***
Как же прекрасен вечер пятницы, даже для шерифа Сторибрука. Завтра заступает на дежурство Дэвид, и Эмма может спокойно отдохнуть в кругу семьи. Это время и правда сказочное. Свон так долго мечтала о семье, о детях… И вот. Её мечта сбылась. Она любит и любима. Они вместе растят двоих маленьких сорванцов… Кстати о них. Вот маленькая Хоуп играет у камина с каким-то корабликом, который пару минут назад отобрала у своего младшего братика. Её длинные блондинистые локоны то и дело выбивались из незамысловатой причёски, мешая девочке играть. Но кто сказал, что её это остановило? — Отдай мне кораблик! — Вскрикнул мальчик, обиженно хмуря бровки. Его образ был настолько размыт, что Эмма не могла разглядеть черты лица. Некое смазанное пятно. Женщина мысленно это связала с ухудшением своего зрения и не стала зацикливаться на этом. — Не дам, мне он самой нужен! — Начала дразниться Хоуп, показывая брату язык. Боясь, что дети подерутся, Эмма решила их успокоить, подходя ближе. В спешке она отложила лопатку, отвлекаясь от приготовления ужина. Но даже подойдя к детям, она не могла ничего разглядеть в мальчике. — Милые мои, чего вы ругаетесь? Есть ещё игрушки, а вы кораблик делите… Не успела Эмма договорить, как мальчик поднялся на ноги и подошёл к женщине. Только на максимально близком расстоянии Свон смогла изучить черты лица собственного сына. Он был полной копией Киллиана: те же голубые глаза, тёмные волосы, форма лица. Это был просто маленький Киллиан, словно он не являлся её ребёнком вовсе. — А ты чего сюда пришла? — буквально прорычал малыш лет пяти. — Ты вообще меня убила! — Что ты такое говоришь? — Свон с ужасом уставилась на ребёнка. — Ты же здесь стоишь. — Это твой сон, а в реальности ты меня убила! А я слышал тебя, слышал папу, какой у него ласковый голос, когда он со мной разговаривал. Он любит меня, а ты нет! Ты не любишь меня, поэтому убила! В панике Свон схватилась за голову, как будто она резко у неё заболела. Образы перед глазами начали плыть, и она вновь не могла рассмотреть личико сына, но в этот раз с окружающим пространством тоже были проблемы. — А меня ты тёте отдала! А я её боюсь! — обиженно пробубнила себе под нос Хоуп. — И меня ты не любишь! — Милые мои, я люблю вас… — от безысходности из глаз градом полились слёзы. Женщина уже никак не могла себя контролировать, она пыталась обнять своих детей, но они от неё только убегали. «Не любишь!» Эхом разносилось по дому, и Эмма уже не понимала, откуда идёт этот голос. «Не любишь!» — Люблю, я вас обоих люблю, вы мои дети! — отвечая голосу, Эмма вдруг осознала, что находится одна в комнате и тут же принялась искать младших Джонсов. «Не любишь, ты меня убила!» Голос не принадлежал никому, смылась та тонкая грань и уже совсем не важно было, кто это говорил. «Ты меня тёте отдала, как и Генри! Ты никого не любишь!» Тот же голос, но более обиженный, тянул женщину на второй этаж. — Я никому никого не отдавала! — Эмма как сумасшедшая бегала по дому в поисках детей, но её попытки найти хотя бы одного ребёнка были обречены на провал. Дом был пуст. «Ты меня убила!» — Я не убивала тебя, малыш! — заплакала Свон, падая на колени посреди детской. «Я слышал, ты не хотела, чтобы я появился на свет сейчас!» — Мы с папой очень хотели… — начала было Свон, но её перебил голос. «Хотел папа, но не ты. Ты убийца» Эмма резко подпрыгнула на кровати и, тяжело дыша, принялась осматривать помещение, в котором находилась. Небольшая палата с белыми стенами и пикающими приборами. Она не дома, так где же. Как её сюда занесло? Она должна быть дома, со своими детьми. Она осторожно встала с постели, ступая босыми ногами на холодный пол. На ходу отлепляя от себя всякие датчики, женщина подошла к двери и еле слышно приоткрыла её. В коридоре никого не было и Свон решила дойти по