Заболеть

Роберт осторожно прикасается губами к чужому лбу и громко ругается. — Черт возьми, придурок, я же предупреждал, что на улице холодно. Почему ты никогда не слушаешь меня? Марко тихо кашляет в ответ и сильнее кутается в теплое одеяло, пытаясь согреться. Ну и заодно спрятаться от чужого строгого взгляда, который невольно заставляет почувствовать себя виноватым. Хотя был ли он таким? Ну подумаешь, не надел куртку и насквозь промок под дождем. Дело-то житейское, с кем не бывает. Но, очевидно, Роберт был абсолютно не согласен с его мнением, потому что он явно собирается прочитать ему длинную лекцию о том, почему он должен заботиться о себе и своем здоровье. Марко ненавидит, когда он так делает, потому что в такие моменты мужчина превращается в жуткую зануду, переспорить которую становится чем-то невозможным. А Ройс любит спорить, особенно когда его точка зрения не совпадает с чужой. Но Левандовски не оставляет ему ни единого шанса. Вот и сейчас, смущенно выглянув из-под одеяла, чтобы взглянуть на приближающегося к нему Роберта, он отчаянно изо всех сил пытается придумать достаточно вескую причину, чтобы в очередной раз не слушать нравоучения. Громко шмыгает носом, полным соплей, и жалобно смотрит на грозного поляка покрасневшими глазами. Вероятно, в этом момент он выглядит реально больным, потому что, к его удивлению, Роберт уступает. Тихо что-то ворчит себе под нос, что-то про совсем обнаглевших немцев, и, развернувшись, куда-то уходит, оставляя Ройса одного. Марко облегченно вздыхает, хоть и понимает, что рано или поздно получить нагоняй все равно придется, и, удобнее устроившись в мягкой постели, прикрывает глаза. Он в самом деле чувствует себя неважно: его бросает то в жар, то в холод, тело неприятно болит, а грудь разрывает сухой сильный кашель. И теперь идея погулять по городу в одном лишь свитере поздней осенью, когда все нормальные люди уже ходят в зимней одежде, ему не кажется настолько хорошей. Роберт иногда называет его идиотом, и, наверное, сейчас он как никогда близок к тому, чтобы согласиться с ним. Мужчина тянется за салфетками, что в привычном беспорядке разбросаны по столику, и долго сморкается. После чего мешком падает обратно на диван и лениво переворачивается на другой бок. Спустя пару минут он проваливается в сон, но совсем ненадолго; вернувшийся Роберт мягко толкает его в бок, и Марко, тихо простонав, неохотно разлепляет глаза. Перед глазами все расплывается, и ему приходится ухватиться за протянутую руку, чтобы с трудом сесть. — Ты как? — на этот раз Левандовски выглядит не раздраженным, но обеспокоенным. Марко прокашливается и хриплым голосом отвечает: — Никак. Ужасно. Роберт снова целует его в лоб и, нахмурившись, тянется за градусником. Протягивает его Ройсу, а сам быстро перебирает коробки с лекарствами. — Горло болит? — Угу, — тихо зевает ему в шею, прижимаясь ближе, но почти тут же отстраняется и кривит недовольное лицо, стоит ему заметить в чужих руках хорошо знакомое лекарство, — Я не буду пить эту гадость! Левандовски тяжело вздыхает, мысленно проклиная тот день, когда в его жизни появился этот капризный ребенок. Порой Марко был абсолютно невыносим, и его главной задачей было найти к нему правильный подход. Приласкать, успокоить и убедить, что не случится ничего плохого, если он выпьет это лекарство. А чтоб наверняка, достать ему несколько шоколадок с верхней полки. Ему, конечно, не нравилось, когда тот набивал свой живот исключительно сладким или вредной едой, но ради своего душевного спокойствия можно было пойти даже на этот шаг. Так что он быстро воплощает это в жизнь. Ройс, ожидаемо, соглашается, но, помимо шоколадок, выторговывает себе еще и пончики. А Роберт думает о том, что, как только немец вылечится, он сразу же отправит его на беговую дорожку — сжигать лишний вес и приводить себя в нормальную форму. И никакие отговорки Марко уже не помогут. Отмерив необходимую дозу, поляк протягивает ложку, и Марко, брезгливо скривившись, полностью