Очевидность

Какой прекрасный в этом году месяц январь! Не очень холодный, и в то же время нет слякоти. Снег такой мягкий, и совсем не колючий, и очень пушистый. Где-то совсем недалеко, на другом конце улицы стоят высоченные красавицы березы, укутанные в белую зимнюю шубку вместо листьев. Сколько уже времени? Полпятого? Стало быть, да, раз уже начало темнеть. Фонари еще не зажглись, им и не надо пока портить теплоту зимнего вечера холодным светом. А вообще, смотреть за тем, как стремительно уходит свет с белого неба, и эти поселковые улочки охватывает синяя полутьма, совсем не сонная, которая будет обретать еще большую привлекательность от желтого света деревенских окошек, очень интересно. Невольно начинаешь напевать песенки на украинском из старого советского и очень хорошего мультфильма про старого пса и волка. «Ну, ты заходи, если что!» - эхом отдается в голове, и улыбка сама по себе набегает к лицу… Сегодня вечером, и именно сейчас, когда начинает темнеть, а снег создает впечатление совсем светлой тьмы, обещали снегопад. Но не сильный, и не просчитались. Крупные хлопья падали, кружась в танце, а видимость была не очень хорошей, но зато как приятно… Россия шел по широкой разъезженной улице, на нос его падали большие снежинки, порой, по несколько сразу. Совсем не противные, они таяли на теплой коже Вани, а он смотрел вверх, и улыбался себе, скрывая эмоции под шарфом, что некогда подарила ему старшая сестрёнка. И именно на ее языке раздавались, тихо, но очень тепло, песни, что на долгие годы западают в душу. Такие родные, как и эти снежинки, что неловко путаются в волосах Брагинского. Вот-вот уже вся ребятня соберет санки и отправится, после долгой прогулки и катания с горок и просто по улицам, домой, ужинать и спать. Чтобы завтра утром встать и снова допоздна бегать, играть… Россия очень любил смотреть на то, как детишки резвятся в зимнюю пору, особенно, когда она не лютая. Когда они катают Снеговиков, а девочки очень любят Снежных Баб… а как же ребятне нравится делать и наполнять кормушки для птиц! Взять картонную коробку из-под молока, кефира, а может быть, из-под любимой ряженки, сделать маленькие круглые «дверки», продеть плотную ниточку и привязать к окну, или к натянутым уличным веревкам для сушки белья, как здорово! Детишки постарше вместе с папами ходят на зимнюю рыбалку, делают во льду проруби и ждут улова. Но не сейчас, лед еще не до конца промерз, детям туда ходить нельзя. Вот они и бегают по дворам, играют, и строят снежные крепости. Голоса их можно слышать и сейчас, в тиши легкого, совсем не обжигающего ветра. Невольно прислушиваешься к разговорам других, когда идешь один, а голова пустая… Вот, старший брат что-то объясняет своей сестричке и постоянно повторяет одну и туже фразу:

«Ну очевидно же!»

