***
Лес замолкает. Птицы прекращают петь, засыпая на ветках или прячась в уютные гнезда. Солнечные лучи покидают кроны сосен, позволяя плотным жгутам тьмы просачиваться между красно-рыжих стволов, окутывая и убаюкивая. Но лес не заснёт. Нет, наоборот, сейчас начинается его настоящая жизнь. И, если прислушаться, можно различить нечастое его дыхание в редком порыве ветра и уханье филина. Лесная тропинка, не видная чужому глазу, что был далёк от этих мест всю жизнь, ведёт в самую глушь. Туда, откуда просто так не выбраться, как ни старайся. Лунное серебро освещает путь, и я иду, огибая болотистые низины. Сзади плетётся пошатываясь охотник, смотрю за ним внимательно, чтобы не угодил в тёмные болота раньше времени. А откуда-то изнутри, из самого сердца, льётся ликование и зловещая радость, настолько сильное, что едва могу сдерживать улыбку. — Ты сам то откуда малец? — подает голос спутник. — Из села за крестовым холмом, — притормозив говорю я. — За крестовым… — словно эхо повторяет он тихо, почти не слышно. Вспоминает, видимо. Мы продолжаем идти в молчании. Вдруг прекращаю слышать тихое шуршание позади. Оборачиваюсь. Мужик стоит и странно смотрит прямо мне в глаза, будто впервые видит. А мне хохотать хочется, смотря как недоумение сменяется осознанием, а оно уже страхом вытесняется. — Так село то по зиме вымерло всё. От того и холм крестовым зовут, что истыкан он крестами могильными, — слышу его сердце. Оно сильно бьётся о рёбра, будто стремясь выпрыгнуть, изломав свою клеть. — Верно, — улыбаюсь я. Он пятится, но натыкается спиной на толстый ствол сосны. Правой рукой шарит где-то за поясом и достаёт нож. Лезвие угрожающе серебрится в свете полной луны. — Кто ты, чёрт подери?! — кричит здоровяк, покрепче перехватывая оружие. — Убийца, грабитель?! Начинаю смеяться, да так, что голос мой отдаётся в кронах наблюдающих деревьев. — Хуже, — продолжаю смеяться, а одежда на мне загорается и спадает. По плечам рассыпаются длинные русые локоны, до этого спрятанные мороком. Тело вновь становится моим. Его окутывает ночной лесной воздух и тьма. Пара мгновений и вот я перед ним. Настоящая. Нож выпадает из трясущейся руки и почти беззвучно входит в чёрную землю. Оказываюсь рядом и хватаю его за шею, прижимая к шершавой поверхности ствола. Сила моя, видимо, его впечатляет. Чувствую, как напрягаются его мышцы под толстым слоем кожи, как медленно сглатывает он слюну. Мужик пытается перехватить мою руку, но я крепче сжимаю в ладони толстую шею, отбирая возможность вздохнуть. Его трясет крупная дрожь. И последнее, что он видит, прежде чем лишиться сознания, — ярко блеснувший в ночи зелёный огонь глаз ведьмы, чья охота удалась.***
Приглянулась однажды сыну владельца купеческой лавки молодая девица, что часто приходила и лечила его мать от болезней. Да вот только не отвечала она ему взаимностью, всё отшучивалась, да грозно и холодно смотрела, когда ухажер знаки внимания проявлял. Длилось это до поры до времени, пока женское сердце не сдалось и не впустило любовь. Ух, как горели чувства между ними, как светилось лицо девицы. Да только однажды прознал юный купец о силе ведьмовской, коей наделена была она, и начал расспрашивать невзначай об этом. Ведьма, обрадованная, что естество её не отпугнуло любимого, всё рассказывала, доверяясь. И про семерых сестёр, что живут недалеко, да про силы каждой из них. Про то, что призваны они в мир, чтобы защищать род людской от напасти тёмных сил. И про бога своего рассказала, который и породил всё ведовское племя. Да только не представляла она, что всё любопытство это не с проста. Начал просить молодой купец наделить его теми же способностями, что ведьма имела, очень хотелось ему колдовать научиться, да жить в последствии без забот. Но воспротивилась девица, видя в сердце любимого зло, что у всех людей имеется. «Нельзя давать людям силу влиять на сущее», — таков был один из главных законов. Да только молодец не понял, что ведьма защитить его хочет. Угрожал, что правду о ней расскажет всем, но не уступила она. Поссорились да расстались, но, уходя, он уволок её книгу магическую, а она этого и не заметила. Долго эксперименты ставил он над собой, чтобы колдуном сделаться, но неподготовленный к магии разум не выдержал. Молодец сошёл с ума. Слышал голоса, что ночью нашёптывали ужасы да зверства. Все вокруг врагами его стали, что зла ему желают. Мать, отчаявшись, позвала к себе девицу ту, чтобы излечила она сына её захворавшего. Стоило юному купцу увидеть ведьму, как обвинил он её во всех грехах, что голову ему вскружила, околдовала да проклятия навела на него. Не стала долго слушать всю эту грязь девица, да ушла, помогать отказавшись. «Что заслужил, то и получаешь» — сказала она напоследок. Вскоре вся деревня про ведьм узнала. Только в то, что, что защищали они людей, никто не поверил, смотря на сына купеческого. Дурная молва пошла. Семь остальных ведьм в лицо не знали, но личина одной уже была известна. Прогоняли девицу отовсюду, да обвиняли, бранясь грязными словами. Но народ магический не легко изгнать, да тёмные чувства в их сердце поселить. А потому продолжали они с любовью к людям