dead hope

Надежда. Когда она умирает? Возможно, когда один из твоих самых близких и родных людей, человек, который понимал тебя с полувзгляда, которого понимала также и ты, испускает последнее свое дыхание, и с ним в этот же момент умирает часть твоей души. Или, наверное, когда те, кто был твоим всем: твоим существом, твоей кровью, твоей плотью, не помнят больше ничего, ни-че-го, и смотрят своими такими родными глазами, но таким чужим взглядом, что по коже мороз проходит. Неужели это итог? И в такие моменты начинаешь думать, а правильное ли решение ты принял в том прошлом? Раз в этой реальности самых дорогих и незаменимых рядом нет. И правильно ли было тогда закрывать глаза на ошибки и превозносить того, кто этого, по сути, не заслуживал? После всего произошедшего не заслуживал. После бесчисленного количества пролитых слез и непонимания, после удара в спину – ведь она ничего из этого не предусмотрела. Ни разу не заслуживал. Вероятно, самой последней каплей во всей этой истории служило то, что виноватым во всем она считала себя. И поэтому, когда она смотрела на свое отражение, Гермиона злилась на то, что она глупая, несостоявшаяся, неразумная, чересчур чувственная, доверчивая, наивная, в то время как другие неоправданно считали ее одной из самых умных и мудрых волшебниц нынешнего поколения. Она ненавидела каждую частичку своего существа. Ненавидела за то, что осталась жива. Да, надежда умирает бесповоротно, когда осознаешь, что твои ошибки так сильно повлияли на настоящее, в котором ты есть сейчас, в котором тяжело, в котором невыносимо и нереально. И каждый день – это груз раскаяния, и он никак не спадет с хрупких плеч ее болезненно худого тела. Поэтому надежда Гермионы на светлое будущее умерла. Умерла в тот момент, когда она потеряла веру в себя. Когда поняла, что не видит будущего. Светлого, темного.. никакого. Она проживала каждый день как предыдущий. Так прошел сентябрь. Пришли дожди. Пришла умирающая осень. И это было идеально – то, что творилось внутри, находило отражение в природе: опадали листья, нескончаемо плакало небо, ветер взвывал от печали. Семикурсникам оставалось проучиться каких-то восемь месяцев, после которых предстояла сдача, возможно, последних экзаменов. А потом пропасть, неизвестность – для нее. В Хогвартсе у Гермионы были обязанности, как у самой ответственной гриффиндорки последнего десятилетия, но не было совершенно никаких сил на их исполнение. Перед другими выглядеть сильной, совершенно здоровой и дышащей полной грудью было невозможно, потому что она была сломлена, потому что внутри кровило без крови. Война затронула всех, и сложно было сказать, кому она причинила больший вред. Важно было лишь то, что победа была одержана светлой стороной, а значит, мир в израненных сердцах придет, даже если по прошествии времени – так говорил Дамблдор. Гермиона Грейнджер была героиней войны, но сначала – выжившей. Многие смотрели на нее, как на пример для подражания, другие робели перед ее силой духа, умом и отвагой. Но она была обычной восемнадцатилетней девушкой со своими загонами и душевными терзаниями. Одинокая. Брошенная. Неофициальная староста школы, прилежная ученица. Потерянная. Разбитая. Гермиона Грейнджер – ее имя как что-то нарицательное. С туго завязанным галстуком на шее. Юбкой ровно до колен, начищенными и блестящими ботинками. С дырой в области груди. Она шла одна по коридору, как всегда одетая с иголочки. Кое-что все-таки не менялось. Сумка полупустая болталась на плече – надо было забрать книги из библиотеки. Стук каблуков ее обуви раздавался эхом, отскакивая от пустых стен школы. Было слишком рано, чтобы кого-то встретить сейчас, но она бродила по спящему Хогвартсу, потому что в спальне делать было нечего, потому что мягкая кровать и уютный полог не спасали от кошмаров, а вдыхать лишний раз свою печаль, пролитые слезы, которыми буквально была пронизана комната, не представлялось возможным, реальным. Лучше темный и холодный замок, серые каменные стены, тихая библиотека с характерным запахом