Завтра

Бонк. Обычно легкого удара рукоятью катаны по блондинистой макушке достаточно, чтобы Рик вынырнул из своих о-чём-там-они мыслей и посмотрел на него, кивком подавая сигнал начинать. Ник ждёт, переминаясь с ноги на ногу в узком проулке, шаркая плечами облупившуюся побелку стен. Под языком тает Церебро, и мышцы по нарастающей настойчиво требуют движения. – Я передумал, – сообщает Рик, вкладывая пистолет в кобуру, развернувшись в полкорпуса, – сделаем это завтра. "Завтра?" – читается в распахнувшихся глазах Ника, где уже пляшут бесовский танец шальные искры стремительно разливающейся по кровотоку химии. Как это, завтра? Рик, как завтра, мне это нужно сегодня! Вот прямо сейчас. С губ срывается протестующий рык, переходящий в оскал. – А я тебя не просил жрать столько за раз, – зеркалит недовольство усталым тоном Рик, поворачиваясь уже полностью и начиная настойчиво толкать на выход из тесного закутка на серпантином убегающую в оба конца немногим более широкую улочку, – они денег стоят, между прочим, прекращай глотать по пол банки. "Не говоря уже о побочках," – плещет тревогой отражение голубого неба в том глазу, что не закрыт чёрной повязкой. Катана с характерным лязгов въезжает обратно в ножны, отправляясь за плечо под неразборчивое ворчание. Николас бы сплюнул лишнее, но уже раскрошил зубами, сгрыз в труху, смешавшуюся и проглоченную со слюной. Следующие двадцать часов для него рискуют стать настоящим адом, не то чтобы Рик этого не понимал. Оба знают – цена за отмену всегда высока. Сперва наступает подъём. Энергия заливает каждую клетку тела, распирает на активность, жаждет выхода. Ник пытается. Бег вокруг дома, отжим от пола с нагрузкой на плечи, подтягивания на турнике в дверном проёме, приседания без счета не приносят облегчения, будто он и не старается. Двигает кресло и диван. Холодильник. Снова кресло. Снова диван. Прыгает со скакалкой. Всё бесполезно. Мышцы переполнены и кричат, что им мало нагрузки. Нику тоже мало. И ироничные похлопывания по спине от Рика, призванные ободрить и поддержать, мало чем помогают, если не сказать – вообще ничем. Вторым присоединяется жар. Ник битый час стоит в душе под ледяными струями, дрожа не от холода даже, а скорее от бьющего волнами по телу адреналина, огрызаясь мычанием на дерганье хлипкой дверцы, когда Рик напоминает, что Ник тут не один, кому нужен санузел. Синеющие губы не чувствуют с раздражением впивающегося в них резца, зажёвывающего кожу до крови. Рик выносит дверь сильнее, но Ник лишь суёт в узкую дверную щель руку со вскинутым средним. Это всё он виноват. Третьим кроет мандраж. Пальцы тарабанят по поверхности столика, гнут ложки, вилки, по десятому кругу шнуруют обвязки сая, шнурки в ботинках, тесёмки на окнах, потому что обычно они в этом состоянии уже сомкнуты на чьём-то горле, сжимая до хруста шейные позвонки, но нет. Обычно и легкого удара рукояти катаны достаточно, только не сегодня. Хочется выть в диванные подушки, грызть их зубами, бить до трещин на костяшках, но Рик маячит тут же, неподалёку, и это его любимый диван. Приходится молча терпеть, считая минуты в надежде, что скоро уже всё. Но кого он пытается обмануть. Четвёртым приветствует стояк. Всем своим проступающим через ткань брюк в паху видом даёт понять, что организм на пределе, шутки кончились, дольше копить уже негде и некуда. Самая дурацкая фаза, с которой Ник вообще хуй пойми как справляться. Очевидный вариант – передёрнуть, но возбуждение и не думает отступать, сколько бы он не содрогался над унитазом, посылая очередную струю спермы прицельно плавать по поверхности плещущейся на дне слива воды. Дверь снова даёт понять, что Рик явно там опять что-то предлагает, чего Ник не слышит и шёл бы ты уже к чёртовой матери, вот без шуток. Пятой находит боль. Тупая, незаметная сперва мерным шелестом где-то по подкорке, наглея и накатывая пульсирующими кольцами, давит на виски, шумит в ушах. Всё тело наливается свинцовой тяжестью, ноет, ломит. Он, словно скрученная пружина, требует выброса, хоть в стену с разбегу вбегай головой. А это мысль. Рик находит его уже с дорожками крови под носом и царапиной лопнувшей кожи на лбу, ругаясь в голос – Ник читает по губам – пока