Из трубы покосившегося домика на краю леса с самого утра валил дым: Кенни затеял выпечку. Находиться в доме стало невозможно, удушливая жара не давала вдохнуть, поэтому Леви обосновался во дворе и занялся починкой любимой метлы. От долгого использования черенок износился, прутья истерлись, но нежные чувства не позволяли отдать её Кенни на растопку. Верный друг, соратник в борьбе с грязью. Леви любовно приласкал метлу и прижал её к сердцу.
— Эй, мелкий! Тащи свою задницу сюда! — донёсся из распахнутого окна голос любимого дядюшки.
Надо сказать, Кенни в деревне любили. А как иначе? Приятный, улыбчивый, видный мужчина в полном расцвете сил, самоотверженно воспитывающий сына покойной сестры. Дородные вдовушки обивали пороги, строили глазки. Угощали Леви леденцами на палочке и умильно сюсюкали: «Ах, каким красавцем станешь, когда вырастешь!» Кенни в ответ надрывал живот от смеха, а тридцатилетнему Леви оставалось только яростно стискивать зубы на шеях сахарных петушков. Бесило. Но проживание с Кенни было необходимо для успеха операции, а отступать от задуманного Леви не привык.
Единственное, что действовало на нервы больше шуточек про рост, — прозвище. Дурацкое и, видимо, оттого прилипшее намертво.
— Шейный Платочек! — рявкнул Кенни, высовывая голову в окно.
Леви чертыхнулся и отставил метлу в сторону. Что угодно, только не это прозвище. И так все в деревне забыли его имя, только Шейным Платочком и зовут. Может, оно и к лучшему: лишняя огласка ему ни к чему.
— Чего тебе? — сквозь зубы процедил он, входя в дом. Хибара хибарой, в подземном городе и то получше было, но зато чисто и приятно пахнет свежей выпечкой. Идеальная иллюзия тихой мирной жизни. То что нужно.
Кенни возвышался посреди комнатки, подпирая головой потолок и уперев руки в бока. В застиранном переднике он выглядел как осёдланный пёс, но улыбался неизменно широко и радостно.
— Выдвигайся. Товар в корзине. Ты же помнишь, что доставить его нужно любой ценой, да, мой Шейный Платочек?
Леви снова перекосило. Довольный произведенным эффектом, Кенни поднял с пола пузатую корзину:
— Спинномозговая жидкость в ампулах, ампулы в пирожках. «Бабушка» ждёт…
— ...в хижине на том краю леса, — закончил за него Леви. — Я тебе что, сосунок? Хватит. Всё помню.
Он подхватил увесистую корзину и решительно вышел из дома. Наконец-то. Доставить товар и прекратить этот цирк, вернуться в разведкорпус. Отвязаться от Кенни. Никогда больше не слышать осточертевшее «Шейный Платочек».
Леви лес нравился. Не так сильно, как кружка крепкого чая, выпитая после тяжёлого дня, и уж точно не так сильно, как приятная глазу чистота только что прибранной комнаты, но он находил лес куда более приятным, чем загаженные переулки городов.
Эта часть плана была самой простой технически, но самой рискованной. Да, его задача -- всего-то доставить груз, но мало ли что может случиться в пути? До хижины «бабушки» можно было добраться двумя разными тропами: торной и заросшей, давно нехоженой. Леви без раздумий свернул с протоптанной тропы и углубился в чащу.
Полуденное солнце едва пробивалось через переплетение ветвей, над тропой мерно жужжала мошкара. Па́рило, как перед дождем. Шагать было легко, и даже увесистая корзина, оттягивающая руку, не портила прогулку.
Леви оглянулся: следов не видать. Отлично, найти его не получится. Настроение неуверенно перебралось на отметку «хорошее».
Пройдя ещё немного, Леви остановился и прислушался. «Хвоста» не было. Медленно, с чувством выдохнув, он расстегнул несколько пуговиц рубашки, перехватил корзинку поудобнее и поскакал по тропе вприпрыжку. Хотелось смеяться, но вместо этого Леви вдруг запел:
— А-а-а, за Стенами горы вот такой вышины.
А-а-а, за Стенами реки вот такой ширины!
