Цитрус

Изана шел по пустынной улице одного из «неблагополучных» районов Токио. Из-за крыш невысоких домов кое-где просвечивались зеленоватые неоновые огни зданий центра. То был, казалось, совершенно другой мир с другими людьми и жизненными приоритетами. Там, среди оживлённого движения на проезжей части, шумных толп молодых людей и цветных бутиков точно не было бы, например, тех оборванных детей, что делили мелочь за углом дома, пройденного минуту назад, или кучи беспризорных, ободранных со всех сторон кошек с тощими спинами и впалыми боками. Эта непреодолимая грусть, терзающая сердце возможно с самого рождения усиливается при взгляде на всё это. И нет, ему не жалко ни одно из живых существ, что ошиваются тут, среди куч мусора и толп недружелюбно настроенных гопников. Просто от осознания того, что он — неотъемлемая часть этого всего, и так будет продолжаться вечно, сколько бы он ни старался. Проходили уже, каждая попытка как рывок птицы в клетке — лишь синяки остаются от прутьев, сдерживающих внутри и никакого толку. Будь то Шиничиро или другие из оставшихся родственников, пустоту внутри уже никому не удастся заполнить. Ведь это невозможно, отдаться другому целиком и полностью, при этом не теряя себя, верно? А ещё с каждой новой смертью часть собственного сознания рушится. Теперь себе дороже к кому-то привязываться —если этот «кто-то» покинет его, как это делали другие, то даже оболочки не останется. Изана умрёт, как этого давно хотел, но почему-то так и не осуществил. В висках немного колит, скоро будет дождь. Юноша любил дождь, наверное так же, как и снег. Во время дождя не видны слёзы. Дождь полностью заволакивает небо свинцовыми тучами, не оставляя ни клочка чистого неба — все становится серым. И от этого так плохо, что даже хорошо, все внутри наполняется каким-то мазохистским желанием получить порцию этой боли. Этой апатии. Тогда можно будет снова почувствовать себя живым, ведь другим людям тоже становится грустно во время дождя… Так говорят многие, поэтому наверное это правда. Изана не знает наверняка, но легче просто слепо верить. Однако сейчас уже темно, почти ночь, и всю атмосферу дождя прочувствовать не удастся. Поэтому надо просто постараться идти чуть быстрее чтобы успеть домой до того, как небесные слёзы промочат насквозь тонкую ткань дешёвого, поношенного худи. Фонарь по правую сторону от обшарпанной асфальтной дорожки мигает, а после гаснет на пару секунд. Интересно, с какого года он тут стоит? Глаза цепляют надписи черным маркером на толстом, металлическом столбе. Шпана постаралась, и почему-то именно сейчас это начинает раздражать. Малолетки, которые возомнили себя шибко взрослыми и авторитетными, что может быть хуже? Курокава опускает голову, пустым глазами смотря перед собой. Невольно погружаясь в омут своих мыслей, а выбраться оттуда едва получается — всё равно остаются чернильные пятна на искалеченном годами чистой боли сердце. В такие моменты хотелось как в детстве свернуться комком в самом дальнем углу и тихо плакать в джинсовую ткань на худых коленках. Изана машинально прячет замёрзшие ладони в карманы, стискивая мягкую и тёплую ткань в кулак. Кончики пальцев такие холодные, а кожа на них загрубевшая, покрытая царапинками и мазолями… Из собственных мыслей выводит звук удара о бетонную стену и громкие голоса за очередным углом многоэтажки. Курокава поднимает глаза, на долю секунды замирая, а после, как ни в чем не бывало, заворачивает за угол дома. Ни один мускул на лице не дрогнул, лишь белёсые брови поднялись чуть выше при виде открывшейся картины. Шестеро парней-амбалов ростом под два метра полукругом обступили напуганную девушку. Один из них, по видимому главарь, опирался рукой о стену, к которой девушку и прижали, а второй держал ее за волосы на затылке, задирая голову так, чтобы полностью видеть напуганное личико с высоты своего роста. Вот он говорит что-то, что в силу расстояния между ними Изана расслышать не может, от чего девичьи глаза в ещё большем испуге расширяются, а пятеро его дружков как по команде начинают ржать. Их голоса разносятся эхом по пустому и безлюдному переулку, однако парням, по всей видимости плевать — вряд-ли кто-то посмеет что-то предпринять против них. А если и посмеет, поплатится собственным здоровьем, себе дороже к таким лезть. В момент, когда один из них тянется к пуговицам на ее рубашке, Изана перестаёт наблюдать. Срывается с места быстрым шагом, а спустя секунду высокий парень с бритыми, тёмными волосами и