Судьбою не одобрено

Если люди так любят сравнивать жизнь со спектаклем, то в этом акте в действительности был занавес, после которого герои больше не выходили на площадку и не кланялись под шум аплодисментов и оваций. Кулиса упала, и персонажи ушли со сцены, вливаясь в обыденный мир страхов, пороков, мнимых надежд. Лире кажется, что это могло бы продолжаться вечно, если бы не знала — её где-то ждут. Там, за гранью, в другом мире, где нет пыли, где не видят деймонов, где не боятся призраков. В мире, где есть Уилл Парри: мальчик, изменивший её взгляд на жизнь, на вещи, на саму себя. Иногда ей кажется, что здесь, в Оксфорде, необычайно холодно, нежели где-то ещё. Пустые коридоры колледжа Иордан порой пугают, заставляют испуганно шарахаться в сторону, с неимоверным усилием глотать застрявшие в горле крики ужаса. Лишь Пантелеймон, душа Лиры и верный преданный друг, обнадёживающе жмётся к ногам и машет пушистым хвостом. Её чувства — его чувства, и они оба об этом знают. А ещё они знают значение слова "никогда". Знают, как никто другие, потому что это действительно больно, это страшно, это невозможно, но всё же оно, это чёртово "никогда", есть. Лира знает, что где-то далеко, за гранью миров, на скамейке сидит Уилл и смотрит в пасмурное небо; туда, где может появиться пыль; туда, где облака похожи на забавных зверьков — на деймонов; туда, где собраны все мечты, страхи и пороки людей. Никогда — слово, которое Лира ненавидит всей душой и сжимает тонкие пальцы от досады. Жизнь не просто театр, жизнь — это цирк с грустными клоунами. И порой девушка думает о том, что надо подготовить новый сценарий для выступления, ибо этот, нынешний, слишком затянулся. Но всегда над сценаристом кто-то стоит, командует, не даёт пространства для воображения, и если этот "кто-то" захочет, он уволит всех, лишь бы играли роли только по его правилам. Лире это не нравится, ведь она — вольная актриса, она — свободный игрок. Но это действительно страшно. Страшно осознавать, что ты больше не почувствуешь тепло близкого человека. Лишь иллюзорно, эфемерно, когда сидишь на условленной лавочке в условленное время. Наверно, Уилл на другой стороне мира сидит сейчас точно так же, протягивая тёплую ладонь к невидимым волосам девушки и неловко дотрагиваясь до них. И Лира, сидя в этом мире на этой же лавочке, подносит руку к расплывчатому, но такому родному лицу Уилла и очерчивает пальцами скулы, щёку, подбородок. Он — не здесь, она — не там. У неё есть этот мир, где наука, магия и технология прочно сплелись в единый узел; у него есть тот мир, где нет деймонов, призраков, но есть различные машины и приборы. Лире иногда кажется, что на папке "Жизнь" есть гриф "Судьбою не одобрено", и она в это готова поверить, лишь бы хоть как-то объяснить это расстояние миров и душ. У них нет даже возможности прикоснуться друг к другу, а уж про то, чтобы заговорить, спросить о делах и здоровье, просто взглянуть на собеседника... И всё же здесь, в Оксфорде, действительно холодно. Пантелеймон тоже это понимает, когда устраивается на подрагивающих руках Лиры и машет пушистым хвостом. Ему кажется, что даже алетиометр не найдёт выхода из этой ситуации. "Никогда" равно "нигде", а это самое "нигде" порой приравнивается к бесконечности. Лира думает о том, будь она Всевышним, то сломала бы все границы миров к чёртовой матери.