soleil de midi

—а хисын тот ещё лицедей, — сонхун крутит подаренные ему коньки в руках и улыбается чеширским котом. —всех вокруг пальца обвёл. джеюн дышит тяжело, вязнет в зыбучих песках собственных мыслей. —не стоит быть таким доверчивым, — пак лениво тянется на троне, неспешно разминает шею. —также советую не позволять другим отвлекать тебя от главного блюда. учись отказывать. слова с его уст слетали каплями дёгтя, приземляясь где-то в районе сердца джеюна. и всё-таки говорить намного проще. —он – мой давний друг. не думаю, что в его мыслях действительно есть скверна. сонхун вертит монолитом головы туда-сюда, любуясь отражением в позолоте трюмо. —нужно быть слепым на оба глаза, чтобы не приметить этого. он давно обгладывает лакомые куски, пока ты мнёшься в нерешимости. молчание оглушало. прыгало с высоких хоров, безбожно разбиваясь о сверкающие полы, подавляло настойчивое желание перевернуть всё вверх дном. может быть, оно и к лучшему. —джеюн, я знаю множество молчаливых лакеев, что были страшнее всякого действующего. вынашивали, ювелирили задуманное, в конечном итоге оставляя собственного вассала без головы. и никто даже подозревать их не смел, а если и делал это, то ничего не разглашал: боялся повторить печальную судьбу, — поддевает бабочку на воротнике, очерчивая взглядом вычурную брошь. —и из вас двоих ты таковым лакеем не являешься. шим прекрасно это осознаёт. в кровь кусает губы, рисует на мраморе картибула пальцами. внутренние терзания ломают каждое ребро, обращаются ядом в венах. —давай просто выпьем, а? я верю, что всё не настолько тоскливо. сонхун заливается гомерческим смехом и многозначительно кивает: —попробуешь доказать, что эта вера — не самообман? — довольствуется грильяжем во рту и выдерживает долгую паузу, грациозно подходит ближе. —нет, не мне, – проходится рукой по грудной клетке джеюна, оставляя ладонь там, где чувствуется пульсация и ушей касается отчаянный стук. —а тому, что всё ещё бьётся, держит тебя в этом мире. шим шумно сглатывает и жмурит глаза до видимости ярких звёзд. —твоя любовь слаще любого мёда. и иногда я даже завидую тому, кто может отхватить её сполна. не трать время зря — хисын уже продаёт ей золото дураков. печаль щёлочью разъедает здравомыслие. сейчас, когда от дружбы приходится отречься ради собственного счастья, джеюн совсем не чувствует уверенности в своих силах. его тяжёлые вздохи становятся палачами тишины: есть, что потерять, но нечего сказать. сонхун это чувствует, потому оставляет друга наедине с собой — даёт возможность переварить сытное меню и всё сказанное. —скучали по киру? — ханбин появляется в дверях резко и громко: расслаблено измеряет шагами расстояние атриума, перенимает улыбку от проказницы–фортуны. —пак сонхун, побрали бы тебя все черти! я ведь прямиком из вьетнама! разве так встречают старых друзей? — ставит графины на стол и потирает ладони от нетерпения. —смотрю, мои коньки пришлись тебе по нраву.

впервые за вечер сонхун разрыдался.

дважды за этот же временной промежуток джеюн почувствовал себя пятым колесом в телеге.

ощущение обречённости в разы сильнее алкоголя, и даже заветное пойло не помогает опустошить черепную коробку. ему мало воздуха: шим теряет себя в одной из наружных анфилад, спиной сползая по ребристой колонне. проклинает: сонхуна за шелковистое умение ускользать, хисына за просто так, чертовку в чёрном платье за то, что отвлекла. вновь хисына, потому что он этим воспользовался. ненависть к самому себе нефтью пропитала каждое волокно дорогих одеяний, залила абсолютно всё пространство внутри. истерический смех идёт наперекор слышимой из зала какофонии голосов и бесконечного соприкосновения подошв с полом. шим подставляет глаза зареву, пропускает через себя алый свет в попытках искоренить гнусный недуг. —что стряслось с паком? его выносливость, видится мне, сильно надломилась с нашей последней встречи, — ханбин не отрывает взгляда от линии горизонта, усеянной рассветными пятнами. —так бесстыдно уснуть на кульминации столь упоительного монолога ещё надо уметь. а у меня много всего накопилось, да будет этому миру известно. сознание вновь возвращается к обладателю, прячась в коронованной голове от внезапно появившегося рядом источника света. —он просто устал. не стоит его винить в этом. —полагаю, как и все мы, — садится рядом, протягивает кубок из золота и расписанной рукой профессионала глины. —вечер, конечно, тематики не имеет, но грааль есть идеальное дополнение твоего сегодняшнего образа. джеюн вновь тянет кир и позволяет себе расслабиться. чувствует, что ханбин об этом просит. —и если речь о переутомлении, то в тебе его гораздо больше. я физически ощущаю отнюдь не физический измор. близится страшный суд? вдруг делается теплее. —если бы я только знал, — шим говорит вполголоса, боясь выпустить из рук вновь уродившуюся ласточку надежды и позволить ей расшибиться оземь. —я вижу судный день, в котором тебе не о чем переживать. наказание понесут нечестные, — ханбин ладонью ложится на дружеское плечо, передаёт энергию. —так что будь твёрд в своих намерениях. джеюн одними глазами благодарит галахада и возвращает чашу в свободную руку: —тебе важнее. —и ты чертовски прав, — он пьёт до дна и встречает новый день с сияющей улыбкой на лице. —похоже, что внимать моим речам здесь никто не собирается, — нотки глухого разочарования проскальзывают в бархате голоса. —но это не страшно. твоя душа сейчас не хочет отпускать меня, а сердце — прелестную нимфу. время песком утекает сквозь пальцы, поэтому стоит спешить. оба молчат в абсолютной идиллии: ханбин восстановил по пылинкам чей–то дотла сгоревший внутренний стержень. —мы ещё встретимся, я тебе обещаю, — шим улыбается ему совсем как раньше, медленно поднимаясь на ноги. —верю, — он кротко кивает и довольствуется послевкусием алкоголя во рту. —передавай хисыну пламенный привет.