— Ну здравствуй, Шейный Платочек.
Леви едва не застыл в прыжке. За ним всё же следили. Кто-то покусился на товар. Но, что куда хуже, этот «кто-то» видел его скачущим и распевающим песни. Первым порывом было отбросить прочь корзину и выхватить клинки, но он сдержался. Груз не должен был пострадать, да и оружия как такового при Леви не было. Пара ножей в голенище — вот и весь арсенал. Живо оценив обстановку, Леви не спеша обернулся на голос.
Из чащи торчала безобразная морда. Жёлтые клыки, морщинистая кожа, прибитый пылью грязный мех, и только глаза умные, человеческие. Тварь ухмылялась.
— Кенни говорил, что в лесу полно зверья, — тихо ответил Леви, — но встретить такого ублюдка я не ожидал.
Угадывающаяся за деревьями туша пришла в движение, и Леви напрягся. Будь он хоть трижды сильнейший, ножичками титана не убить. Но звероподобный не спешил нападать: казалось, разговор доставлял ему удовольствие.
— Шейный Платочек, а Шейный Платочек, — титан словно пробовал клятое прозвище на вкус, — куда путь держишь?
— От тебя подальше, — огрызнулся Леви и отступил по тропе. Клиент ждал, задерживаться не стоило.
— Как любопытно. А что у тебя в корзинке, Шейный Платочек?
Леви прижал ладонью дергающийся глаз и отступил ещё на полшага:
— Пирожки с титанами. Затолкать тебе в глотку?
Звероподобный гулко расхохотался и наигранно смахнул слезу:
— Ах, Шейный Платочек, я, оказывается, успел соскучиться по солдатскому юмору. Но позволь спросить, кому же сильнейший воин человечества несёт пирожки?
Разговор раздражал всё сильнее, Леви с бо́льшим удовольствием перетерпел бы тисканья домохозяек, мечтающих охмурить Кенни. Стоило рискнуть и повернуться к титану спиной.
— Бабушке. Старушке, которая кони двинет без этих пирожков.
Язык чесался добавить что-то об отсечении мерзкой обезьяньей головы, но голословно грозить расправой было по-мальчишески, а Леви, хоть и ссосал сотню леденцов за последние недели, пацаном уже давно не был. Поэтому просто развернулся и продолжил путь. От «хвоста» нужно было избавиться, но сто́ящих идей в голове пока не было.
— Ах, ба-а-а-абушке, — пророкотали ему в спину. — Милой такой бабушке в хижине на краю леса? Видел, видел.
Леви настороженно застыл. Титан рассекретил Эрвина? Или это блеф? Чёртовы интриги, Леви никогда не был в них силён. Но решать нужно было быстро. Он хотел было обернуться, но был остановлен.
— Иди, Шейный Платочек, не стану тебе мешать. Бабушкам же так нужны пирожки! Иди, не робей.
В лесу затрещало, земля содрогнулась от тяжёлой поступи, и краем глаза Леви заметил удаляющуюся гигантскую фигуру. Ушёл? Отступил? Едва ли. Одно он знал наверняка: звероподобному ублюдку не жить. Только не после того, что тот видел.
Долгое время тишину лесной чащи нарушали только тихие шаги Леви и настойчивое урчание его живота. Товар должен быть доставлен до темноты, к хижине "бабушки" ещё топать и топать, но солнце стояло высоко. Стоило сделать привал и как следует подкрепиться, но Леви, как назло, не прихватил с собой ни куска хлеба. О том, чтобы пообедать пирожками из корзинки, и речи быть не могло, поэтому пришлось искать подножный корм. Вспомнился припасенный карамельный петушок на палочке, но, справедливости ради, утолить им голод Леви даже не надеялся.
Жизнь в подземном городе научила Леви многому: воровать, убивать, скрываться от погони… Но не было там ни трав, ни ягод, ни грибов, и научиться их различать ему было негде. Смутно вспоминалось, что Петра собирала в лесу какие-то бледные грибы и потом готовила из них вкуснейшую похлёбку. Леви тогда брезгливо повертел в руках хрупкий невзрачный гриб, скривился и отказался даже пробовать ароматное варево. Впрочем, вид жадно жующих солдат вскоре убедил его приобщиться, и пришлось нехотя признать свою ошибку.