старинных книг, Большой зал с его бескрайними потолками, туманными, мутными недрами. Лучше горячий чай, стук приборов, смех ранних пташек-учеников. Лучше быть среди живых, чем обитать в кругу призраков прошлого в комнате. Она дошла до огромных дверей: раньше, в самом начале сентября, дыхание ее сбивалось, накатывала волна боли, ком от океана еще не пролитых слез застревал прямо в горле, поэтому Гермиона невольно останавливалась на пороге, не решаясь ступить еще один шаг к столу Гриффиндора. Все потому что деревянный стол навевал воспоминания об их совместных завтраках, шутках и жутко заразительном смехе. Теперь образовались новые воспоминания: она, чаще всего одна сидящая за слишком огромным столом, и неприятно тихий прием пищи, и с каждым днем моменты ностальгии перерастали лишь в короткие мгновения, которые проскакивали перед глазами быстро, возвращая почти тут же в реальность. За месяц она почти привыкла, что не шла на свое привычное место. На их привычное место. Она с усилием преодолевала расстояние больше положенного и садилась за лавку. Сегодня не было исключением. Приземлившись на действительно свое привычное за этот сентябрь место, она оглянулась, народу было не так много. Сумка спала с плеча, и шея расслабилась, позволяя лицу утонуть в ладонях. Плакать на людях было не в ее стиле, но сегодняшняя ночь выдалась действительно тяжелой. Крики Гарри до сих пор эхом звенели в ушах, что она невольно склонила голову еще ниже. Глаза и без того зажмуренные освободились от почему-то похолодевших рук, которые закрыли уши. Будто это что-то могло изменить. Его голос уже поселился в подсознании. Тяжелый, но тихий выдох отчаяния вырвался наружу спустя пару минут такого положения, брови свелись в одну точку посередине – она злилась. Лучшее начало дня. Определенно «лучше», чем обычно. Что-то не давало покоя, что-то сбивало. И это помимо неугомонного голоса в голове. Что-то будет сегодня. И хотя предмет Трелони по-прежнему, в понимании Гермионы, был полной чушью, за время в бегах выработался рефлекс на предстоящую бурю. Большой зал постепенно наполнялся студентами, что было необычно, потому что был обычный вторник. Обычная середина учебной недели, когда никто, обычно, не хотел покидать раньше положенного свою теплую кровать, особенно, в эти дни, когда не переставая лил дождь, что хотелось даже прогулять не то что завтрак, но и первое занятие. Гермиона подняла голову, когда гул стал перекрикивать голоски ее навязчивых мыслей, сложила руки на столе. Моргнув пару раз, привыкая к свету, она окинула взглядом столы. Когтевран и Слизерин были наполовину забиты студентами, если, конечно, это количество можно было назвать так – больше просто не обучалось в этом году. Повернувшись налево, она отметила такой же, то есть почти что заполненный, стол Гриффиндора. С некоторым непониманием оглянулась на Пуффендуй – тот также был под завязку. Устремив взгляд на часы, она еще раз убедилась, что было слишком рано для такой толпы – без четверти восемь. - Что за.. – произнесла она в порыве удивления, но остановилась, не договорив фразу, когда заприметила возможную причину такого раннего сбора всех студентов школы. С центрального места, обогнув половину от всех преподавателей сзади – Гермиона ведь даже не заметила, когда они успели собраться в полном составе, – к кафедре двигался директор – профессор Дамблдор. Когда он положил свои руки по бокам от нее, крылья металлической совы, что крепилась к ней с лицевой стороны, разъехались в стороны, тем самым привлекая внимание некоторых наблюдающих. Ожидая, пока тишина накроет Большой зал, он потянулся правой рукой к очкам, своими тонкими и длинными пальцами отодвинул их подальше от глаз, чтобы осмотреть собравшихся студентов. Рядом с Гермионой кто-то тихонько опустился на лавку, она знала, что это была Джинни. Кроме нее мало кто подсаживался к ней. Иногда Невилл, но, в основном, младшая из Уизли. – Что здесь происходит? – шепнула девушка рыжей, не отрывая взгляд от преподавателя. – Ты разве не видела? – вопрос