- Очевидно? – подумал про себя Иван. – Что значит «очевидность»?.. И действительно… Очевидность – как правильно трактовать значение этого слова? Скажем, очевидно, что сейчас идет снег. Но вот он перестанет идти. И тогда это будет не так, и очевидностью уже будет то, что снега нет. Выходит, что очевидность – какая-то непостоянная величина, затерянная в полной зависимости от обстоятельств? И с другой стороны, оспорить ее, если это так, как оно происходит сейчас со снегом – невозможно, да и не нужно. Глупо получится. Зависимая, но твердая очевидность. А что она из себя представляет? Брагинский вдруг остановился и опусти взгляд вниз, погрузившись в свои мысли… Очевидность, как ни странно, для всех своя. И для каждого случая она отдельного случая она разная. Сейчас, очевидность, в первую очередь в том, что Россия забыл надеть перчатки, и кончики его пальцев медленно начинают остывать и замерзать, как у любого живого человека, пускай даже того, кто живет на севере и привык к холодам. Пальцы ног, естественно, тоже стынут, но замерзнуть им не дадут плотные сапоги на меху. Очевидность в том, что снег, ложась ко лбу Вани, начинает таять исчезать. А это говорит о том, что он все еще жив, как и то, что у него еще бьется сердце и есть пульс. Очевидность в том, что Брагинский в последнее время плохо себя чувствует. Года так с девяносто первого он забыл, каково это, каждый новый день смеяться и радоваться. И видеть, как радуются люди. Его люди, ради которых он делал все, и они не оставались в долгу. Не то, что сейчас. Подумать только, как народ обожал свое огромное государство, как народ обожал СССР. Время, когда дети могли беззаботно гулять допоздна, и ничего с ними не происходило. Когда все жили в мире и согласии, не было не богатых, не бедных, когда все делалось ради людей. Настоящих, открытых, добрых. Хоть и закрытая от остального мира страна, но счастливая. Без ненависти друг к другу по любому поводу. Из-за денег ли, из-за статуса, из-за профессии, или, что самое страшное, из-за расовой принадлежности. Нация была сплоченная, народы дружили, и главное, уважали друг друга… Сколько было смешанных браков! А труд? Все в стране было государственное, лечение, учеба – бесплатные! И все юноши, по семейным традициям, все они шли служить в армию, ради своей страны! А врачи? Агрономы? Учителя? Святые люди, и ни у кого и в мыслях не было им грубить, унижать их… Сельское хозяйство, великолепное, советское хозяйство! Вот сядешь на электричку, чтобы в пригород съездить – и не увидишь ни одного пустого клочка земли – все поля приковывали взгляд своей невероятной красотой: ровно высаженные зерновые культуры, пестро цветущие бобовые… квадратные клочки земли, словно разноцветная мозаика, собирались на обширных территориях… Коровы, сколько же их было… Прекрасный, волшебный мир. Без жадности. Без зла. Очевидность в том, что Ивану больно смотреть на свой народ сейчас. Капитализм, волей-неволей напоминающий собой феодальный строй, так или иначе поразивший души людей, был ненавистен России. Когда его же народ, который по-прежнему сильно любим Ваней, начинает его ненавидеть до такой степени, что вырубает леса, загрязняет водоемы, убивает животных, сплавляет втихую природные ресурсы в другие страны, на глаза цвета яркого флюорита невольно наворачиваются слезы, которые Брагинский все равно скроет под своей улыбкой. Люди одичали, мир перевернулся, и теперь для человека не будет никаких моральных преград для того, чтобы взять, и убить соседа. Неважно за что. Может, у него оборудование лучше, может, он был на более высокой должности, может, он был, как бы это ужасно не звучало, не той расы… А может быть, просто так. Да, да, просто так. Насколько сильно надо озвереть, чтобы заставлять платить за образование, медицину, а? Откупиться от армии могут только «избранные», те, у кого на это есть деньги. А простые ребята будут пахать. В испорченной деньгами и жадностью армии. Без желания отдать долг перед отечеством. Почему главврачи получают огромные зарплаты, в то время как простые, но очень нужные детские педиатры едва ли концы с концами на свою зарплату свести могут? А над учителями, что стало неблагодарной профессией, можно всячески издеваться? Над теми, кто пришел дарить бесценные знания, выкладывать дорогу в жизнь, какие-то дикие школьники, абсолютно ничего из себя не представляющие, имеют наглость да просто хамить? Почему? Все сельское хозяйство тихо умерло вместе с дивным СССР. Как и наука. Как и спорт. Как и культура. Как и образование… Как и любовь людей к России… но его любовь не потухнет никогда, пусть и безответная. И он всегда будет улыбаться… Очевидность в том, что Ваня всегда один. Словно прокаженный. Все, что происходит, начинает очернять Брагинского изнутри. Но не его душу, это же главное… только ее никто не видит. Не удивительно, что над ним и его народом все смеются за спиной, а в лицо ему ничего не говорят, и говорить не хотят. Самое подлое, что только может быть… А как ему больно на все это смотреть, но кому это интересно, кому? Для всех он железный, холодный и безразличный. Чем-то он в данной ситуации похож на Швецию – оба тянутся найти друзей, оба пытаются сделать ля кого-нибудь что-то хорошее, но… как бы они не старались, никто не отвечает взаимностью. Страх. Ненависть. Зависть… Простое человеческое безразличие. Похоже, что действительно Иван всегда будет один, со своей бедой на плечах… Или же нет? Он никому не нужен… почти. Брагинский поднял глаза оттого, что заслышал хруст снега под сапогами, и звук этот приближался к нему. На улице уже почти стемнело, но фонари все так же молчат, зато по улице уже во всю гуляют песни, такие ностальгичные, как в том самом мультфильме. Россия пригляделся, и сквозь тихо падающий снег увидел образ Германии, которого и ждал, стоя здесь и размышляя о каком-то весьма спорном понятии… Людвиг практически вплотную приблизился к Брагинскому, который тихо улыбнулся, увидев мужчину. После секундной паузы, Россия вдруг каким-то необычным взглядом посмотрел в глаза Крауцу. - Что такое очевидность? – С детской наивностью в голосе вдруг спросил Ваня. – В чем она заключается? - Очевидность? – Признаться, такой вопрос ввел Германию не то, что в ступор, но удивил точно. Он в раздумье отвел голубые глаза в сторону. – Не засоряй свою голову всякой ерундой… Услышав эти слова, Брагинский досадно опустил взгляд и вздохнул. А Людвиг, видимо, тоже забывший о перчатках, очень заботливо и ласково приложил руку к румяной от вечернего холода щеке. Слегка приподнявшись, блондин нежно коснулся губ России своими. Ваня сразу ответил на теплый поцелую Германии, который трепетно и игриво, немного щекоча нервы, вплетался в танец языком, но медленный, не обжигающий. Осторожно отпрянув от мягких губ Брагинского, Людвиг напоследок обдал их своим горячим дыханьем и уголками рта улыбнулся, незаметно ни для кого, кроме дорогого, очень дорогого ему России. - Очевидность в первую очередь в том, - блондин посмотрел в глаза цвета темной майской сирени, - что я тебя люблю… А во вторую очередь в том, что ты замерзнешь, если будешь так дальше стоять! Германия обнял холодную ладонь Вани, даря ей свое тепло, которое еще не успел похитить этот прекрасный зимний вечер. Брагинский не стал спорить и только облегченно и довольно улыбнулся. Людвиг взял мужчину за руку, и все с тем же легким чувством ласково глянул на Россию. - Пошли… - и их образ окончательно рассеялся в падающих хлопьях мягкого снега и синей тьмы, укутавшей усталые от дня улицы своим мягким платком под песни на прекрасном украинском языке. Под те самые, родные песни… Россия ведь теперь не остался один, и уже не чувствует убийственной безответной любви, нет… и это и есть очевидность.