Леви остановился и призадумался. Кажется, Петра говорила что-то о ядовитых грибах, красных в белую точку. Значит, их брать точно не следует. Решившись, он свернул в чащу и принялся рыскать под деревьями. Как назло, повсюду торчали только красно-белые шляпки. Но вот на узкой прогалине мелькнула россыпь светлых пятнышек — они! Леви был уверен: именно эти грибы он когда-то брезгливо рассматривал на кухне их уютного штаба.
Скупо улыбнувшись удаче, он споро набрал пригоршню грибов и поспешил обратно к тропе. Развел костерок на обочине, нанизал добычу на тонкие прутики и как следует обжарил, истекая слюной. Есть хотелось неимоверно.
Подрумянившиеся и значительно сдувшиеся в объеме грибы оказались умопомрачительны как на вкус, так и на запах. Обжигаясь, Леви набил рот и принялся старательно жевать. Покосился на едва заметное сквозь кроны солнце: можно смело отдохнуть, до заката при любом раскладе доберётся. Разморенный жарой, уставший от пережитых волнений, он прильнул спиной к шишковатому стволу и прикрыл глаза.
По тропе кто-то шёл. Леви подобрался и предусмотрительно вынул нож из-за голенища. Тихо. Только едва уловимый шелест: не шаги, но…
Из-за поворота выкатился румяный кругляш, сделал круг почета и уставился внимательными глазками.
— Ты? — не сдержался Леви, вскакивая на ноги.
Зверподобная голова улыбнулась:
— Я от маменьки ушел, я от папеньки ушел, я от марлийцев ушел, и от тебя, капитан, уйду!
Леви отшатнулся, споткнулся о корень и сел на землю. Потер глаза, потряс головой, крепко зажмурился. Мерзкий голосок затих. Убрался? Оказалось, голова и в самом деле исчезла, как и не было её, даже следа не оставила. Но назойливая песенка засела в голове, и пришлось снова петь про горы вот такой вышины, чтобы её выбить.
Взгляд упал на недоеденный обед, и тут же стрельнуло осознанием: точно! Петра говорила: не все грибы смертельны! Некоторые вызывают пугающие видения. Леви яростно втоптал злополучные грибы в землю и замер в ожидании нового кошмара. Но усталость сморила его раньше, и во сне он убегал от титанической швабры, почему-то носил грязную форму Ханджи и — самое ужасное — ставил свою подпись в графе «ознакомлен» под приказом о запрете уборки в штабе.
Вынырнул из ужасных сновидений Леви ближе к закату. Огляделся, проверил товар и, стиснув зубы, продолжил путь.
Тропа виляла, как девиант на солнцепеке. За каждым поворотом Леви мерещилась насмехающаяся морда титана, из-за каждого дерева ему слышался громоподобный хохот. Да уж, сохранил репутацию, ничего не скажешь. В том, что ублюдок растреплет, сомнений не было, поэтому первым же делом после доставки товара стоило озаботиться расправой над ним.
За кустом что-то хрустнуло, и Леви тут же нырнул в малинник. Надо было замаскироваться, что ли. Надел бы какую-нибудь красную шапку, изобразил бы милую девчушку… хотя куда там, из милого в Леви была только корзинка, и то с натяжкой. Как бы то ни было, идти по тропе стало опасно.
Утешаясь тем, что нормальные герои всегда идут в обход, Леви пополз вглубь леса. Природное чутье подсказывало ему верное направление, можно было срезать все эти чёртовы загогулины тропинки и добраться к хижине напрямик, не привлекая ничьего звероподобного внимания.
Ползти с корзиной оказалось до жути неудобно, закрепить её на спине было нечем, поэтому приходилось передвигаться до обидного медленно, переставляя ценный груз едва ли не каждый метр. Леви достал из кармана сахарного петушка на палочке и сунул в рот: и калории, и нервам успокоение. Всё же есть плюсы в этих вдовушках, может, намекнуть Кенни? А что, женился бы, наплодил на старости лет крохотных Аккерманчиков. Перспектива хоть ненадолго избавиться от клейма самого мелкого в роду была заманчива, и Леви мысленно сделал пометку: доставить груз, убить титана, женить Кенни. Недурно.
