Туман

. . . . . . . . Ты знаешь, мне так тебя здесь не хватает. Я снова иду по проспекту, глотаю рекламу, прохожих, машины сигналят, но не замечаю. Держусь и опять спотыкаюсь. Уж лучше домой на трамвае, на наших с тобою любимых местах. Ты знаешь, погоду здесь не угадаешь, от этого все как-то мельком, прогулки и мысли, стихи на коленках. Прости, но я очень скучаю. Все носится перед глазами. Я должен, я буду, я знаю. Вернувшись домой, я пытаюсь уснуть. Ты знаешь… ...Мне так надоели вокзалы, хотя в глубине понимаю, что лучше пусть будут вокзалы, чем город, в котором тебя слишком мало. Я, кажется, вновь повторяюсь. Темнеет, терплю, вспоминаю о том, как мне было с тобою мечтать. Ты знаешь, я все еще так удивляюсь тому, как все в жизни циклично. И я почему-то пишу тебе письма, но все равно не отправляю. И дождь мне опять намекает о чем-то ненужном и личном. Считаю минуты, пытаюсь уснуть. Отпусти, снова тревожен сон. Отступи, может быть год прошел. Отпусти, я так хочу домой. Ты так внутри, я все еще твой, И ты знаешь. . . . . . . . . Неделю спустя — Симпампулька, выше нос! — ободряюще протянул Лев, вручая Ксюше огромную охапку красных роз. — Смена обстановки пойдет тебе на пользу. Любил владелец отеля широкие жесты. Если уж должность – то управляющей, если над соседней деревней шефство брать, то тут же строить там навороченную клинику, а каждой тамошней хозяюшке – по посудомоечной машине в дом. Если премия, то в миллион, если в дальнюю дорогу провожать, то даря при этом букет, который едва ли пролезет в дверь корпоративного авто. Каково будет с ним в аэропорту, Лев и не собирался задумываться, ведь не это же главное, главное – внимание. И уважение. Ксюша чувствовала, что он по-настоящему ее уважал. И заботился, как умел. И любил, как умел. Как ему удалось за неделю убедить Элен расторгнуть контракт с временным управляющим в отеле на Мальдивах, куда именно в результате этого несчастного (а может, очень даже счастливого человека) отправят, девушка понятия не имела: вялые попытки задать наводящие вопросы провалились, Федотов лишь отмахнулся, попросив не забивать себе – и ему заодно – голову. Понятия не имела, но понимала: сделано это было только для того, чтобы выслать ее из «Гранда» подальше – ради ее же психического благополучия. Искренняя признательность Льву за его неравнодушие – пожалуй, единственная испытанная Ксенией позитивная эмоция за всю неделю. Тягостные думы и раненое сердце стали спонсорами ее обострившейся в последние дни хрони. — Спасибо, Лев Глебович, — тихо поблагодарила Ксюша, принимая цветы и надеясь, что ответная улыбка вышла сердечной. — Я вас не подведу. — Конечно не подведешь! — удовлетворенно крякнул начальник, в который уже раз окидывая ее взглядом сверху донизу, словно эта нехитрая манипуляция могла помочь ему отпечатать образ управляющей в слабеющей своей памяти. — Когда это ты меня подводила? «Ну… Это Вы сейчас так говорите…» Федотов словно мысли ее считал. — Хочешь совет? Не вздумай сомневаться! — нахмурившись, пожурил он отбывающую. Хватило этой притворной суровости ровно на две секунды: лицо Льва Глебовича расслабилось, разгладилось, заулыбалось, и вот он уже декламировал торжественным тоном: — Ксения Борисовна, я Вас обожаю… Вы навеки моя… Симпампулька... А через паузу добавил – вновь наигранно серьезно: — А цветы довези. И правда, что ли, насквозь ее видел? Оба Федотовых, как и сама Ксюша, пытались состроить хорошую мину при плохой игре. В бодром голосе Льва Глебовича отчетливо слышались нотки... Не фальши, нет. Он был вполне искреннен со своей маленькой управляющей. Просто там, внутри себя, всё понимал. Понимал, что она бежала, понимал, что принятое решение – лучшее из возможных, понимал, что за этой неуверенной улыбкой пряталась живущая в ней боль, и прятал собственную, чтобы не добавлять и без того непростому моменту лишней драмы. Берёг её. Рита