риторический, потому что ответ на него явно был бы отрицательный, но рыжеволосая все равно задала его, как будто ей нужно было каждый раз напоминать подруге, что стоит быть внимательнее к деталям, что окружают ее. Грейнджер пропустила это мимо ушей, как всегда, и Джинни продолжила. – Висело объявление в гостиной, уже как пару дней оно там. Директор просит собраться всех к восьми утра в большом зале сегодня. – И все? – Гермиона скептически приподняла брови, обернувшись. – Якобы нам все скажут, не знаю, – девушка пожала плечами. За преподавательским столом свой пустой бокал взяла в руки Макгонагалл и вилкой постучала по нему, призывая замолчать оставшихся слишком говорливых студентов. Звук звенящего стекла действительно привлек большее внимание, нежели дурацкая птица, все замолчали. Дамблдор повернулся и кивнул Минерве в знак благодарности. – Я приветствую вас, благодарю всех, что собрались здесь в столь ранний час, – начал свою речь директор. – Утро сегодня не задалось, но зато мы можем отметить, что находимся под мирным небом, друзья! Мы пережили тяжелые времена, вместе с этим мы потеряли многих близких и друзей. После последнего предложения у Гермионы в горле ком встал. – Мы будем вечно помнить тех, кто пожертвовал своей жизнью ради спасения наших. Она знала, что он имел в виду Гарри, но слушать сегодня про это не могла. Грейнджер отвернулась от старика, уставившись в точку перед собой, глаза предательски слезами наполнялись, но нет, плакать она себе не позволит. Устремив взгляд вверх, она поморгала пару раз, отогнав нежеланные слезы. Пальцы сжали нос – создалось впечатление, что он тек. Снова зазвучали голоса в голове – тишина к этому располагала. Она невольно сглотнула, но застрявший в горле ком так и не отступил. – И даже после всего этого мы долго будем справляться с последствиями темных времен. Как вы видите, Хогвартс сейчас в упадке. Фраза резанула по ушам, Гермиона повернулась снова на директора: его привычный серебристый наряд, белая длинная борода, завязанная тонкой цепочкой ближе к концу. Морщинистое лицо, маленькие голубые глаза – война состарила его еще на пару десятков лет. Еще бы. – Многие семьи приняли решение не отдавать своих детей в Хогвартс в этом учебном году, потому что считают, что в школе все еще небезопасно. Даже Джинни напряглась, Грейнджер почувствовала. – Но я спешу заверить вас, что мы с профессорами, – он повернулся вполоборота и обвел всех преподавателей, а затем снова положил руку на прежнее место, – обеспечиваем лучшую защиту для наших студентов, то есть вас. Слишком много шелухи было в его речи, которая непонятно к чему нужна была, хватило такой одной на первое сентября – нетерпеливую Гермиону это все сбивало с толку. Зачем было оттягивать новость? – Как вы знаете, самый малочисленный поток – седьмой курс, на нем сейчас обучается всего четырнадцать человек со всех факультетов! И я спешу сообщить вам, что спустя месяц мы смогли обратить ситуацию в лучшую сторону! Гермиона снова сглотнула, но во рту стало слишком сухо. Страх заполонил сознание. – Переговорив с некоторыми из ваших бывших сокурсников, с кем у нас получилось связаться, конечно же, мы смогли уговорить их вернуться к обучению. С кем получилось связаться. Гермиона бросила быстрый взгляд на Джинни, а затем опять на директора, жадно вслушиваясь в то, что он собирался сказать дальше. С Ним же никто не связывался? С Ним никто не мог связаться. По спине ее прошла дрожь – сомнение, что не давало взять себя в руки. Сердце чуть ли не вылетало из приоткрытого рта. Звон в ушах усиливался, так что последующие слова Дамблдора она воспринимала лишь через туман. Туман, что образовывался из голоса Гарри, который снова отбрасывал ее в тот день, на тот чертов холм, где он уговаривал ее оставаться на своем месте, молил не выдавать свое местоположение; который кричал после от боли, потому что Круциатус летел в него снова и снова... Джинни почувствовала, как Гермиону стало потряхивать. Ее руки, что до этого лежали спокойно на столе, теперь были под ним, потому