Стежок за стежком

      Стежок за стежком — Эмбер штопает ловко по краям уродливой раны. Алая нить чудо как хороша на смуглой коже, заляпанной кровью. Красное — к красному, и будет как новенькое. Игла бойко пляшет в плоти: вниз, вверх, по мускулистому, едва дрожащему боку.       Кэйа спокоен, улыбается, сжимая до скрипа зубы, и изредка идёт морозными пальцами перед иглой, что едва ли не плавится в горячих взмокших пальцах. Стежок за стежком, очень-очень быстро, не роняя слёз, без обыкновенных упрёков и ворчаний. Не от того, что ему, дураку, и плохо: если она будет чесать языком, то игла точно расплавится в охлаждённом Кэйевом мясе. Будет нехорошо.       Эмбер не швея, она всего лишь хорошо шьёт зайчиков с сюрпризами. Но шьёт прилежно, чтобы стежочек к стежочку, чтобы ушки стояли ровненько и крепко и держались до последней секунды, прежде чем весело разлететься с плюшем, начинённым всем мусором, который удаётся собраться по помойкам Мондштата. Так врагам ещё больнее, так она лучше службу тянет. И с подбитым Кэйей она совладает — в нём хоть стекла нет.       — Не усердствуй, и так сойдёт.       Эмбер немногословна:       — Не бормочите под руку.        И штопает дальше под его тихий смех, что так и трещит наигранным лукавством, словно искры в библиотеке Ордена. Стежок, стежок, узелок. Затянуть, обжечь концы. Не мусолить же. Кэйа не из почти что родовитой династии Баронов Зайчиков; Кэйа, не смотря на свою невыносимость, живой.       Эмбер не портниха, но любуется проделанной работой: стежок к стежку, красное на красном — будто бы пошила модный жакет на плечи щегла или починила старый дедушкин мундир, пылящийся отныне в платяном шкафу — парадный и очень-очень красивый.       Кэйа тоже очень красивый, хоть и невыносимый. Тоже всегда при параде, даже сейчас, в сыром подземелье: весь в крови — неясно чей, — едва сверкающий дорогой серьгой, в потрёпанном щегольском костюмчике, что сидит по стройной фигуре второй кожей, и зябло кутающийся в свою невиданную зверушку на плече. Красивый. Даже с кислой улыбкой — безбожно красивый. И уж тем более красивый с лукавой ухмылкой, расцветающей на побледневших губах, стоило ему заметить её заинтересованный взгляд — не как у обеспокоенного товарища, не как у верного соратника и уж тем более не как ни у единственного скаута Ордо Фавониус, чьё чувство справедливости застряло в утекшем за горизонт отрочестве. Как у гражданской девицы, очарованной красавчиком-капитаном.       — Спасибо, Эмбер.       Она поджимает губы и прячет взгляд, будто бы не засмотрелась на него, а ухватила за что покрепче да пожеланнее. Зелье противостояния морозу, паёк, зелье противостояния огню, кристалл для Лизы; а взгляд Кэйи между лопаток — лукавый и тёплый. Ладонь нервно сжимается на нужном бутыльке.       — Держите. Ещё чуть-чуть передохнём и будем выбираться отсюда, господин капитан.       — Нам совсем немного осталось. Пещеры здесь недлинные и простые, как две палки. Ох! Что бы я без тебя делал?       Приподнявшись, Кэйа отпивает полбутылька и едва ли морщится. Оно и понятно, хмыкает Эмбер: куда уж противному зелью с виски и огненной водой тягаться?       Она оборачивается.       — Вы бы без меня догнивали здесь в полном одиночестве, господин капитан.       — Какая ты жестокая! — ужасается он, а улыбка будто на завязочках: наглая, широкая, чищенная не одной щепоткой зубного порошка и переливается тёмно-розовыми пятнами.       Хилличурл хотел её испортить, пройдясь по Кэйиному лицу дубиной. Тот оказался быстрее. И Эмбер рада, пусть в некоторой степени и солидарна с хилличурлом: ей тоже порой охота засадить господину капитану прямо по зубам. Но такого произвола она никогда не позволит ни себе, ни кому бы то ни было ещё — желание провести по ровному, удивительно белому ряду зубов пальцами зудит каждую ночь под одеялом сильнее.       Эмбер моргает, очнувшись: лукавый взгляд Кэйи будто бы лёгким игривым шлепком прошёлся по щекам. Они багровеют. Не из-за драки. Не из-за волнения. Кэйа смотрит и смотрит, будто бы действительно ждёт ответа.       — Не жестокая, а правдивая. И справедливая. Когда вам станет лучше — поднимайтесь. Нам же немножко осталось, да? Вот и наваляетесь дома, под присмотром пастора Барбары. А я есть хочу.       — Конечно-конечно. Готов угостить. После того как навалюсь дома, конечно же. А могу угостить и сразу дома. Двух зайцев, так сказать, одним ударом.       Она ничего не отвечает, только сжимает верный лук покрепче, чтобы не прижать ладони к пылающим щекам. Лиза такое называет «хорошая мина при плохой игре». Игра совсем неважная, стоит заметить. Эмбер уступает ему в этом пустом словоблудии. А он только и рад. Вон, поднимается, кряхтя столетней развалиной, весел и лёгок, не разменивающийся на болезненные гримасы. Уже бодр. Уже держит меч и мороз наготове.       Эмбер интересен его бок, пусть она не швея и не портниха. Стежок к стежку, красное на красном — всё ровно, плотно, даже как-то профессионально, хоть сейчас второй глаз бога выдавай за походно-прикладное шитьё. Она гордится, чуть задирая подбородок: не зря, значит, над ним так… ста-ра-тель-но пыхтела. Потому что такую красоту нужно штопать крайне старательно. Да-да, старательно и вовсе не любовно. Любовного пыхтения с иглой и алой нитью достоин только славный род Баронов Зайчиков.