регистратуры. Идя по холодному коридору, такому же белому, как и палата, Эмма пыталась вспомнить, как тут оказалась. Вот она дома мыла посуду, вот ей резко стало плохо… Плохо… — Ребёнок! Шериф тут же прижала ладони к своему животу и воспоминания прошлых дней нахлынули на бедную женщину. Её малыш мёртв. «Ты убила меня!» Пронеслось в голове блондинки и обрывки сна начали появляться в её голове. Эмма уже не понимала, где реальность, а где сон. Её сознание начало выдавать ещё не рождённого ребёнка за уже большого мальчика. Вот она бегает по дому, пытается найти ребёнка, но его нигде нет. Словно находясь в своём сне, миссис Джонс начинает искать своего ребёнка по всей больнице. Паника настолько охватила её, что она не обращала внимания на людей, сбивая попадающихся на пути. Эмма уже и не помнила, что хотела подойти к регистратуре… В голове была только одна мысль: её мальчик куда-то от неё убежал — его нужно найти! Она наспех остановила проходящую мимо медсестру и, резко её схватив за руку, протараторила: — Вы не видели тут моего сына, мальчика лет пяти… — Эмма, — женщина поражённо уставилась на блондинку и почти шёпотом произнесла, — у вас нет маленького сына. — Да как же? Такой, — она начала показывать, — с короткими чёрными волосами, голубыми глазами… — Эмма, у вас нет мальчика… — медсестра перешла на настойчивый, материнский тон. — Как нет? — Вскрикнула Эмма в ответ, отпрыгивая от пожилой женщины, будто от огня. — У меня трое детей! Один уже совсем большой Генри, потом доченька Хоуп и малыш…. В этот момент Эмма резко хватается за подол больничной сорочки и начинает сначала хныкать, а потом и вовсе рыдать. Осознание того, что это был всего лишь сон, резко ударило по ней. Хриплый, полный отчаянья голос эхом раздаётся по всей больнице. В крике, пропитанном болью, Киллиан, сидевший в этот момент у регистратуры, неожиданно узнаёт родной голос. Он тут же бросил все эти противные бумажки, что заполнял по милости Вейла. — Свон! — капитан в одно мгновение подорвался, буквально подлетая к своей женщине. Он, не задумываясь, упал рядом с ней на колени и не церемонясь прижал к своей груди. Ласково Киллиан провёл по волосам, стараясь её успокоить, но эффект вышел обратный. Эмма с воплями отскочила от него. — Извращенец! Это тот извращенец! С этими криками женщина убежала обратно в свою палату, оставляя позади себя удивлённых посетителей больницы и персонал. А самое ужасное — Киллиана, что стоял на коленях один посреди коридора. Неожиданно к нему подошёл Вейл и помог подняться, дружески похлопывая по плечу. — Иди ты лучше домой, выспись, а завтра придёшь, сейчас нет смысла с ней как-то контактировать — у Эммы стресс. А ты сделаешь только хуже. Киллиан ничего не ответил, пустым взглядом провожая жену до палаты, где она тут же скрылась. Ещё постояв несколько минут, он сам себе кивнул и пошёл к выходу из больницы. Не обращая никакого внимания на ливень, начавшийся пару часов назад, капитан не спеша перебирая ногами, даже вернее сказать через силу, шёл в сторону дома. На душе скреблись кошки, Киллиана тянуло в эту холодную, пропитанную болью, ужасом и лекарствами палату. Всё равно, что она не помнит. Он готов был просто сидеть рядом с Эммой, лишь бы быть рядом. Но увы… Капитан сам не заметил, как доплёлся не до дома, а до паба, что в такой час пустовал. На автомате капитан подошёл к бармену и заказал выпить. Ром во фляжке кончился, а мужчине нужно было привести мысли в порядок. Первый стакан. Второй. Пятый. Алкоголь не выполнял свою функцию, Джонс не пьянел, а перед глазами всё так же была Эмма, что с ужасом от него отползала. Седьмой. Восьмой. Вот оно долгожданное помутнение. Алкоголь наконец-то начал действовать, но становилось лишь хуже. Такие родные, любимые зелёные глаза, наполненные страхом. Открытая