стояла рядом, обхватив себя руками и силясь изобразить на лице некое подобие благодушной усмешки, но выходило у нее серединка на половинку: несмело как-то, растеряно. За время работы вместе Ксюша успела неплохо ее изучить и могла отличить бесхитростную улыбку от притворной. Истинные эмоции любого человека, если только он не великий артист, выдадут глаза, а Маргарита хоть и была актрисой, но, как выяснилось, не такой уж и великой. Нет, конечно же, всё дело было совсем в другом: просто раньше она не позволяла Ксюше заглядывать себе в душу, а сейчас что-то изменилось… За эти месяцы они действительно стали гораздо ближе. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Стоя посреди лобби, вглядываясь в родные лица и ловя себя на мысли, что не сможет наглядеться никогда, Ксения пыталась незаметно сморгнуть с глаз влажную пелену. Сюда она больше не вернется – теперь точно. Маргарита прекрасно овладела кухней управления отелем, заслужила признание собственного отца, и Ксюша ни на йоту не сомневалась, что в будущем «Гранд» ждет процветание – а значит, можно уезжать со спокойной в том, что касалось работы, совестью и без лишних переживаний за судьбу места, в которое она вложила всю себя. Слава, расположившись по правую от Риты руку, деликатно обнимал ее за талию. Субботний концерт определённо даром не прошёл. С воскресенья эти двое перестали шифроваться, и у всего отеля тут же появилась новая тема для шушуканья по углам. Судя по тому, как все эти дни светились их физиономии и искрились глаза, оба все же сдались на милость чувству окрыляющей влюблённости, побросались каждый в свой омут. Лев, конечно, разок для острастки пальцем перед Ритиным носом потряс, чтобы излишне не расслаблялась и про работу не забывала, но на лице его всё было написано: в этот раз выбором своей дочери он был доволен. Красивая пара. У Риты всё будет хорошо. Отец. У отца вовсю кипела полноценная жизнь: новая семья занимала все его свободное от работы время, и Ксюше казалось, что глупо на него за это обижаться. Да, самой ей в детстве столько его внимания, сколько сейчас достается приёмному сыну, не доставалось, но Женьке явно нужнее, да и радоваться надо, что пусть ближе к пенсии, но папа все же проникся отцовством. Новости об отъезде взрослой, карьерно состоявшейся дочери были приняты им стоически, без лишних сантиментов: чуть взгрустнул да и всё. И Ксюша нашла в этом плюсы. Ей как воздух было необходимо не ощущать вину хотя бы перед ним, как воздух было необходимо чувство уверенности, что здесь она никого на произвол судьбы не бросает. Ей нужно было это чувство свободы, с которым новую жизнь начинать куда как проще. Правда, оно-то к ней пока не спешило. Папа с Валентиной Ивановной и Женькой стояли чуть ближе остальных, готовые в любой момент сорваться к ней для прощальных объятий, и если с лица отца отчетливо читалась горечь расставания, если в глазах Валентины Ксюша видела молчаливое благословение, то Женька просто присутствовал, потому что так надо. С Женьки, с которым они не успели толком друг друга узнать, взятки гладки. Стафф. Как бы не сложились их отношения, а с этими людьми прошел значимый отрезок её жизни. Про каждого здесь Ксюша знала многое, помнила об их проблемах и радостях, о целях, а что до некоторых – даже о мечтах. Когда по отелю со скоростью метеора разлетелась новость о том, что Ксения Борисовна вновь уезжает на Мальдивы и в «Гранд» больше не вернется, кто-то, увязав ее отъезд с увольнением врача, тут же побежал распускать злорадные сплетни, а кто-то – подловил момент, чтобы подойти и высказать свои сожаления, нашёл так нужные ей слова поддержки; кто-то от души желал на новом месте удачи, кто-то просил чаще улыбаться и уверял, что за чёрной полосой непременно начнётся белая. Айбек принёс чебурек в знак большой симпатии – глядя в его добрые глаза, отказаться было совершенно