тащит за локоть на кухню к аптечке. Дурак, ещё что-то – Ник моргает, стараясь понять, кто он ещё, пока Рик возит по лицу бинтами, пропитанными в спирте. Щиплет. Он морщится; замереть без движения – дурацкая затея. В штанах опять тесно, горлу опять жарко, лёгким душно, а мышцы сходят с ума от безделья. – Я тебя не просил жрать столько за раз... – с обреченностью на выдохе шепчут губы напротив; рука за вихры на затылке притягивает нос к носу в смазанный поцелуй. Так иногда бывает – когда Нику совсем тошно, а Рику совестно. Они называют это моментами и подробно на эту тему не говорят. Может, Рик его жалеет, наверное так и есть, скорее всего, иначе с чего ещё ему вдруг стягивать с себя майку, съезжая к нему на колени. Ник не задумывается, просто дают – берёт; он не в том праве, чтобы претендовать на большее, чем бы оно ни было или могло бы быть. Сперва подъём — подхватить Рика под бёдра, не разрывая касания губ, добираясь наощупь до кровати, собрав по дороге плечами все косяки. Шарить жадно по телу, кусаясь и прихватывая губами в жалящих поцелуях везде, где обоим им нравится: за ушами, у ключиц, на запястьях, за соски. Позвонки на спине, впадина пупка, сгиб ноги у паха – размашисто проезжаясь языком, чуть мять влажную кожу зубами, цепляя острым срезом клыка – не до крови, хотя иной раз Ника заносит до явных отметин, а так – чтобы тело под ним дрогнуло, а чужая рука зарылась в смоль чёлки, путаясь пальцами в прядях и скользя подушечкой большого по покрытому испариной лбу. Вторым накрывает жар. Простыни липнут к бокам, собираясь гармошками у бёдер. Воздуха в комнатёнке Рика всегда как будто бы меньше, чем нужно двоим, а в такие моменты и подавно – сбивчиво глотать остатки, обжигающие лёгкие, хрипло смеяться, плавясь и склеиваясь среди нагревшихся подушек – агония, но куда приятнее, чем лёд воды в душевой. Третьим кроет мандраж. Кого из них сильнее – ещё вопрос. Рик цепляет за пальцы, хватает запястья, пока руки Ника дразнят, оставляя щипки на сосках, широкими горячими ладонями накрывают шею, оглаживая щеки, зарываясь массирующими движениями в пряди за ушами, чтобы скользить ниже, перетекая с нажимом на плечи, спину, спускаясь дальше замять ягодицы. Тут Рик обычно ему помогает – вдвоём расслаблять напряжённые мышцы у входа в анус выходит быстрее, и будем честны, на медленно и аккуратно, фалангу за фалангой и от одного до трёх, Нику выдержки уже не хватает. Рик обычно смеётся, не спеша растягивая себя пальцами, и отпускает в его адрес дурацкие шуточки – Ник читает по губам урывками, сцеловывая в горячке "слабак", "не помри раньше времени" и "готовь там уже свою катану". Сейчас он своему стояку откровенно рад, словно тот не побочный эффект, а самоцель, ради которой и стоило вообще терпеть весь многочасовой предварительный ад. Рик, разводящий ноги шире, опираясь в кровать на локти – определенно то, ради чего он бы терпел и не такое, хотя думать об этом Нику нельзя ни сейчас, ни когда бы то ни было. Нарастающий с полоборота темп до мощных толчков под судорожную ругань и рычание, шлепки до красных следов по раскачивающейся в такт заднице, беспорядочные укусы в загривок по цепочке до шейных позвонков с разгоном ладонью по напряжённому члену – явно не то, чем должны или могут заниматься меченый и хозяин контракта, но кто бы из них ещё думал, Ник вот так точно нет – все его мысли давно не в голове, не в той, в какой следовало бы, по крайней мере, уж точно. Боль давно уступает свои права на его тело наслаждению, мышцы скручены, словно пружина, но головой в стену бежать — дурацкий вариант, когда можно намного, намного лучше: вбивать тело Рика в матрасы, смазывая ладонью вязкую сперму с его пульсирующего члена, вжимать в простыни, рвано чертыхаясь обрывками того, что с натяжкой похоже на слова, проживать спазм за спазмом, смакуя медленными толчками растекающееся под кожей удовольствие и впитывать тепло, утыкаясь носом в ухо, сфыркивая лезущие в рот разметавшиеся светлые вихры. Ник не скажет, но всё чаще борщит с Церебро в надеждах на "завтра". Рику кажется, что столько Церебро за раз ему всё больше не жаль. Иногда Нику кажется, что "завтра" – просто предлог. Рик не скажет – но думает то же.