Почва постепенно становилась всё более влажной, и вскоре под руками и сбитыми напрочь коленями противно зачавкало. Болото, какая прелесть. Леви сплюнул палочку из-под петушка и замер, оглядываясь. Очевидно, его несколько занесло в сторону, стоило забрать влево, и в скором времени путь будет окончен.
Противная жижа пропитала одежду, мерзкий запах застоявшейся воды въелся в кожу и волосы, настырные лягушки то и дело лезли целоваться. Леви упрямо их отвергал, отбиваясь от особенно настырных короткими хлесткими ударами.
— Да что ж вы даже в болоте мне покоя не даёте? — рычал он, отправляя очередную поклонницу в полет.
Оскорбленный лягушечий хор нестройно кричал ему в спину что-то неприличное, но это ничуть не расстраивало: болото кончилось, а впереди, в сотне-другой метров, виднелся просвет. Конец леса. Конец пути.
Эрвин обосновался в неприметном домишке, который кроме как хижиной и назвать нельзя было. Даже, гляди ты, огородик сообразил у крыльца. Мастер конспирации. Так сразу и не догадаешься, что здесь скрывается командующий разведкорпуса. Леви в очередной раз преисполнился восхищения: вот у кого стоило поучиться!
Вытирая безнадежно испорченную одежду лопухом, Леви бесшумно поднялся на крыльцо и трижды постучал в дверь. В ожидании ответа посмотрел на пирожки, пропитавшиеся болотной водой и уже начинающие расползаться в неоднородную дурно пахнущую массу. Некрасиво получилось. Впрочем, груз доставлен, не собирался же Эрвин в самом деле обедать этими пирожками!
На вечернем ветру мокрая одежда стыла и неприятно холодила тело. Леви постучал настойчивее.
— Кто там? — прозвучало изнутри неправдоподобно старушечьим голосом.
Медленно сгорая от стыда, Леви ответил:
— Шейный Платочек, бабушка. Пирожки тебе принес. Титан их задери.
— Ах, деточка, что-то я совсем слаба стала, — прошамкали из дома. — Ты дерни за верёвочку, дверца и откроется!
— Надо же, как всё просто, — пробормотал Леви, оглядываясь в поисках верёвочки. — Это тебе не подвал в заброшенном городе отбивать. Прогресс, Эрвин, прогресс.
Чертова верёвочка не находилась. Потеряв терпение, Леви отошёл на шаг и с плохо скрываемым удовольствием выбил дверь ногой, представляя на её месте наглую морду звероподобного.
— Бабуля, — он вошёл в тускло освещённую вечерним светом комнату. — Вставай, кушать подано.
Эрвин, вопреки ожиданиям, вставать не спешил: укутавшись шалями, лоскутными пледами и прочей старушечьей атрибутикой, он бревном лежал на кровати, только глаза поблескивали из-под чепчика. Леви тут же смекнул, что «Шейный Платочек» — отнюдь не худшее, что могло с ним произойти.
— Эрвин.
Под одеялом вяло шевельнулись, закряхтели и замерли.
— Поставь корзинку на стол, деточка, — донеслось оттуда, — и иди сюда, обними бабушку.
Леви аккуратно поставил товар на стол и приблизился к кровати. Эрвин вел себя странно, но безграничное доверие, на котором и строились их отношения, не оставляло выбора. Леви сел рядом и положил ладонь на предполагаемое плечо собеседника.
— Эрвин… — он внимательно вгляделся в лицо под чепчиком. — Эрвин, зачем тебе такие большие уши?
— Чтобы лучше тебя слышать, мой дорогой.
— А зачем тебе такие круглые очки?
— Чтобы лучше тебя видеть, мой хороший.
— Эрвин, но зачем тебе такая большая борода?
Сквозь упомянутую бороду блеснула улыбка:
— Это чтобы колоть твои нежные щёчки!
Леви взвился в прыжке, отскакивая к стене, но было поздно: сорвав ненужный чепец, незнакомый блондин впился зубами в ладонь. Полыхнуло зарево, хлипкие стены рассыпались по бревнышку, и над Леви склонился звероподобный титан.