невозможно. Помнят, оказалось. Каждый из этих людей помнит то хорошее, что было с нею связано. Игорь Александрович обнаружил в себе желание и силы попросить прощения за недостойное поведение. После Юриного ухода он не предпринимал новых попыток подобраться ближе – видимо, понял всё же всю их тщету. Аня по такому случаю пустила пару скупых слезинок, но именно в эти эмоции управляющая не поверила. Папа. Лев Глебович. Рита. Валентина. Айбек. Алмаз. Мих Мих. Леонид. Игорь Павлович. Бармен Саша… Она будет скучать, очень. Здесь она впервые попробовала свои силы, здесь «выросла», здесь обрела уверенность и крылья, здесь училась доверять и доверяться, здесь разглядела в людях важное, в глубине сокрытое; здесь нашла любовь и была по-настоящему счастлива. Здесь же её потеряла. «Гранд» стал для Ксюши школой жизни, уроки – легкие, сложные, на смекалочку, на мораль, на человеческие отношения, на собственные ценности, воодушевляющие и болезненные уроки – в конце концов были выучены. К чёрту непомерные эти амбиции! К чёрту железные свои принципы! Жизнь устала смотреть на ее ошибки и проучила так, что шанса не осознать всю их несостоятельность просто напросто не осталось. Тлен. Дым и пепел, дешевая бутафория посреди действительно ценного. На фоне чудовищной душевной боли – просто мишура. Возвращения в отель после выпотрошившего нутро монолога на Юриной кухне Ксюша не помнит: тихая истерика, накрывшая ее в его квартире, выплеснулась на мир, стоило лишь оказаться в поданной к подъезду машине, и продолжалась, кажется, вечность. Сердобольному Мише, водителю, пришлось останавливаться у ближайшей аптеки и бежать за таблетками и водой. И этого она толком не помнит, обрывочно – бутылку в трясущейся руке и хруст разорванной фольги. Того вечера и ночи не помнит тоже. Не помнит ничего... А он – за эти дни он никак не дал о себе знать. Наверное, выкинь жизнь подобное с ней, она повела бы себя так же. Наверное... И всё же… И всё же их историю, все их светлые моменты – одни на двоих – Ксюша будет бережно хранить в своей памяти. Помнить и хранить будут эти стены – немые свидетели рождения, развития и смерти человеческих отношений. Вот хотя бы лобби… За этой барной стойкой он, упражняясь над ней в остроумии, отколол в её адрес кучу шуточек. Здесь же сосредоточенно слушал её, когда она делилась с ним очередной проблемой, раз за разом пытаясь найти выходы там, где, как ей казалось, стоит глухая стена. И – только для нее – все же их находя. Именно рядом с ним она позволила себе быть слабой. Именно ей он позволил вскрыть его скорлупу и заглянуть внутрь – и она потерялась в нём без вести. У Reception, когда она, по невнимательности налетев на чужой багаж, в далеко не изящном падении повредила ногу, он, игнорируя возражения и протесты, подхватил ее на руки и доставил в медкабинет. То был сложный период в их отношениях. Простить Юру за первую эту его выходку с Ритой она пока не могла и к себе не подпускала, хоть в глубине души и понимала, что оба они попросту стали жертвами дурацкой недосказанности и чужих заблуждений. Гордая. Он не сдавался, продолжая сниться ей ночами. И не только сниться... Он поселился в ее голове. В общем, к тому моменту собственный диагноз Ксюше был уже ясен. В эти двери его вносили на носилках после закончившегося неудачным побегом заточения на ферме. Но в те мгновения, после стольких дней отчаянных и бесплодных поисков, она остро чувствовала счастье. Главное, что живой, что самое страшное не случилось, что всё позади. Так Ксюше тогда казалось... Всё позади... Вон в том закутке сказал ей, что время скоротечно, что никто не знает, что будет завтра, что он не хочет больше ходить вокруг да около, а хочет просто быть вместе. Вот так – просто, просто сказал. Стер запятые и многоточия и расставил желанные точки. Она выбросила белый флаг. Прямо здесь, на месте, где она сейчас стоит, они танцевали, она