что она не хотела, чтобы кто-то заметил – пальцы впились друг в друга, образовав клубок. Костяшки побелели, но лицо не выдавало эмоций, оставалось таким же невозмутимым, как прежде, даже может излишне. Она смотрела в сторону директора, на профессоров, но взгляд проходил сквозь людей, сквозь стену, куда-то вдаль, куда-то в прошлое. Уизли обеспокоенно поджала губы, но мало что могла сделать. Такое происходило с Гермионой. Каждый раз, когда она вспоминала о ее горе-брате. И не найдя возможности поддержать более открыто, более уместно, она придвинулась чуть ближе к девушке, протянула правую руку и накрыла своей теплой ладонью сверху. Гермиона резко повернула голову, проявилась некрасивая улыбка. Джинни моргнула глазами, мол, я понимаю, я с тобой. – Вечером они прибудут, – заканчивал свою и уже без того затянувшуюся речь Дамблдор, – а к вам, дорогие семикурсники, у меня небольшая просьба. Они пропустили месячный материал по каждому из предметов, поэтому окажите им помощь, собственно, как и наши многоуважаемые преподаватели. Надеюсь, вы не будете слишком загружать наших студентов. И все. Он закончил. Гермиона нервно выдохнула, она просто не верила в происходящее. От Дамблдора было невозможно дождаться какой-то конкретики, поэтому лучше бы она этого всего не знала, чтобы не терзаться теперь мыслями до самого вечера, будет ли Он в числе тех студентов, что решили вернуться и догрызть недогрызенный гранит науки. Нынче весь седьмой курс обучался вместе, а все потому что со всех факультетов собиралось, как сказал Дамблдор, человек четырнадцать, так что в начале года приняли решение не разделять студентов. Когда директор сел за свое место, на часах уже было двадцать минут девятого. Оставалось минут сорок до начала трансфигурации, на которой она не высидит. На Гермиону будто свалился чертов булыжник. Она высвободила руки из-под хватки Джинни и молча поднялась из-за стола, когда поняла, что сил сидеть здесь нет, жизненно было необходимо абстрагироваться от неожиданной и неприятной новости. Уизли ничего не сказала, лишь поджала губы, глаза выражали сожаление. Ей действительно было жаль. Нацепив на плечо сумку, Грейнджер уже бежала на выход, когда чья-то рука, более сильная, остановила ее. Это был Невилл. Своими щенячьими и чересчур обеспокоенными глазами он смотрел на Гермиону. Постоянно так на нее смотрел. – Ты же ничего не поела? Жутко приставучий, надоедливый и больно правильный. Даже хуже нее. Грейнджер была благодарна за заботу первые пару дней, но после проявления с его стороны гиперопеки, она стала чувствовать всепоглощающее раздражение. Когда ей диктовали что и как нужно было делать, она злилась. – Я не голодна, – она постаралась ответить спокойно. Попыталась выдернуть руку, но не вышло. Лонгботтом потянул ее на себя и силой усадил рядом с собой на скамью. – Тебе нужно поесть, до обеда слишком долго, а сегодня мы все так рано встали... «Я всегда рано встаю» – пронеслось у нее в голове, но вслух она ничего не сказала. Она всеми силами старалась не грубить. – Все в порядке, я захватила с собой.. яблоко. Ничего она не брала с собой, а на глаза первым попалось лежавшее на столе красный, наливной фрукт. Ложь во благо ее духовного умиротворения ничуть не вызывала стыд. – Хорошо, я тебя понял, – он слабо улыбнулся. Диалог уже подошел к логическому завершению, поэтому Гермиона поднялась, чтобы уже уйти из этого переполненного людьми Большого зала, как ее снова остановила та же рука, и когда девушка уже было собиралась сказать что-то поистине обидное и грубое, потому что сил и желания терпеть уже не было, она еле успела проглотить кричащие слова на языке. – Не забудь свое яблоко, Гермиона, – улыбнулся Невилл, вкладывая ей в руку фрукт. На долю секунды она почувствовала вину за то, что слишком быстро вышла из себя и чуть было не потопила в негативе хорошего друга и человека, но наваждение прошло быстро и она, улыбнувшись лишь уголками губ, сунула несчастное яблоко в сумку и быстро зашагала на выход. И когда она ушла, Невилл поднялся со