выпивает горькую жидкость. В горле тут же першит, он снова громко кашляет, но предусмотрительный Роберт тут же вручает ему стакан с теплой водой, который немец залпом опустошает и вновь валится на подушки. Тихо пищит градусник, и Роберт быстро выхватывает его из чужих рук. — Тридцать восемь. Значит, еще эти таблетки. В ответ ему раздается еще один жалобный стон, но Левандовски остается непреклонным. Он вынуждает Марко выпить таблетки, вручает в руки чашку с горячим чаем и малиновое варенье, который тоже «нужно обязательно выпить», и уносит аптечку обратно на кухню. После чего возвращается с теплой вязаной кофтой, и, игнорируя попытки сопротивления, натягивает на Ройса. — Не спорь. Тебе нужно пропотеться. После чего вручает шоколадку и заставляет выпить чай. В этом раз у него не возникает никаких проблем, потому что Марко и сам с удовольствием запивает сладкое лакомство горячим напитком. Его щеки краснеют, и он сам с виду кажется более живым, чем парой часов назад, и Роберт, определенно, доволен результатом. Он знает, что потребуется еще пара дней, чтобы окончательно вылечить этого упрямого засранца, но первые шаги были сделаны. Дождавшись, пока мужчина доест, он собирает грязную посуду, выключает свет и ненадолго куда-то уходит. А, вернувшись, укладывает сонного Марко и ложится рядом, крепко прижимая его к себе. — Ты же заразишься, — немец недовольно ворчит, но удобнее устраивается в объятиях. Роберт смеется и ласково щелкает его по носу. — Если ты решил позаботиться обо мне, то нужно было делать это раньше. И в общем-то, наверное, он был прав. В любом случае спорить с ним Марко не хотелось. Но не потому что он все равно окажется прав, в конце-то концов когда его останавливало это, а просто по той причине, что ему очень хотелось спать. Ради этого можно было даже переступить через гордость и отложить все их разговоры хотя бы до утра. А еще лучше — до того момента, когда он поправится и снова сможет полноценно выводить Левандовски из себя. А пока можно было просто побыть милым, усыпляя чужую бдительность, чтобы в нужный момент… Марко зевает, теряя нить размышлений, и перемещает голову на чужое крепкое плечо. — Спокойной ночи, Роберт. Он не видит чужого лица, но уверен, что Левандовски улыбается. — Спокойной ночи, Марко. Уставший и измотанный болезнью Ройс засыпает первым. Роберт заботливо поправляет одеяло, ласково целует в висок и закрывает глаза, прислушиваясь к ровному дыханию. Спустя несколько минут он тоже проваливается в глубокий сон. *** А на утро, к своему большому неудовольствию, обнаруживает, что, кажется, он все-таки смог подцепить эту заразу. Зато веселый и счастливый Марко, определенно, чувствует себя гораздо лучше. Поэтому он тут же берет все в свои руки. «Лучше бы не брал» — мрачно думает Роберт, вяло ковыряясь в своей тарелке, когда ему на завтрак приносят непонятно что. По мнению Марко, это овощной суп, который он сам целый час варит в кастрюле. По мнению Роберта, супом это никак назвать нельзя. Но поскольку ему совершенно не хочется обижать слишком эмоционального немца, он молча ест то, что ему предлагают. А на обед решает заказать пиццу. Может, это и было против его принципов, но с Марко по-другому и не получается. И лишь позже, когда они за просмотром фильма едят сочную «пепперони», а Марко жадно облизывает пальцы, тут же запивая еду сладкой колой, в голове Левандовски проносится мысль, что, кажется, это все было подстроено. И судя по хитрому взгляду немца, который тот кидает в его сторону, он оказывается не так уж и далеко от правды. И поскольку злится теперь не имеет ровным счетом никакого смысла, он просто подхватывает пальцами еще один кусок и кидает его в лицо ничего не ожидавшего Марко, который несколько секунд глупо моргает, пытаясь понять, что только что произошло, а потом громко смеется и отправляет его обратно. Но Роберт успевает его поймать, прежде чем закинуть себе в рот. — Придурок. Марко в ответ лишь пожимает плечами, мол «сам же знаешь».