видела только его глаза, здесь он ее целовал, а она разрешила себе поверить, что наконец нашла. В те минуты ей казалось – навсегда. Здесь прижимал к сердцу перед первой командировкой. Обнимал крепко, шептал в ухо успокаивающие слова и пытался шутить. В нем жила непоколебимая уверенность в том, что они справятся, иначе никак, иначе просто не может быть. Он, вглядываюсь в нее, испуганную неясными перспективами, повторял, что если любовь настоящая, то никакое расстояние ей не помеха. Он верил в них, не сомневался в своём выборе, в том, что ей предначертан, и в будущее смотрел открыто и смело. Она – изрядно нервничала, будто предчувствуя начало конца. Интуиция не подвела: не справились. Они не справились. Означало ли это, что их любовь была не «настоящей»? И что тогда «настоящая», если так и кровят до сих пор не затянувшиеся раны? Если сердце осталось там, с ним? Если душа говорит с ней его голосом? Она всё помнит. Всё… Никто не знает, что будет завтра, Юра был прав. Как всегда. Прав. Когда-нибудь она вновь увидит жизнь в цвете – иначе невозможно. «Таков закон», — нашептывает он ей в ухо, и Ксюша слышит в его шепоте улыбку, сердцем чувствует улыбку на его губах. . . В попытке чуть разрядить сгустившуюся атмосферу Рита рванула вперед, обняла свою наставницу и тихо-тихо промурлыкала: — На Мальдивах водятся умопомрачительные красавцы. Как найдешь, я хочу знать всё: кто, что, чем занимается… Не теряйся, для тебя я свободна в любое время. — А еще на Мальдивах проводятся умопомрачительные свадьбы, — еле слышно в унисон отозвалась управляющая. — Так что если вдруг, я вас жду. Организуем на высшем уровне, всё, как ты любишь. — Договор, — легко согласилась Рита. — Ну всё, хватит! Выметайся уже отсюда. Отстранившись, зам чуть слышно шмыгнула носом, вновь натянула на губы кривоватую усмешку и вернулась к Славе. — Счастливого пути, доча, — крепко обнял ее отец. — Всё наладится. Завгородние не сдаются. «Не сдаются…» Этих объятий Ксюша уже не выдерживает. Как бы ты не храбрился, как бы не держался, как бы разумно не звучали аргументы в пользу разлуки с действительно любимыми людьми, но когда эта минута наступает, когда вдруг осознаешь, что не знаешь, окажешься ли вновь в родных руках, прижмешься ли к груди, почувствуешь ли снова их тепло, не знаешь, обнимешь ли сам, кого, успеешь ли вообще, наносное отбрасывается. И остаются голая тоска, голая боль, голый и беззащитный ты. Уязвимый, беспомощный и настоящий – ты. — Береги себя… Я очень тебя люблю, па. Всё, на большее сил в ней уже не осталось. Слезы все же застили глаза, грудная клетка налилась свинцом, а кончик носа наверняка уже покраснел. Два чемодана, билет в один конец и память – это всё, что Ксюша берет с собой. Всё, что ей важно, все, кого она любит, кем дорожит, о ком беспрестанно думает, останутся здесь. Расставание – маленькая смерть, и, пожалуй, сегодня она и впрямь не чувствует в себе жизни. Но как бы то ни было, выйдет отсюда управляющая с гордо вздернутым подбородком. Пусть они запомнят ее такой – сильной, не сломленной. Пора... Коротко кивнув провожающим, Ксения направилась к дверям. Последний раз обернувшись, обвела взглядом лица, сдаваясь, прикрыла глаза… И всё-таки они полились – ее слезы. Все-таки они полились… «Я буду скучать по этому дурдому…» Белл-бой открыл багажник корпоративного авто, давно ожидавшего ее у крыльца, водитель – заднюю дверь. Ксюша не могла отвести от отеля взгляд, все смотрела и смотрела на него – и когда отдавала шоферу пышный букет, и когда садилась на заднее сиденье, и когда дверь закрылась, вставая прозрачной стеной между ней и этим, уже не её, миром, и когда машина тронулась, когда здание задвигалось, а деревья смазанными серыми пятнами замелькали перед застланными пеленой воды глазами. Она прилипла к окну, пытаясь увековечить в памяти каждую, самую незначительную деталь, каждую тропинку, куст и