Что значит ее «люблю» и «больно»

Олег знает, что завтра бой Юли и Леры. — Напомни, почему они согласились? — спрашивает Волков, задумчиво стоя перед плитой. Духовка парит жаром, распространяя вкусный запах утки и яблок. — Потому что от лёгких денег отказываться глупо. А шоу они делают отменное, разве нет? Олег закатывает глаза и подходит к столу, за которым сидит Вадик и собирает модель пиратского фрегата. Он этим увлекся недавно, но глаза до сих пор горят как у мальчишки. — Мужикам, что приходят на них посмотреть, только шоу и нужно. — Да и мы с тобой при желании можем его устроить, — сосредоточенно нахмурившись, замечает Вадик, — только ты ж принципиален до пизды: не буду я с тобой драться, и хуй нам, а не бабки. Волков закатывает глаза, и тут же раздается трель дверного звонка. — А вот и девчонки! — восклицает Вадим и хлопает в ладоши, когда крепит деталь на ее законное место. — Как чуют вкусняшку, шельмы. — Вад. Мы же их пригласили, и я специально все рассчитал, ну, — цокает языком Олег и идет открывать дверь. *** Глядя, как Юля захлебывается кровью, а Лера, не щадя ее, бьет снизу-вверх в челюсть, Олег не может дышать. Подобная жестокость не присуща Макаровой, но, тем не менее, она делает это — бьет со злостью и каким-то горьким отчаянием. Вадик смотрит во все глаза, переводя очумелый взгляд на Олега. — Что происходит? — спрашивает он одними губами и вновь смотрит на ринг. Олег вспоминает замкнутость Леры и ее непривычную молчаливость, наигранную веселость Юли и то, как она заполняла тишину на пару с Вадимом. И тренировки, которые больше походили на изматывающую пытку, а не на спарринг. У нее внутри явно что-то ломается с каждым новым ударом, с нарастающим гулом беснующейся восторженно толпы. Вокруг рев и крики, а Олег лишь чувствует, как сжимается собственное сердце от боли: Вад несколько лет назад был таким же, когда считал, что его предали, что бросили ради другого. Крест на спине фантомной болью пульсирует, а руки в запястьях немеют. Что в Ваде тогда, что в Лере сейчас — холодная расчетливость, от которой кровь в венах стынет. У Волкова железистый привкус во рту и сердце стучит где-то в горле: Лера казнит собственную любовь прилюдно, топчет и уничтожает, отчего только хуже им обоим делает. Вадим предпочел собственную боль лелеять, делиться ею с Волковым, чтобы тот понял, прочувствовал, чтобы осталась она между ними общей тайной. Как простил — Волков не знает, но видит себя на ринге, измочаленным вхлам и убитым морально, в хрупком и грубо изломанном теле Пчелкиной. Она моргает медленно, тяжело; кровавая слюна пузырится на тонких губах, и Олег буквально выталкивает из себя холодный и жесткий приказ: — Лера, нет! Макарова его слышит, отступает на шаг, смотрит пустым темным взглядом, от которого продирает морозом и дрожью (он знает, насколько опасен этот взгляд от Дракона), но лишь поджимает губы и резко дергает головой в сторону. Рефери засчитывает победу Леры, пока та спускается к Волкову, а Вадик взлетает на ринг и пытается понять, насколько сильно Юля пострадала. — За то, что путаешься с кем попало, надо отвечать, — низко, едва слышно говорит Лера, не глядя на Олега, начиная разматывать бинты на руках. У Олега острое чувство дежавю: Вадик сказал то же самое, приревновав к Разумовскому. — А ты уверена, что все так, как ты думаешь? — хмыкает Олег, наблюдая, как заботлив и участлив к Юле Дракон. — Все мы иногда ошибаемся. Дракон тогда — ошибся. Хотя, когда мучал его, доказывал изо всех сил, что прав. Проблема вся в том, что у каждого своя правда. Особенно когда дело доходит до чувств. — Не нужно ее защищать, — морщится Лера и касается дрожащими пальцами плеча Олега, — я застала ее в постели. Буквально. Волков не возражает. Ему должно быть плевать на самом-то деле на то, что Макарова решила устроить показательную порку публике на потеху, но... Крест на его спине все еще остается напоминанием о том, что все иногда совершают ошибки. — Убила бы? — спрашивает он, не договаривая глупое «если бы не я». Лера молчит, ее пальцы на плече сжимаются крепче и тут же слабеют. — Я люблю ее, — шепчет едва слышно она и практически глушит это признание шумным вздохом. — Но я тоже человек, и мне может быть больно. «Не доставайся же ты никому» — вот что значит ее «люблю» и «больно». Олег сглатывает сухим горлом и сжимает до неприятного ощущения переносицу. «Любовь — это болезнь», — в который раз убеждается он, ощущая, как полоска золота на безымянном пальце начинает гореть. — Ты едешь в больницу? — подбегая, спрашивает запыхавшийся Вадим и обеспокоенно заглядывает в глаза. — Конечно, подпольно, но без дока она не выкарабкается. Олег не имеет права этого делать, но все же прописывает удар в солнечное сплетение Макаровой. — Тебе всего лишь нужно было поговорить со мной, — хрипит Волков и слышит, как Вадим втягивает воздух. — И это все не закончилось бы т а к. Он сплевывает на и без того грязный пол и не оборачиваясь идет к выходу. Ему жаль сломанной Пчелкиной даже больше, чем когда-то себя. — Она приревновала? — спрашивает Вадим осторожно, догоняя через несколько секунд. — Застала в постели. Вад молчит, и Олег знает, что за этим молчанием скрывается. Если бы застал Вадим, и факт измены не подлежал сомнению, Волков бы здесь не стоял. А Вадим Макаров уже гнил бы в тюрьме за преднамеренное убийство на почве ревности. Что с этими Макаровыми было не так, Волков не знал. И знать не хотел. Для собственной же безопасности.