чертами лица, из-за которых он смахивал на гориллу, оказался на земле. Курокаве даже руки из карманов не пришлось доставать — худая нога в коротких ему джинсах и потрёпанном светлом ботинке плавно опустилась обратно на землю. Наверное такое появление было даже в некоторой степени эпично, шокированные взгляды оставшейся гопоты уставились на парня, что им и до плеча еле доставал. Лицо Курокавы не излучало ни одной эмоции, и это пугало почти так же, как и пустые, широко распахнутые глаза, отражающие голубоватый лунный свет. В этом было что-то мистическое, возможно из-за непроницаемости и безразличия, белых волос, которые едва заметно покачивались на ветру, и внезапности его появления. — Эй, ты же понимаешь, что тебе пизда, говнюк малолетний?! — главарь первый подал голос, делая шаг вперёд и злобно сверкая маленькими, чуть покрасневшими в глазами. Вены на широком лбу вздулись, и вцелом он был похож на разгневанного быка, которому показали красную тряпку. Мерзко. Наверное неосознанно, однако отходя от стенки он, не рассчитав силу, отшвырнул назад девушку, которую держал за волосы секундой ранее. Глухой звук удара, от боли та едва слышно всхлипнула, вновь обращая на себя внимание. Мужик с особой злостью повернулся, впиваясь разъярённым взглядом в худое тело девушки. — А с тобой мы потом разберёмся, шлюха. Нельзя сказать, что Изане с самого начала было не плевать на то, что станет с девушкой. Но эта петушиная уверенность в себе мерзавца, от которого несло перегаром и дешёвыми сигаретами, который пал так низко, что кичится своей силой перед абсолютно беззащитным человеком — она раздражала. Это как фитель взрывчатки внутри, в какой-то момент ты больше не можешь сдерживаться, и вся та ярость и тьма, что клубится внутри тебя вырывается наружу, сметая все на своём пути. И это пренебрежительное, короткое «шлюха», прозвучавшее из тонких потрескавшихся губ, одним своим видом внушавших омерзение, стало последней каплей. В мгновение и без лишних слов, Изана срывается с места — слишком быстро, чтобы хоть кто-то из присутствующих смог это предугадать, лишь девушка, все ещё стоящая у стены замечает, как мозолистые ладони сжимаются в кулаки, а и без того большие глаза раскрываются ещё шире, заполняя зрачек каким-то странным, почти звериным безумием. В вечерней преддождевой тишине раздаётся звук глухого удара и хруст. Правый кулак беловолосого парня испачкан кровью, она каплями стекает обратно на чужое лицо, в данный момент чем-то напоминавшее месиво. И без того побитый жизнью асфальт паутинкой раскололся от удара бритой головы об него —глаза мужчины закатываются, а изо рта течет пена. Толстые пальцы, покрытые загрубевшей желтоватой кожей дёргаются, прежде чем амбал окончательно замирает, прекращая издавать хрипящие звуки. Юноша выпрямляется, наконец поворачиваясь к застывшей в ужасе публике. Фиолетовые глаза всё так же широко распахнуты, только вот теперь в них плещется безумие. Обветренные губы складываются в лёгкую улыбку, и в звенящей тишине впервые за вечер звучит голос короля Поднебесья. — Ну что, уёбки, кто следующий? Секундная тишина, а после четверо оставшихся уродов как по команде разворачиваются и убегают, даже не удосужившись прихватить покалеченных товарищей. Фиолетовые глаза тухнут, вновь становясь пустыми и безразличными. Юноша ещё мгновение с презрением смотрит вслед противникам, а после разворачивается, собираясь продолжить свой прерванный путь домой. В воздухе уже витает запах скорого дождя, но если поторопиться, за несколько минут можно дойти до своего подъезда, тогда одежда намокнет не так сильно. Курокава делает шаг вперёд, однако в эту же секунду чувствует руку на своем плече. — Эй, подожди! Так и уйдёшь, ничего не сказав? — Изана медленно разворачивается, тут же упираясь всё тем же безжизненным взглядом в большие, блестящие глаза. Девушка сжимала его плечо немного дрожащей ладонью и, кажется, не собиралась отпускать. Взгляд взволнованный, в нем все ещё читался испуг, однако какой живой!.. — А что я ещё должен сделать? — Юноша вскидывает белые брови, однако с места не сдвигается. Девушка наконец отпускает чужое плечо и отводит взгляд, неловко сводя ладони вместе, переплетает пальчики в замок. Нервно потирает гладкую, белую кожу на тыльной стороне руки большим пальцем. Как мило. — Ничего конечно же, просто я… Эм. Хотела поблагодарить, не знаю, что бы случилось, если бы вас рядом не оказалось. Я Т/И, — речь девушки сбивчивая, даже щеки немного покраснели. Однако