фонарь. Всех тех, кто остался здесь. Как много значит память… Забудь что – и потеряешь маленькую, но неотъемлемую частичку своей личности, потеряешь частичку своей жизни. Забудь больше – и потеряешь большую. Забудь всё – и потеряешь себя, обречешь взрослую душу на одиночество. И душа станет метаться в тумане, неприкаянная, в судорожных попытках вновь отыскать ответы на вопросы: кто она? Чем живет? Какие чувства ее питали? Где ее дом? Где в ее доме все? Как так вышло, что она осталась одна? Люди... Каждый человек оставляет на дороге твоей жизни собственный след, еле заметный или знаковый, каждый вкладывает в тебя крупицу себя, каждый чему-то, да учит, расширяя твои горизонты, каждый обогащает твой внутренний мир. А некоторые – наполняют жизнь новыми смыслами, даря самое ценное, то, что ищем все мы без исключения – Любовь и тепло. Близкие люди рядом с тобой – это подарок небес. И сам ты – ты тоже следишь, привносишь, учишь, обогащаешь, а любимым отдаешь себя без остатка. Для кого-то дар – это ты… Ты! Каково это – однажды не вспомнить? Каково это – однажды бесследно раствориться в их памяти? Чего именно мы сами лишаемся в этот самый момент? Чего именно лишаем, принимая решение исчезнуть из жизни других? Страшно. Очень страшно – забыть… Плечи затряслись, «гордо вздернутый» подбородок обессилено упал на грудь, нос захлюпал, и вода потекла по щекам горячими ручьями, наверняка размазывая без всякого вдохновения нанесённый макияж. К черту всё, плевать на Мишу, он еще неделю назад всё понял! Может она, в конце концов, дать себе волю? Имеет на это право? Она же обычный человек, такой же, как и все... Здесь она оставила всё, здесь осталась её душа. Здесь! С ними со всеми... С ним. «Прости меня…» «На смену старому всегда приходит что-то новое. Закон жизни…», — Юра вновь с ней говорил, последнее время он говорил с ней постоянно. Холодным осенним вечером, пытаясь утешить перед долгой разлукой, шептал в ее ухо именно эти слова, и вот они опять всплывают, он снова утешал её, снова... Тепло разлилось по холодной раскрытой ладони, согревая, побежало по телу. Он рядом, Ксюша чувствовала его душой. Он не оставит ее, пока она сама того не захочет, ее сердце будет ему домом, пока жива ее благодарность за любовь, которой он когда-то укутал ее от всех ветров. Пока она будет помнить. Он будет с ней всегда. «И, знаешь, может так случиться, что новое будет лучше прежнего» «А этого он не говорил… Но верил…» Кожей ладони ощущая касание его руки, сжимая в ответ его пальцы, переплетая их со своими, позволяя себе в фантомных этих ощущениях сойти с ума, она осознавала: Он будет с ней всегда, и в горе, и в радости, Его след не сотрут новые люди, события, не сотрёт время. Слишком значимой оказалась Его роль. Он – с ней, в ней, вокруг... Везде. — Ксюша…, — раздалось так явственно – прямо в ушах, прямо в мозгу. Раздалось, лихорадкой пронзая осознание. Заставляя крупно вздрогнуть и резко вкинуть голову на отчетливо прозвучавшее имя. Спустя секунду сквозь плотную завесу воды Ксюша растерянно вглядывалась в сидящего от нее по левую руку, безуспешно силясь понять: он и впрямь здесь, в сантиметрах, или её попросту начало крыть. — Не плачь, — мягко проводя большим пальцем по ее щекам и убирая мокрые дорожки слез, прошептал Юра. — Хватит с нас. Успей кто из них взглянуть в зеркало заднего вида прежде, чем ряды сидений разделила матовая перегородка, увидел бы искреннюю улыбку, озарившую лицо водителя. Мишина радость осталась не замеченной: не было для них сейчас никого в этом мире, весь мир замкнулся на любимых глазах напротив. «И впрямь…» — В коме я постоянно слышал голос, — тихо продолжил он, отвечая на единственный пока вопрос, плещущийся в ее ошарашенном взгляде. — Он звучал то очень близко, то где-то совсем далеко, но я слышал его, я ждал его, он поддерживал во мне силы. Она просила выкарабкиваться. Говорила, что