своего места и подсел к Джинни, которая слишком задумчиво зачем-то жевала кашу. Холодную, вязкую, серую. – Ты.. –начал осторожно он. – Нет, Невилл, – прервала она его, проговорив на выдохе. – Я ничего не знаю. Голос ее выдавал усталость. – Но.. – Я не хочу о нем говорить, – отрезала Джинни. – После того, что он сделал, у меня с ним нет ничего общего. Пару гриффиндорцев справа замолчали, обратив пристальное внимание на разговор этих двоих. – Это ты, конечно, сильно сказала, – покачал он головой, даже не заметив, что вызвал интерес посторонних. – И все же ты не вырежешь его из своей жизни, как бы ты того не хотела. – Ты что, оправдываешь его сейчас? – Уизли откинула ложку на тарелку – та упала с неприятным хлюпаньем – и повернулась всем телом к парню. – Ты хочешь сейчас сказать, что я должна простить его? После того, что он сделал? После того, как из-за него умер Гарри?! На последних словах не только гриффиндорцы замолчали, стол Когтеврана тоже притих. Щеки Джинни раскраснелись, брови свелись в точку. Невилл понял, что надавил на не зажившую рану. – Он умер не из-за него, – лишь тихо поправил он, но больше ни слова не проронил, выжидая реакции. Но Джинни молчала. – Чего уставились? – вместо ответа она рявкнула на рядом сидящих пятикурсниц, что с особенным пристрастием вслушивались в разговор старших. После замечания обе уткнулись в свои тарелки, что послужило примером и для других, но краем уха они все равно подслушивали. Раздраженно выдохнув, Джинни снова посмотрела на Невилла. – Если ты ее так сильно поддерживаешь, то хотя бы не говори такое вслух. Хотя бы при ней, хорошо? Хотя бы так громко, что все теперь услышали об этом. – Но я ничего такого не сказал.. – начал было оправдываться он, но Джинни одной рукой заткнула его. – Давай не будем портить друг другу утро, хорошо? После этих слов Уизли опустила взгляд к своей недоеденной каше, но смогла съесть только пару ложек, в конечном итоге отодвинув от себя ее. Помолчав с минуту, она снова повернулась на Невилла, который успел взять булку с ближайшего блюда и теперь тщательно пережевывал ее. – Где Луна? – тон ее был мягче, когда она снова обратилась к Невиллу, пока взглядом бродила по столу Когтеварана. – Я ее с утра не видел. Джинни сделала пару последних глотков апельсинового сока и отложила бокал. – Ладно, я пошла, – выдохнула устало. Она поднялась, даже не дождавшись ответа, и перешагнула скамейку, все также приглядываясь к ученикам синего факультета. Лонгобботом угукнул. Взгляд скользил по лицам, но блондинки нигде не было, что смутило Уизли. «Неужели она успела уйти раньше? И даже не подошла к нам? Странно». Джинни направилась на выход, когда дорогу ей перегородил Почти Безголовый Ник, который возник неожиданно, заземлившись после парения у потолка, видимо. Отпрянув от призрака на пару шагов, она схватилась за сердце, выдохнув от пережитого секундами ранее испуга. – Сэр Николас? – нервно улыбнулась она. – Вы что-то хотели? – Джинни Уизли, верно? Ты точно будешь Уизли, ведь в Хогвартсе нет таких же рыжеволосых и веснушчатых девушек как ты. – Да, это я.. –немного неуверенно ответила она. То, что ее искал призрак, было более чем странно. – Я прогуливался по замку и встретил мою хорошую подругу Полумну! «Подругу?..» – брови Джинни взлетели вверх. Неужели когтевранка решила подружиться со всеми призраками Хогварста? – Она была очень занята в библиотеке, поэтому попросила меня об услуге. Мисс Уизли, я надеюсь, вас не затруднит выслушать ее послание! Джинни ничем на это не ответила, ожидая уже абсолютно всего. Как она могла забыть, что Луна это Луна? Для нее в порядке вещей быть в библиотеке, когда директор дал четко всем понять, что будет ждать всех студентов в Большом зале. Не поставить в один ряд, конечно, с передачами посланий через призраков, но все же. – Если коротко, то дело вот в чем, мисс Уизли! Каждый вторник перед занятиями Полумна подкармливает фестралов, тех, что близ хижины Рубеуса Хагрида, я думаю, вам это прекрасно известно, раз вы подруги.. «Нет, ничего мне не известно!» – кричал голос в голове. – ..