. — Хочу рассказать кое-что. — Шепчет Макима в ключицу. — Только это секрет. — Что угодно. Она поднимает голову, острожно улыбаясь. Гуаньси не любит ее, но теперь, ей кажется, она все понимает. Почему люди встают ради нее на четвереньки. Почему люди жертвуют своими домами, семьями, средствами к существованию. Есть причина, по которой Макима является центром вселенной, а именно: руки, губы, зубы. Красивые внутренности, завернутые в такую же обертку. — Я никогда не попаду в рай. — Говорит она, убирая челку со вспотевшего лба Гуаньси с нежностью, которая кажется незаслуженной, почти неуместной. — Никто из нас не попадёт. — хрипло произносит Гуаньси. — Нет. Я имею в виду… — ещё один шумный выдох, а Гуаньси смотрит на неё, наблюдая, как движутся её губы, как глубоко она дышит, её взлеты и падения груди. Макима продолжает: — Я отправлюсь в ад, если это когда-нибудь закончится. — Ты не можешь знать этого наверняка. Макима грустно улыбается, наклоняясь, чтобы поцеловать девушку, чуть выше брови. — Я — дьявол, Гуаньси. — Произносит Макима, смотря на нее горящими глазами. — Это ничего не меняет. — упрямо возражает Гуаньси. — Ты так не считаешь? У Гуаньси на прикроватной тумбочке пистолет и две катаны, пристроенные к стене. Она могла отрубить Макиме голову здесь и сейчас, упав на холодней пол, схватившись за голову руками. И все же она остается ниже неё. Почему? Мысли затуманены, найти причины не дано. Ее конечности тяжелые, наполненные свинцом, а Макима так близко, сгущая яму в ее животе. — Мне всё равно. Именно поэтому Гуаньси позволяет дьяволу разорвать себя на части, забывая о мире за окнами. Разум, разлагаясь в гуще произошедшего сегодня, лишь на секунду становится ясным. Макима творила с ней то, что никогда до этого не делал, настолько непринуждённо, словно так и должно быть. Никто не прижимал её к себе, нашептывая молитвы. Она — дьявол, или, может, ангел, или вовсе заблудшая душа в знаках звездного неба Токио. Небоскребы простираются от кончиков её пальцев, когда она предаётся новому будущему. Может, она выбрала такой путь. Какая разница, если она уже не человек?

***

Простыни одаривают тёплом, когда Гуаньси просыпается в пустынной тишине утра. Окна, раскрытые настежь, напоминают о вчерашнем. Раскинувшийся под ними Токио, словно расписной холст, втягивал их в одну прискорбную реальность. Гуаньси остаётся лишь наблюдать, как поднимается обнаженная грудь Макимы, а волосы небрежно падают на подушку. В мыслях только то, как такое хрупкое создание, ужасно маленькое, может нести тяжесть мира на своей спине. И всё же, её плечи не опущены. Она — возлюбленная номер один во всей Общественной Безопасности, одетая до алтаря в золото и кровь. Это и есть красота, которую Гуаньси будет носить в своём пустом сердце до дня своей смерти. — Доброе утро, — шепчет она дрожащим векам Макимы. — М-м, — в ответ она тянется, улыбаясь первым лучам. Слишком очаровательно. Теперь её глаза открыты. — Доброе утро, Гуаньси. Она выглядит совершенно непринуждённо, протягивая руку к девушке, сидящей рядом. От этого в груди начинает изнывать боль, а в голове возникает желание прижать ее к матрасу, умоляя остаться ещё на одну ночь. Макима тянет ее за волосы, бесцеремонно целуя в губы. Вкус корейского барбекю ощущается, как вчера. Полузакрытые глаза так и остаются такими же, а во рту у Гуаньси пересыхает от идеального утреннего поцелуя. — Ты всё ещё здесь. — Хрипло говорит Гуаньси. — Конечно, я здесь. — Подтверждает Макима. — Я думала, ты уйдёшь раньше. Она бы так и поступила, будь это кто-нибудь другой. Но как она могла уйти сегодня? Кровать пахнет Макимой. Вся комната пахнет Макимой. Когда Гуаньси закрывает глаза, она видит перед собой рвано вздыхающую девушку, которая настойчиво прижимает пальцы к её языку. — Я бы никогда не ушла от тебя. Она знает, что Макима не её, и она сама не Макима, но сейчас Гуаньси лежит рядом с её телом, а пятна помады усеивают её плечи. В тот день, вечер и утро с её лица не сходил мечтательный взгляд, которого никогда в её жизни и не было. Поднимать ладони к небу, умоляя не оставлять ни одного свободного пространства между их телами. В тот вечер она зашла в эту комнату с запекшийся кровью под ногтями, а Макима шла за ней, как послушная овчарка, которая за всю жизнь не повысила голос. Она — порождение ада, но вчера её пальцы блуждали по телу, теребя волосы Гуаньси, прижимаясь всем телом к ней. Она способна на нежность. Может ли это делать Макиму человеком? Отмахнувшись от потока мыслей, она молча наблюдает, как луна уходит за далекий горизонт.