в помещении было душно.

каблучная трель стихла: уважающие себя персоны, не уступая главному, отправились смотреть плёнку грёз. первые лучи прорезали бесконечное множество люстровых сафаилей, радугой оставаясь на полу. —так почему же ты ещё здесь? — ли кладёт одну ногу на другую, локтём устраивается на спинке канапе. ты расправляешь плечи, вяло стучишь пальцами по подбородку. медленно моргаешь, взглядом пытаясь выудить контрастирующий со всей кастой оставшихся силуэт. —мне просто некуда торопиться. —вот оно как... —а ведь сон в густых ресницах говорит об обратном, — голос, вторящий хисыну, доносится с самого входа. —морфей весьма настойчив сегодня, не так ли? украдкой смотришь на джеюна, разрешая себе выдохнуть. бельма успели жутко соскучиться по серебру на голове и глубоким медным омутам. —глазам не верю! шим джеюн, — ли издёвкой кусает губу и не пытается укрыть ярости во взгляде. —где же твои манеры, а, бесцеремонник–душегуб? —полно, — багряный пиджак ложится на твои плечи, юношеское тело приземляется рядом. —неужели не видишь, — героиня полна ýстали. избавься от умата, искуситель, довольно мучить её. —и не подумаю, — он смотрит неотрывно, пускает сотни огненных стрел. —сегодня тебя нет в моих планах, любезный спаситель. игра в эрос в чахлом театре одного актёра смотрится полнейшим абсурдом. поджимаешь губы и не можешь остановиться взглядом на одном из них: джеюн — посланник нифльхейма, — во взгляде холоден, в движениях точен и лишён всякой ему присущей робости; хисын же горит муспелем и необъятным азартом, задорит некогда лучшего друга. противостояние вызывает табуны мурашек. хочется птицей лететь, испаряться утренней росой — что угодно, только не примерять на себя лик семени раздора. из мокрой лазури собственных раздумий рукой помощи вытягивает неторопливый шёпот у самого уха: —нам нужно уходить. —крадёшь то, что принадлежит мне, из под самого носа? ты многим глупее моих ожиданий, джейк. — ли злорадствует, прикусывает большой палец. —не лучше ли в таком случае спросить нашу фрейю? танец чечётки захватывает и без того неспокойное сердце, перед глазами стелется пелена. ты прекрасно знаешь, что легче окольцевать шею петлёй, чем выбрать одного из них. —ну же, любовь моя, — хисын пьян, но взор его трезв стеклом. —нам ведь не суждено расстаться именно так? джеюн мягко накрывает твою ладонь, рисуя на фалангах. дышит ровно, непоколебимо: стоит на своём. —брось это варварство, хисын. она знатно утомлена твоим обществом. —да что ты говоришь? — улыбается во все тридцать два белоснежных. —мы до сих пор целуемся за твоей спиной, забыл? боишься ставить перед выбором, потому что знаешь, что останешься с носом? — ухмылка ползёт по бледному лицу, пока яд с приоткрытых уст пятнает бежевый бархат. шим терпеливо сглатывает и чуть сжимает пальцы: хисыну удалось рессеять успокоение. —так что там, любовь моя? рядом со мной ещё есть место! — ли хлопает ладонью по поверхности, усаживаясь свободнее. —я не отступлю до тех пор, пока ты собственной рукой не оттолкнёшь меня, — шёпот джеюна вкрадчив, пробирает до самых костей, заставляет съёжиться.

но... кого же ты выберешь?