я нужен ей тут, говорила, что любит, а я на ее голос шел, шел к нему через туман. И вышел. Вчера ночью впервые с того момента он зазвучал снова. Это… Был твой голос. Я понял, что всё это время меня звала ты. Память. Память штука выборочная, мозг стирает ненужные файлы, освобождая место для новых и новых «записей». Но тех, кого ты действительно любишь, ты не забудешь. Они придут к тебе во сне и наяву – голосами, согреют душу теплом воспоминаний, они прорастут в сердце, став неотделимой частичкой тебя. К тем, кого ты любишь, ты придёшь сам, даже об этом не подозревая. Те, кого ты любишь, те, кто искренне любят тебя, будут рядом. Всегда. — Давай попробуем…? . . . Однажды Юра обнаружит, что в его памяти больше нет дыр, и поймает в себе это восхитительное, умиротворяющее ощущение цельности. Ее появление на пороге его квартиры словно какой-то стоп-кран сорвет, и за следующие воистину безумные шесть дней, которые понадобятся ему на осознание, множество самых разных воспоминаний, обрушившись на него прорвавшейся плотиной, яркими кадрами замелькают перед глазами. Они погрузят его в счастливые и страшные, полные любви или боли, но лишь их моменты вдвоём. Заставляя проживать их вновь и вновь, вновь и вновь, по кругу, заставляя чувствовать. Быть... В этих оживших воспоминаниях, в их совместных фото и видео, просмотренных десятки и десятки раз, в этом звавшем его из ниоткуда тихом голосе, внезапно вновь зазвучавшем в его голове, он найдёт ответы на вопросы, которые задавал сам себе, ответы, которые так долго и мучительно искал. И увидит свой свет. Шесть дней гореть в пламени. Чтобы в конце концов возродиться из пепла, как птица Феникс. Чтобы на седьмой сделать один звонок и услышать в трубку предостерегающее: «Если на завтра ты передумаешь…». И ответить: «Не переживай, Рита». Однажды он обнаружит себя цельным и наполненным, потому что бреши в душе своим теплом и любовью бережно и нежно залатает Ксюша. Однажды утром его разбудят не назойливые лучи жаркого южного солнца, а её шепот. «Юра… Я хочу семью… И детей… С тобой…». Он изумленно распахнет глаза и обнаружит ее перед собой на кровати – в пижаме, в позе лотоса, растрепанную, растерянную, испуганную собственным откровением, с тем самым кольцом из фольги на подрагивающей раскрытой ладони. У неё что, особенный нюх на кольца? Ну хорошо же спрятал! Однажды они сыграют очень тихую свадьбу – для двоих, взяв в свидетели Индийский океан, по такому исключительному случаю примчавшуюся через половину земного шара счастливую Маргариту и одного четырехмесячного, но уже очень-очень важного человека в еле заметно округлившемся Ритином животе. Однажды сами услышат торопливое шлеп-шлеп-шлеп-шлеп по паркету. Услышат: «Мамочка! Папочка! Я так вас люблю!» Окажется, что у любви бессчетное количество граней, и одна из них – к собственному ребенку, собственного ребёнка – по своей обескураживающей силе не похожа ни на какую другую из всех, что им обоим доводилось испытать. Однажды всё перевернется с ног на голову. Однажды, может, уже через полминуты, каждый из них, согреваясь живительным теплом обретённой своей Половины, с удивлением поймет, что абсолютно, просто бессовестно счастлив. Здесь и сейчас. Однажды, через год или два, три, пять – всё будет, будет вообще всё. Но для этого нужно попробовать. Пусть страшно. И все ещё ноет, ещё болит. Главное, что в сердце продолжает жить любовь. Да, иногда бой неравен, и ей сложно выстоять в одиночку. Впустите в душу веру, впустите надежду. Можно выйти из самого страшного, самого непроглядного, самого густого тумана, если вас ведут вера, надежда и любовь. А еще... Не сидите сложа руки в ожидании счастья – следуйте за своим светом. Не тоскуйте по прекрасным моментам прошлого, прошлого не вернуть. Живите, дышите и любите сегодня, сейчас. Ведь счастье – оно про здесь и сейчас. Они знают.

_______________

_______________