Всё человеческое чуждо

Человек продолжал таять, обмазывая себя яркой едкой субстанцией не подлежащего определению цвета. Гуманоиды сгрудились вокруг, хлопали в ладоши и кричали: «Давай, отлично!», «Ты превосходен!» Тоду казалось, что так было всегда — что всю его жизнь он сидел в этом углу и смотрел на этого человека и этих странных, неестественных существ, что крики никогда не стихали, свет всегда был тускловатым и ежесекундно втиралась в чужую кожу чудодейственная мазь... Было холодно и сыровато. «Зеленый луг, фиолетовые поля», — попытался отвлечься Тод. Но родные образы в затхлом воздухе затерянного во времени и пространстве подвала показались гротескными и раздражали своей неестественностью. «Эмили», — мелькнуло в усталом сознании. Эмили, Э-ми-ли... Какое пустое имя, бессмысленный набор звуков. Что за ним? Тод силился вспомнить и не мог. Он помнил лицо и волосы, помнил робкую спину и игривые глаза, помнил танцы и телефонные разговоры допоздна... но зачем, Господи, зачем все это было? Ради чего? Ни эмоций, ни озарений у него эти воспоминания не вызывали — лишь порождали тошноту, словно непонятные картинки художников-абстракц­ионистов, которыми так увлекался его отец. А в нескольких метрах от него процесс подходил к завершению. Тот, в центре круга, похоже, уже не нуждался в мази — он вставал с колен, яркий и блестящий, как и все вокруг него. Его поздравляли, им восхищались, его хлопали по плечу. Тод видел: его кожа идеальна. Нехотя опустил взгляд на свою руку: неравномерный загар, порезы, тонкая сетка пор делали его конечности просто безобразными. Ему стало стыдно за себя. — Теперь тебя зовут Н'хаатн, — сказали тому, в центре, и Тод сразу почувствовал всю убогость своего имени. Н'хаатн и несколько других направились к выходу. Идеально прямые спины выглядели эффектно даже в тусклом свете подвала. — Хочеш-шь? — прошелестело в ухо Тода. Раздвоенный язык огладил его мочку.