— Почему же ты не спросишь, зачем мне такой большой рот, Шейный Платочек? — взревел он. — Он затем, чтобы сожрать тебя!
Несчастный Леви не успел даже вынуть ножи из-за голенища: титан сжал его в кулаке и тут же затолкал в пасть. Пахнуло разложением и нечищенными зубами, и Леви накрыла темнота.
— Не сказал бы, что ситуация из простых, — знакомым голосом заявили сверху. — Я рассчитывал на спасение, а получил компанию.
Леви приоткрыл глаза. Он покачивался на горячих волнах, и это было бы даже приятно, если бы от вони не заворачивались носки сапог. Судя по гулкому эху, находился он в пещере, и судя по нему же — не один. Кое-как перевернувшись и оказавшись по подбородок в густой жиже, Леви постарался разглядеть своего собеседника. Тщетно.
— Эрвин? — нерешительно спросил он.
— Да.
На душе полегчало.
— Где мы? Тут темно как у титана в брюхе.
— Потому что мы у титана в брюхе.
А вот от этой информации легче не становилось. Он протянул руку и наткнулся на вздрогнувшее тело.
— Осторожнее, — прошипел Эрвин. — Я же не просто так заказывал у тебя спинномозговую жидкость.
Леви сопоставил в уме два и два, перепроверил, пересчитал в столбик. Всё сходилось к одному:
— Ты при смерти? Это для тебя было?
— Да.
Как бы хорош ни был Эрвин, слова из него порой приходилось вытаскивать по одному. Это раздражало.
— Титан тебя сожри, ты можешь рассказать внятно?
Эрвин хмыкнул:
— Положим, титан меня и так сожрал. А рассказывать особенно нечего. Ты же знаешь, я азартный человек. Играл. Проиграл.
Леви сжал в кулаке рубашку Эрвина, послышался треск, заглушаемый яростным скрипом зубов.
— Во что ты играл? С кем? Когда? Каковы последствия? Мне нужно всё.
— Судя по тому, что ты здесь, с Зиком Йегером вы уже познакомились. Он и был моим партнёром в игре. Камень-ножницы-бумага, слышал о такой? Я выбрал ножницы.
— А он — камень, — договорил Леви. — И что?
Эрвин коротко невесело рассмеялся:
— И теперь у меня дырка в боку. Сквозная. Выйдем на свет — покажу.
Леви резко провел рукой по торсу Эрвина, но был остановлен решительной хваткой на запястье:
— Ты что, это же больно.
Происходящее не укладывалось в голове. Эрвин, выживавший не пойми как с дырой в боку. Его последняя надежда — спинномозговая жидкость титана. И разумный титан по соседству, не иначе как приготовленный на съедение. Всё казалось очевидным, но каким-то фантастическим. Нереальным.
— Почему ты ещё не умер? — прошептал он.
— Говоришь как Зик. Тебя что, что-то не устраивает?
Отвечать было нечего, и Леви снова улёгся на волны. Нужно было выбираться отсюда, но если даже Эрвин пока не придумал, как, то ему и голову ломать ни к чему.
— Не нервничай, — миролюбиво сказал Эрвин. — Это ещё не конец. Есть тут неподалеку один тип… Не скажу, что надёжный, но с воспаленным чувством справедливости. Нам нужно только ждать.
***
Эрен Йегер, простой деревенский парнишка, прекрасно понял бы страдания Леви по поводу дурацкого прозвища. Более того, он согласился бы стать не только Шейным Платочком, но даже Дырявым Носком, только бы избавиться от приставшего как Микаса слова «гомосек». А всему виной доморощенный поэт Жан, нашедший уморительную рифму к слову «дровосек» и не преминувший растрепать об этом всем и каждому. Эрен порой даже порывался забросить свое ремесло, но понимал, что этим только спровоцирует шутки из серии «правильно, не гомосечье это дело — дрова рубить». Поэтому приходилось терпеть.
