Соперница

Хёнджин выходит на балкон, осторожно прикрыв дверь и обхватывая себя руками, пока разворачивалась лицом к засыпающему городу. Она знала, что её губы дрожат в преддверии слёз, знала, что сама трясётся не меньше, стоя лишь в майке и ничуть не согревающей рубашке, а также в джинсовых бриджах, знала, что эмоции возьмут верх рано или поздно, поэтому предпочла поддаться им здесь, наедине с собой, пока никто не видит. По глотке стекали отчаяние, злость, ненависть к себе, непринятие происходящего и опустошённость, приправленная щепоткой никчемности. Казалось, что всё происходящее – бородатый анекдот с глубин интернета, несуществующий в реальности, а на деле всё наоборот. Так комично, что плакать хочется. И Хёнджин теперь не сдерживается. Она опускается на пол возле двери, сжимая пальцами тонкие чёрные волосы у корней. Воспоминания, надёжно засунутые в деревянный сундук в глубине пещер сознания, порвали цепи и сейчас гуляли перед глазами, рассекая прежние раны. Самое страшное, что она не знала, кого винить в происходящем, потому что понимала, что и некого-то. К сожалению, измены – слишком частое явление в семьях. Но где-то глубоко внутри всегда была надежда, что у них всё будет по-другому. По-настоящему. И теперь эта надежда умерла, начала процесс разложения и отравила всё тело, заглушая желания есть, спать и улыбаться. Старший ребёнок, Чанбин, заметил некую фальшь в эмоциях матери – брови дёргались или были напряжены при улыбке, слишком громкий смех, заметная потеря в весе – и теперь всегда пристально поглядывал на неё исподлобья, пытаясь найти трещины. Он ждал малейшей ошибки, трещинки, но Хёнджин слишком хорошо научилась держать лицо, пока работала ведущей на телевидении. Наверное, именно поэтому она до сих пор делала вид, что и знать не знает о намерении Джисона развестись. Поэтому вежливо улыбалась госпоже Ян, прекрасной джанмо, обожающей Хёнджин и внучат больше, чем собственных сыновей, что с улыбкой и восхищением сейчас рассказывала на семейном ужине о будущем и планах, что они с супругом приготовили для молодых, хотя в глазах начало предупреждающе жечь. Никто не видел проблемы, и от этого становилось тошно. Их с Джисоном познакомили родители, но под этим скрывалось нечто большее, чем желание счастья детям или взаимовыгодные условия. У Хёнджин была подружка с младших классов, младше неё на пару месяцев, с которой они проводили много времени вместе. У них были общие интересы и увлечения, поэтому они сдружились быстро и легко. Девочки делились секретами, проблемами, поддерживали и помогали друг другу, а потому, когда у бывшей Хван случился кризис ориентации, Лалиса оказалась рядом. Они сидели на большой кровати в комнате старшей в пятничный вечер после школы, на фоне шёл какой-то незамысловатый фильм, а девушка делилась переживаниями и терзаниями, которые мучили ее уже долгое время. Лиса слушала внимательно, не перебивала и не выражала осуждения, отвращения или презрения, которые черноволосая боялась получить в ответ. Вместо этого она предложила свою помощь, чтобы подруга могла разобраться в себе. Неумелые, но пылкие поцелуи, грозящие перейти в нечто новое, настолько увлекли, что никто не услышал возвращение родителей, а когда заметили было уже поздно. Их застали в компрометирующем и недвусмысленном положении: Лалиса сидела на животе подруги с задранной юбкой, а старшая лежала под ней без верха, ощущая, как собственный живот становится влажным, и водила пальчиками вдоль лямки нижнего белья. Криков и грандиозного скандала не было – родители молча выпроводили Лалису из дома (с тех пор они ни разу не виделись) и не разговаривали с дочерью несколько дней, а та стыдилась и боялась даже пикнуть, отсиживаясь в своей комнате всё время. А потом они познакомили Хёнджин с Джисоном – условным сыном маминой подруги, немного пухленьким, с большими щеками, смешными прямоугольными