равнодушное «ага» парня окончательно выбивает из колеи. Курокава вновь разворачивается, собираясь уходить, чем вызывает смесь недоумения и негодования у девушки. — Эй, постой! — секунда, и бледные тонкие пальцы сжимают чужое запястье. Рука парня такая холодная, и даже на основании ладони кожа грубая, совсем не похожая на ее собственную. Изана действительно останавливается, однако в этот раз уже не поворачивается, лишь своим обычным, холодным голосом спрашивает: — Что? Т/И замирает, поджав губы. А ведь и правда, «что»? Если он действительно не заинтересован в дальнейшем общении, то зачем навязываться? Как стыдно… Какая же она глупая. Девушка уже хотела ответить, что ничего, наверное ей тоже пора идти, как вдруг на кончик носа падает капля. И ещё одна. Упс. Курокава обречённо выдыхает, опуская голову. Не успел. Т/И отпускает руку парня, тянется в глубь рюкзака за зонтом. — Знаешь, я брала с собой два зонта, если ты хочешь, могу дать тебе второй, потом вернёшь, — девушка обходит юношу сбоку и протягивает сложенный прозрачный зонтик. Изана замирает, пустым взглядом смотря на протянутую ему вещь. Т/И нервно сглатывает. Да, в школе не говорили, что нужно делать в таких ситуациях. — Так возьмёшь?.. — Спасибо, — спустя секунду парень все же берёт из рук девушки зонт. Молча раскрывает, поднимая его над головой юной особи, пока та искала в изящном рюкзаке второй, уже для себя. Некоторое время юноша просто слушает стук крупных, дождевых капель об асфальт, а затем добавляет, — я Изана. — Красивое имя, — Т/И мило улыбается, от чего на розовых щеках появляются ямочки, цепляющие взгляд беловолосого. Удивительно, однако от улыбки этой девушки стало немного… Теплее? Курокава не знает. В его окружении никогда не было девушек, и это чувство ему совершенно не знакомо, пусть и появилось лишь на секунду. Т/И плавно отходит на шаг, раскрывая уже свой зонт, и с интересом разглядывает парня, стоящего перед ней. Выражение лица такое отрешённое, и взгляд пустой… Это отталкивает и немного пугает, хоть нельзя не признать, что Изана был красивым. «В моём вкусе», кажется так это называли девушки ее возраста. Однако как с таким заводить диалог? К тому же, сердце все ещё готово пробить грудную клетку после того, что могло произойти. Она обязана этому юноше если не жизнью, то собственной честью, а это не из тех долгов, о которых можно просто забыть. Внезапно ее светлую головушка озаряет мысль, от которой огоньки загораются в лучистых глазах. Т/И вновь залазит в рюкзак, некоторое время с задумчивым лицом ища что-то внутри. Изана внимательно смотрит на девушку напротив, и, если приглядеться, в лиловых глазах можно прочитать заинтересованность. Наконец нащупав то, что искала, Т/И довольно улыбается, доставая маленький, небесно голубой блокнот. Среди обычных страничек торчит выдранный листок, который она и достаёт. На долю секунды девушка опускает на него взгляд, а после, утвердительно кивая, протягивает юноше, следящим за ее действиями. — Вот. Тут мой номер телефона. Напишешь мне, можем встретиться, когда тебе будет удобно. Отдашь зонт, поговорить сможем. Ты мой спаситель, поэтому с меня кофе и пирожное, и это не обсуждается, — Т/И проговорила это быстро, на одном дыхании, и, пока Изана не успел отойти от шока, всунула тонкий листок блокнота меж пальцев свободной руки парня, — А сейчас мне пора, уже очень поздно. Пока! Напоследок махнув рукой и одарив Курокаву одной из своих по-домашнему тёплых улыбок, девушка быстрым шагом пошла в неизвестном для юноши направлении. — Будь осторожнее, если такое повторится, вряд-ли кто-то ещё сможет помочь, —эти слова сорвались с языка совершенно неожиданно для самого Изаны, он даже в порыве удивления прижал кончики пальцев к губам. К счастью или нет, однако она к тому моменту уже скрылась за очередным углом серой многоэтажки, оставляя после себя лишь сладковатый шлейф духов и маленький листок с номером телефона. Листок… Курокава наконец вспомнил о нём, поднимая на уровень глаз и жадно впиваясь в него взглядом. На желтоватой бумаге отчётливо видны несколько тёмных пятнышек от дождевых капель, успевших попасть на листок. Чернила в этих местах немного поплыли, однако это делало общую картину лишь эстетичнее. Так… Небрежно, да. Как и девушка, что дала ему этот листок, если бы у него спросили тогда, как ее можно было описать, Изана уверен, он бы ответил «Небрежная красота». Что-то настолько хрупкое и прекрасное, что ему не дозволено было к этому прикасаться, дабы не сломать.