книга. Только читать не было смысла, она сама кричала о том, что творится на душе. И кричала так громко, хотелось закрыть уши и просто убежать. Одиннадцатый. Двенадцатый. И что теперь делать? Как помочь Эмме? Это не магия, тут Реджина или Голд не помогут. Нужно справляться своими силами, но как? Во времена его странствий такие люди, как его Свон, просто становились изгоями. Над душевнобольными издевались и презирали. Но он не хотел такой судьбы для жены… — Киллиан! — Со стороны входа послышался знакомый голос, но Джонс не сразу сообразил, что звали именно его, и лениво повернул голову на источник звука. — Капитан Киллиан Джонс! — пьяно вскрикнул мужчина, едва удерживаясь на стуле. — Капитан Джонс, что с мамой? Генри, а это был именно он, сел рядом, отбирая очередной стакан у отчима. Ему было все равно на состояние мужчины. На его пустые, пьяные глаза. На дрожащие руки, не от алкоголя не выполняющие свою прямую функцию — держать стакан. На неестественно сгорбленную спину, не выносящую всю тяжесть ситуации. Миллсу на это было полностью плевать, как бы хорошо ни относился он к Джонсу, сейчас все мысли были заняты другим. — С мамой всё плохо. У нас трагедия, — прикрыв глаза, Киллиан, даже не смотря на количество выпитого алкоголя, смог взять себя в руки и вести себя почти как трезвый человек. — Что с ней? Почему меня к ней не пускают? — Паника нарастала с каждым вопросом, а помутнённое сознание отчима полностью выбивало из колеи. Просто так Джонс не напился бы, хотя кто знает этих пиратов. — Мы потеряли малыша… — Джонс устало потёр глаза. — Эмма пару дней назад узнала, что носит ребёнка. А потом мы его потеряли. Генри не ответил ничего, лишь положил руку на плечо Джонсу. Слова были лишние. Было видно, что Киллиану очень тяжело и больно, но боль от потери ещё не родившегося ребёнка была куда меньше, чем боль, что передала ему Свон… — Почему к ней никого не пускают? — Спустя какое-то время Миллс нарушил тишину. — Она не помнит меня, бегает по больнице, ищет мальчика. И при этом не помнит мужа. Сколько боли было в этой фразе, даже несмотря на то, что сказана она была с усмешкой. Типичная защитная реакция пирата. Это было настолько невыносимо, что сказочник невольно потянулся к выпивке. — Думаешь, она никого не помнит? — Возможно, но не могу сказать наверняка. И вновь неловкая тишина. Киллиан вновь завис на образе перепуганной жены, а Генри не знал, как продолжить разговор. Ему было жутко неловко. Общих тем, не причиняющих боли его отчиму, просто не существовало в этот момент. Да и говорить о какой-нибудь фигне было не к месту. — И что теперь? Мама будет в больнице для душевнобольных? — Нет, — сухо ответил капитан. — Вейл назначил ей лечение, завтра придёт Арчи, будет с ней работать. — Понятно. Разговор не клеился от слова совсем, не выдержав такого напряжения, Джонс кинул несколько купюр на барную стойку и поспешил удалиться, напоследок бросив: «Я буду за неё бороться». А Генри остался один на один со стаканом недопитого капитаном рома. Подумать только, Капитан Крюк не допил рома…***
Одиночество. Вот что тяжелее всего переносить. Очень долго ты привыкаешь к тому, что абсолютно никому не нужен. Ты один в этом чёртовом мире. У тебя ломка от нехватки общения, эмоций, зато потом ты привыкаешь, и одиночество не кажется таким уж плохим. Ты привыкаешь и начинаешь наслаждаться тишиной вокруг тебя. Но стоит его нарушить, переступить через себя, вновь довериться, как вновь путь к этому сладкому уединению кажется непосильным. Тебе снова больно, тяжело, невыносимо. Киллиан так привык к тому, что дома что-то напевает Эмма, либо просто играет лёгкая музыка, привык к постоянному детскому крику. Он раздражал иногда, забирая последние силы, но сейчас мужчина готов был отдать многое, чтобы вернуться в то счастливое время…