очками на носу, брекетами и россыпью родинок в самых необычных местах. Начали навязывать дружбу с ним. Первое время девушка отказывалась от Хана всеми возможными способами, тайно целовалась с другими девчонками в подсобках школы, а потом наступил выпускной класс, разговоры о предстоящей свадьбе после университета, повзрослевший Джисон… Мальчишка стал очаровательным. Не всемирный красавец, но у него были собственный шарм, обаяние, чувство юмора и какие-то детские открытость и наивность, которые компенсировали все изъяны во внешности. Хёнджин увлеклась, что помогло смириться с ранней участью домохозяйки. А потом в их жизни появилась эта Ким Минхо, жена младшего брата Джисона… Поначалу Хёнджин робела от неё, потому что девушка была, что называется, молода и прекрасна: длинные ухоженные каштановые волосы с милой всегда уложенной челкой, выразительные глаза, обычно легко подведённые коричневыми или розовыми тенями, небольшой нос с родинкой на крыле, мягкие скулы, плавный подбородок и сочные полные губы, которые очень хотелось попробовать. А фигура… Хоть Минхо и скрывала её под свободной одеждой, это не мешало подмечать действительное и фантазировать оставшееся. Хёнджин даже стыдно признаться, что пару раз после первой встречи, лёжа в кровати ночью или в душе, она трогала себя везде, представляя, чьи именно небольшие аккуратные пальчики играются с её телом, дразня и раззадоривая до такой степени, что становилось стыдно от силы желания и количества смазки, вытекающей из влагалища. Оргазмы были волшебные, хотелось повторить такие вживую. Но так было до тех пор, пока Минхо не открыла рот. У неё оказался скверный характер, что Хан удивлялась порой, как Сынмин её терпит: грубоватая, иногда не следила за речью, рубила прямо и с горяча, любила недружественно подшучивать, язвила, порой грозилась или била своего мужа, а также манипулировала им, заставляя делать так, как это нужно девушке. Но даже убирая из внимания эти недостатки она всё равно была милой и желанной. Скорее всего, этим и зацепила Джисона, который стал часто касаться тёти, делать ей комплименты, нахваливать её домашнюю еду, флиртовать и уделять внимание, даря такие подарки на семейные праздники, что Хёнджин предпочитала свои вовсе не открывать, чем смущаться перед всеми. Но обиднее всего было за их детей, которые слепыми не были. И если пятилетний Чан ещё ничего не понимал, упоённо получая любовь и ласку от всех и отовсюду без разбора, то улыбка Чанбина гасла каждый раз, стоило отцу сесть не рядом с женой, а рядом с Минхо. Он напрягался, и матери стоило немалых усилий успокоить сына и заверить, что поводов для опасений нет. Брюнетка замечает, что сидит на полу, только тогда, когда чья-то ладонь ложится на её плечо. Хёнджин дёргается от испуга, сумев сдержать крик ужаса, и видит перед собой Минхо, что сидит напротив, близко. В её взгляде непонимание, но когда в световом отблеске в чужих глазах отражаются слёзы и стекающие вниз мокрые дорожки, тётя взволнованно пододвигается ближе и обнимает Хёнджин за плечи. — Ты чего, Хёнджин-а? Что случилось? Младшая теряется, не зная как реагировать и что ответить. Меньше всего хотелось бы, чтобы эта девушка напротив видела её слёзы, знала их причину и старалась успокоить. Потому что Хан уверена, что история почти пришла к своему финалу, и уже скоро Джисон поставит точку. Их семью уже не спасти. А быть утешаемой своей соперницей… Хёнджин нужно выше задирать нос, потому что на разводе жизнь не закончится. Нужно встретить его достойно, пусть это и снова больно жалит в самое сердце. — Ты очень милая, Хёнджин-а. Не нужно плакать, иначе завтра твоё лицо будет опухшим. Будь сильной! – кажется, старшей вовсе и не нужен был ответ, чтобы продолжить говорить. Она словно не замечает отсутствующий взгляд, намекающий на то, что ей бы уйти по-хорошему. — Ты такая сука, Минхо. Девушка, застигнутая