Был только один человек, отнесшийся к нему с пониманием и сочувствием — милая и кроткая старушка Эрви́на, обосновавшаяся в гнилой хижине на отшибе. Она ни с кем из деревенских дел не имела, жила сама по себе, но, встречая Эрена, всегда приветливо улыбалась и салютовала густой русой бровью из-под чепца. Было в ней что-то залихвацкое, не такое, как в других старухах, поэтому ноги сами несли Эрена в её хибарку едва ли не каждый день. То забор починить, то в огороде помочь — ему не в тягость, а бабушке помощь.
Сегодня он заработался допоздна, и возвращаться в родную деревню главной тропой не решился: у крайнего дома всегда собиралась молодежь, науськанная кричать «гомосек» так громко, что звенело в ушах. Нет, вечером эта дорога была для него закрыта. Окольным же путем можно было без лишних приключений добраться до дома, минуя знакомую хибару.
Эрен шел, ссутулив усталую спину и закинув верный топор на плечо. Всё-то в жизни было ни к черту: ни тебе уважения, ни возможности себя проявить. Надо было всё же идти в разведкорпус, не слушать родителей и приставучую Микасу. Сейчас скакал бы за Стенами, крошил титанов налево-направо…
Он остановился как вкопанный и раскрыл рот. Хижина старушки, так любовно им отстраиваемая, превратилась в груду бревен, недавно восстановленный заборчик отбросило к самому лесу, а на руинах восседал самый настоящий титан. Огромное мохнатое чудище, словно в насмешку напоминающее человека.
Титан повернул лобастую голову и фыркнул:
— Иди, парень.
Но Эрен, ведомый подростковым стремлением делать наперекор, сорвался с места и кинулся на монстра, истошно вопя:
— Где старая Эрви́на? Ты сожрал её?
Опешивший от такого напора титан отшатнулся, прикрывая ладонями уши, а отважный дровосек увидел в слабом лунном свете блеснувший из-под обломков дома клинок. Точь в точь как у разведчиков! Так всё же непростая старуха тут жила! А этот зверь, этот урод её сожрал! Единственного человека, для которого Эрен не был гомосеком!
Сверкнул стремительный клинок, и брюхо неповоротливого титана лопнуло, как терпение самого Эрена. Задыхаясь от зловония, он отскочил в сторону и едва не был сбит с ног выскочившим наружу ребенком в трогательном шейном платочке. В одно мгновение мальчик отобрал у Эрена клинок и, неестественно высоко подпрыгнув, в два удара отсек злодею гигантскую голову.
— Вот видишь, Леви, — голосом старухи Эрви́ны проговорили откуда-то со стороны вспоротого брюха, — гомосек нас спас.
— И вы туда же, — простонал Эрен.
***
— Ах, какой ужас!
Довольный эффектом, Кенни откинулся на спинку кресла и затянулся. Верная свита вдовушек пялилась на него восторженно-испуганными глазами, перебирала пухлыми пальчиками накрахмаленные переднички. Благодарная публика! Что хочешь им заливай, всё съедят, проглотят, ещё и добавки попросят.
— А что же наш дорогой Шейный Платочек? — проблеяла самая молодая фаворитка.
— Племянничек-то? — Кенни наигранно взгрустнул и снял шляпу. Толпа ахнула. — Да жив он, жив! Они сейчас с Эрвином уехали на воды, здоровье поправляют.
Сердобольные дамочки утерли слезы и снова уставились на него преданными собачьими глазами.
— А рана-то? Рана же!
— Да зажила ваша рана, — отмахнулся Кенни, — только дырка осталась — во! — он вытянул вперёд кулак. — Говорят, кто через неё посмотрит, тот свое будущее увидит.
К удивлению, дурачить простушек не надоедало. Кенни даже подумывал начать записывать свои истории — а ну как пригодятся! Такую ахинею не сразу и придумаешь, забывать не годится.
Вечерело. Вдовушки накрыли стол, расселись и подперли круглощекие головы кулачками. Идиллия. Кенни лихо опрокинул стопку наливки, крякнул.
— Ах да, Эрен же! Чуть не забыл, — вдовушки оживились. — Женился, да. Кто говорит, по любви, кто — чтоб прозвище отбить. Не знаю, кто прав, только гомосеком его звать не перестали.
Кенни подхватил на вилку маринованый грибочек и хитро прищурился:
— Ну что, красавицы, какую историю рассказать вам ещё?