***

Год спустя. — Эй, Изана, о чем думаешь? — Т/И ласково перебирала белоснежные пряди на затылке парня. Они сейчас были у нее дома, как и во многие, так похожие на этот, вечера. Курокава Изана лежал на ее коленях, пока она читала вслух что-то меланхоличное, то, что нравилось им двоим. Часто это были мировые классики, и Т/Ф, и Курокава находили в них что-то большее, чем просто строки. Нынешние писатели разучились так тонко передавать настроение, вкладывать эмоции в сердца читателей. Одна тарелка с шоколадным печеньем на двоих, клетчатый плед на ее плечах и ласковый голос, приносящий невиданное ранее умиротворение — это всё, за что юноша готов был продать тело и душу. — О том, что не заслужил это всё, — Изана мягко прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке, грустно поднимая на нее лиловые глаза, — Я всё ещё не понимаю… Почему ты со мной? Т/И шумно вздохнула и отложила книгу в сторону. Это было больно. Каждый раз слышать, как он ненавидит себя. Понимать, как он страдал. Чувствовать, насколько изранено его сердце и насколько большая пустота внутри него. Когда-то она поклялась сама себе, что заберёт эту боль без остатка, заполнит собой, своим присутствием и эмоциями каждый миллиметр, который у него забрали жестокие люди, окружавшие мальчика с детства. Каждый ведь имеет право на счастье, будь то одноглазый котёнок, измученный и залитый дождевой водой из-под шин проезжающих мимо автомобилей, или потерянный мальчишка с большими фиалковыми глазами. Девушка едва ощутимо касается губ парня, целуя нежно и чувственно. Так, как умеет только она… Ее губы мягкие, и на них все ещё чувствуется вкус кофе и цитруса, он сводит Изану с ума. Тонкая прядь ее волос выбивается из небрежного пучка, щекоча смуглую кожу на его скуле. Мазолистая ладонь ложится на щёку Т/И, притягивая ближе — он теряет рассудок. Однако ничто не длиться вечно, девушка медленно отстраняется, не прерывая зрительный контакт. Ее глаза полуприкрыты, подёрнуты пеленой того поцелуя со вкусом дождя, она кажется такой близкой и домашней, что у юноши сердце готово остановиться. — Потому что я люблю тебя дурашка, — Т/И слабо улыбается, однако эта улыбка искренняя, и Изана знает это. Она едва ощутимо касается чистого лба, убирая белоснежную прядь волос, и задумчиво гладит ее тонким пальчиком, — знаешь, ты восхитительный. Ты первый человек из всех моих знакомых, который может искренне полюбить. Я всегда буду с тобой, что бы ты мне говорил, потому что… — Т/И вдруг по-детски усмехается, накручивая белую прядь на указательный палец, — … потому что ты мой герой! А Изана просто слушает, затаив дыхание. Такое ощущение, что это сон, который в любой момент может закончится, и от этого становится страшно. — Эй, Изана, знаешь, я долго думала над этим… — Т/И переводит взгляд на оконное стекло, испещрённое дождевыми каплями и разводами. Звуки дождя монотонны, однако в сотни раз лучше любой мелодии, а его запах, витающий в комнате из-за приоткрытой форточки навевает воспоминания о их первой встрече. —Если у нас будет ребёнок… Нет, не так. Когда у нас будет ребёнок, давай назовём её Амэя? На его губах расцветает улыбка. — Если моя принцесса так хочет.