врасплох, вдруг замирает, перестаёт улыбаться и смотрит нечитаемым взглядом на Хёнджин, которая хоть и немного расширяет в страхе глаза, но поддерживает зрительный контакт с незваной собеседницей. Слова вырвались против воли, но бывшая Хван не чувствует сейчас ничего, кроме усталости. Ей надоело играть роль глупой наивной дурочки перед женщиной, к которой собирается уйти её муж. Она прикрывает глаза, ожидая, что дунсо сейчас ударит её по лицу за грубость, как она обычно грозилась ударить Сынмина, но ничего не происходит в течение продолжительной минуты, пока не звучит тихий вопрос, как будто с нотками грусти: — Может, хотя бы объяснишь? Хёнджин хлюпает носом, пытаясь втянуть воздух, и порывисто выдыхает. Трёт глаз, вытирая мокрую стрелку ресниц, и произносит: — Ты правда не понимаешь или хорошо притворяешься? С момента твоего появления в нашей семье Джисон... Да он постоянно вьётся вокруг тебя! Признайся уже честно: между вами что-то есть? Я… Не собираюсь ругаться, просто хочу уже услышать подтверждение своим догадкам и… – прерывается, судорожно втягивая ртом воздух. Заламывает пальцы, продолжая немного тише: – Не знаю, что буду делать тогда. Но мне нужно услышать правду. — Как мне надоело слушать о твоём муже, – раздраженно шипит Минхо в ответ, склоняясь ближе. – Ты же сама не лучше, флиртуешь с Сынмином, который тоже, вообще-то, чужой муж, пусть даже и безумно влюблённый в тебя. Хёнджин удивлённо поворачивает голову в сторону старшей: — Да я… Это нет… Она и подумать не могла, что её вежливость с небольшой кокетливостью и метания глазками могут воспринять всерьёз. Всё это изначально было задумано лишь для того, чтобы увидеть реакцию Джисона и проверить его чувства, но когда стало очевидным, что Хану нет до этого никакого дела и он лишь стал больше тискаться с Минхо, то сразу же все попытки вызвать ревность прекратились. Взгляд невольно цепляется за красивые черты чужого лица, и девушка прикусывает щеку изнутри, потому что на это лицо безумно приятно смотреть, подмечать каждую деталь, особенно сейчас, без косметики. Так хочется его коснуться. Не только пальцами. — Ты ведь, вроде, бисексуальна? Хёнджин дёргается, точно Ким всё-таки ударила её по лицу. Сердце в груди замедляет свой ход, дышать становится трудно, а лицо медленно теряет здоровые оттенки, становясь серым в тусклом освещении улицы. Брюнетка прикрывает рот ладонью, с ужасом глядя на собеседницу и боясь реакции, но тётя лишь с ухмылкой пододвигается ближе и аккуратно касается мягкой горячей щеки, на которой ещё не высохли следы слёз. — От… Откуда ты знаешь? — На самом деле, ты сама сейчас это подтвердила, – маленькие пальчики смело и уверенно движутся вверх, натягивая прядки волос на виске, слегка почёсывая. Хан чувствует, как кожа покрывается мурашками, уходящими тёплой волной вниз. – А так, Сынмин мне рассказал вашу с Джисоном… Историю. Младшая тяжело сглатывает и опускает голову, лишаясь приятных прикосновений, и подтягивает коленки к груди, пытаясь тем самым избавиться от своей уязвимости. Хёнджин надеялась, что подробности их с Джисоном брака останутся в узком кругу, но, выходит, зря. Теперь же, когда не просто кто-то, а сама Минхо узнала подробности хёнджиновой ориентации, стало по-настоящему страшно, что ненависть и отвращение тотчас найдут выражение в чужих действиях и словах. Тётя казалась максимально консервативной в данном вопросе, презирающей людей нетрадиционной ориентации. Последствия могут стать колоссальными… — Т-ты… Расскажешь теперь всем? Игнорируя несмелый вопрос, девушка вдруг убирает руки Хёнджин, перекидывает свою ногу через её колени и садится на неё сверху. Голова вдруг туманится и слегка кружится от близости, а губы покалывает, требуя крепких поцелуев прямо здесь и сейчас. Минхо пристально смотрит, склонив голову в бок и слегка прищурившись, точно кошка перед ударом лапой. И кто знает, шуточно