относиться и помогать им. Книгу ведовскую у молодца отобрали, что и стало ошибкой роковой. В ту же ночь погубил он всю семью свою. А на утро на главную площадь вышел да ведьму проклиная проткнул сердце длинным ножом. Животный страх обуял народ. Отправились мужики в лес, да сожгли ведьму, жестокие вещи сотвори перед этим. С тех пор ожидали они, что месть ведьмовская упадёт на их головы. И не зря ждали. Вскоре тяжелые болезни упали на жителей деревень, посевы гнили, нападали мыши и крысы, часто гибли люди от зверей диких. То местью они и посчитали. Да вот невдомёк было селянам, что это всё то, от чего сестры защищали их. Не могли они вредить людям, пойти супротив природы своей. Только перестали колдовать на благо. Долго ли время тянулось, а ведьмы жили в своих лесах, далеко за пределами деревень, горе потери переживая. Но однажды наведались к ним мужики и схватили шестерых, что выследить смогли. Ярко горел огонь в ту ночь, громко кричали умирающие ведьмы да только не проклинали они убийц своих, а по лицам лишь текли слёзы грусти и разочарования. Торжествуя, никто и не видел, как за кустами притаилась самая младшая из ведовской восьмёрки и полными обиды и злых слёз глазами наблюдала за казнью. С той поры каждый месяц пропадал кто-то из мужиков, что суд учинили, а потом находился мертвым то в канаве, то в своей собственной кровати. Мстила ведьма, отринувшая предназначение своё. И понимала она, что проклинает сама себя этим, да ярость разум застилала. Горе свело с ума защитницу людскую, что стала самым страшным врагом их.***
Приходит в себя он уже увитый верёвками, привязанный к длинному столбу посреди поляны. Затащить его туда понадобилось огромных усилий. Вокруг горят костры. Восемь. Столько нас было здесь, а теперь я одна. Он шевелится и начинает верещать, бешено вращая глазами. — Что, не нравится? — подхожу ближе к столбу. Пламя костров греет обнаженное тело. — Ведьма! — в агонии кричит он, будто в припадке пытаясь вырваться из пут. — Она самая! — смеюсь я, и по всей поляне разносится мой хохот, от чего с верхушек сосен взлетают потревоженные вороны. — Ты сумасшедшая! — вопит, словно пойманная в силки дичь. — О, да! — соглашаюсь я. — С того момента, как первую из моих сестер ты и твои друзья замучили, насиловали, а в конце сожгли! — мой визг заставил лес умолкнуть. — Она… — начинает он, но замолкает, стоит мне посмотреть на него. — Она была безвинна, — тихо говорю я и отворачиваюсь, наблюдая как тени пламени танцуют на стволах деревьев. Красиво. — Это вы, люди, захотели большего. Магии захотели? Силы природы подчинить? Одному почти удалось, да только человек слаб, не выдержал ум его. И нет, чтобы себя только винить в грехах и ошибках, вы стремитесь обвинить других, — оборачиваюсь к нему и смотрю в глаза. — Вот тебе моё слово, человек, она была безвинная. Мужик не отводит взгляда, смотрит прямо в мои глаза, а я показываю ему, как все было на самом деле. И верит он, принимает правду. — Отпусти меня, я покаюсь, я… — мой хохот вновь разносится по округе. — Ты знаешь, почему на вас несчастья обрушились? — лицо его безумно от страха и осознания грехов своих. — Каждая из нас защищала ваши деревни. Одна от болезней лечила, другая с урожаем помогала. Потому-то и были мы частыми гостями в ваших селениях. — Я… я… — лепечет он. Но мне скучно. От них, людей, сплошные проблемы. — Что ты? Вернёшь мне сестёр, что ты и твои мужики отняли у меня? — тело его обмякло на верёвках, он опустил глаза. — Сможешь ли ты повернуть время вспять? — Нет, я… — Замолчи и прими своё наказание, — лёгкий хлопок в ладони, пламя от костров синхронно летит к столбу и окутывает здоровяка. Крик. Громкий, леденящий душу. Но я слышу ещё кое-что — песня. Красивая, тягучая словно мёд, родная. Она доносится от деревьев, от земли, от полной сверкающей луны в высоте. А по деревьям тени от танцев — ведовской хоровод. Они пришли праздновать. И вот заклинание поётся уже не тихо, а в полный голос, гармонируя с душераздирающими криками объятого пламенем и бешено дергающегося охотника. Последнего охотника. Воздух дребезжит от магии, и я вижу лица сестёр в приветственных улыбках, они тянут за руки, приглашая войти в их хоровод. И я иду. Отдаюсь без остатка танцам, чувствуя, как всё чем была я покидает душу и тело. Мокрые от слёз щёки высыхают и чуть пощипывают в жаре костров. Теперь костром стала вся поляна, и я горю в нём, танцуя. «Не могли вы пойти против людей, что так оберегали и любили, за это и поплатились жизнями. Я восстала против людей, убила врагов ваших. И нет мне места более здесь.»***
Наступал рассвет, тёмное небо окрашивалось в светло-голубые тона. Сизый туман, поднявшийся с реки и захвативший в свои владения леса и поля, потихоньку отступал обратно, к зеркальной глади воды. Только в одном месте туман клубился и не исчезал. На выжженной поляне, где нашла свой покой последняя ведьма, отомстив за сестёр. Место то найти ныне невозможно, но, если в тёмную ночь в лесной глуши услышишь песню, медленную и сладкую, подобно мёду, — уходи. Беги без оглядки. Если войдёшь в хоровод мертвых ведьм, то вернуться в мир живых тебе уже не удастся.