или с когтями – её взгляд прямой, открытый, немного хитрый и с любопытством. Даже холод ночи уже кажется сущей мелочью по сравнению с тем, что происходит. Младшей вдруг кажется, что это незамысловатая игра, где заранее определено, что она проиграет. — Ты вся дрожишь, – вдруг шепчет тётя, перемещая пальцы на чужие тонкие запястья и поднимая их выше, ближе к своему телу. Хёнджин дыхание задерживает и немного краснеет, провожая взглядом их руки, и не замечает, как лицо собеседницы оказывается неприлично близко. – У меня есть одна идея. У Минхо красивое, подтянутое и сильное тело: мощная тонкая шея, широкие плечи, выступающие ключицы, полная округлая грудь, узкий таз и шикарные пышные бёдра, которые кажутся упругими и вызывают желание трогать, мять и гладить. Хёнджин кажется самой себе какой-то несуразной, когда её большие узловатые ладони ложатся на чужую талию под футболкой, обжигаясь жаром кожи. Конечно, ведь дунсо* занимается танцами и ходит в зал в свободное время, у неё нет детей, тем более маленьких. Становится как-то стыдно за свою сутулость, выпирающие кости и плоские грудь и попу, но в следующее мгновение весь мир младшей сужается до одной лишь тёти, потому что та подаётся вперёд, уничтожая последние миллиметры между ними, и целует. Губы у старшей холодные, влажные и слегка липкие. Издают тихий хлюпающий звук, когда она немного отстраняется. Девушка не хочет пугать Хёнджин – она не напирает, довольствуется легкими чмоками и трением губ, давая время подумать и решить что-то для себя. Переплетает их пальцы под своей футболкой, сжимает, гладит большими пальцами тонкую кожу. Хёнджин нравится (так, что ладошки потеют, а давление скачет). Она сама подаётся вперёд, прихватывая верхнюю губу старшей и проводя по ней кончиком языка, следя за реакцией через полуприкрытые веки. Ким улыбается, не сдерживая выдох. Когда слышится быстрый, но тяжёлый топот за дверью балкона, они полностью поглощены друг другом, стараясь познать как можно больше – Минхо увлекла их в глубокий и долгий поцелуй: её язык кончиком скользил по зубам, дёснам и языку Хёнджин, иногда быстро щёлкая по нему, в приятном неторопливом темпе. Для младшей эти ощущения новы, но она не ощущает дискомфорт, лишь дрожь и наслаждение. Привкус персикового чая со льдом, что пила до этого Ким, даёт приятное ощущение возбуждающей свежести. Одной рукой тётя мягко поглаживает спину вдоль позвоночника, а второй держится за чужое плечо, иногда сжимая, потому что Хёнджин дразнится: растирает кожу на груди, иногда проникает кончиками пальцев под бюстгальтер или сжимает грудь через него, но дальше не заходит, вынуждая постанывать и недовольно хныкать попеременно. Они отстраняются с закрытыми глазами, улыбаясь. Прислушиваются к дыханию друг друга, напоследок прикасаются щека к щеке и медленно отодвигаются. Именно сейчас остро ощущается интимность момента, близость, которую каждая не испытывала ранее с кем-то другим, и чувства предвкушения и счастья. Не убивает это даже громкое плаксивое «Омма-а-а!» от Чана, который подбегает к матери и кидается в её объятия, стараясь прильнуть как можно ближе. — Всё в порядке? – недоверчиво спрашивает Чанбин, который открыл балконную дверь младшему брату. Он странно смотрит на то, как мать с тётей сидят слишком близко друг к другу, раскрасневшиеся и смущённые. Но молчит. — Конечно, милый, – улыбается Хёнджин, поглаживая Чана по волосам. – Что-то случилось? Ребёнок что-то воодушевлённо тараторит про подарки от бабушки, хватая за руку и начиная тащить родительницу за собой обратно в квартиру. Тётя выходит вслед за ними, незаметно сплетая их пальцы в «замок» и крепко сжимая чужую ладонь в своей руке, и тихо шепчет на ухо: — Хочу быть твоей женой. Хёнджин краснеет, когда по собственной ягодице проезжается ладонь и мягко сжимает её, а рядом с ушком раздаётся тихий, но переливчатый смех с придыханием.