но сегодня ей не удастся там появится раньше вечера, поэтому она просила вас сходить и покормить голодающих животных! Джинни выпала после этой фразы: странности Луны очаровывали, даже где-то умиляли, но тут сказать было нечего от слова совсем. Она лишь улыбнулась, показав свои зубы. И Почти Безголовый Ник воспринял это за утвердительный ответ: да, Уизли сходит покормить животных, которых она даже не может видеть. Призрак взлетел к потолку и исчез в сером тумане. – Где мне взять еду? Что они вообще едят? – задавала она вопросы в пустоту, пока шла по коридору. Можно было найти Гермиону, она все знала. Можно было даже взять ее с собой, чтобы она смогла развеяться после дикого утра. Поэтому Джинни не долго думала и направилась к кабинету Транфигурации. На улице дождь лил чуть меньше, чем с утра. Но серые тучи все также покрывали небо, скрыв в своих недрах солнце. Ветер стих, теперь не разнося по всей территории сухие желтые листья. Закутавшись в мантию сильнее, Джинни уже предвещала себе дорогу продолжительностью в минут пятнадцать так точно, но остановилась на полпути, когда увидела Гермиону, сидящую на скамейке в одном из крытых коридоров на пути к кабинету. Она смотрела на небо, хотя и не видела его полностью, сидела в темной мантии, которая покрывала всю ее такую хрупкую и ранимую фигуру – не хотелось даже приближаться из-за страха разбить ту идиллию. В руке Гермиона вертела оранжевый дубовый лист. Постояв с минуту, понаблюдав за подругой, она решилась-таки прервать ее уединение с природой и самой собой. – Гермиона, – окликнула она осторожно. И Грейнджер резко обернулась на источник звука. – А, Джин, это ты, – выдохнула она, немного расслабившись. «Испугалась?» – пронесся вопрос, который Уизли не собиралась озвучивать. – Что делаешь? Рыжеволосая подошла к подруге ближе и села рядом, устремив взгляд туда же, куда до этого неотрывно смотрела Гермиона. – Надо было проветриться. Джинни втянула воздух через рот, вдохнув аромат дождя в себя. – А ты что здесь делаешь? – пришел черед Грейнджер задавать вопросы. Она, честно признаться, пряталась здесь, старалась не думать о том, что пропускала занятие декана своего факультета – лишних вопросов ведь потом было не избежать. Были звуки природы и она. – Я не хотела мешать, – улыбнулась она одними уголками губ. В глазах печали и сожаления было больше, чем обычно. – Полумна попросила покормить фестралов, но.. Она остановилась на полуслове, потому что знала, что переходит невольно на тему смерти. Ведь с недавних пор Гермиона могла похвастаться тем, что видела ее. Если этим было разумно вообще хвастаться. И, уловив, что Джинни не собиралась продолжать, Грейнджер лишь кивнула, снова устремив взгляд в небо. Прошла где-то минута, пока она не повернулась на подругу. – Подожди. Но разве ты их видишь? – вопрос риторический, потому что Джинни не могла их видеть. – Нет. Я думала просто оставить им еды, не знаю. Я не особо продумала этот момент. Почти Безголовый Ник сказал, что они обитают у хижины Хагрида. – Кто? – переспросила Гермиона в удивлении. Джинни усмехнулась, посмотрев на подругу: – Да. Не знаю как это все вышло, но это именно он передал мне просьбу Луны. – Ясно, – Гермиона хмыкнула. И помолчав еще, они одновременно заговорили: – Я просто.. – Может мне.. Гермиона улыбнулась по-доброму, ее это позабавило. – Говори. – Ну, я просто не знаю, что они едят? – в голосе смешинка. – В смысле, откуда вообще достать им еды? – вопрос Джинни задала вполне оправданный, потому что это оставалось, наверное, загадкой почти что для всех студентов. Никому же не пришло бы в голову добровольно подкармливать животных Смерти. – Если хочешь, я могу тебе помочь, – Гермиона повела плечами. – А как же трансфигурация? – Если бы я хотела пойти на нее, то давно была бы уже там, Джин, – она снова улыбнулась. Путь до хижины лесничего они прошли в тишине. И не потому что темы для разговора не было, скорее, была очень даже важная. Просто дождь предрешил заранее, что лучше не говорить им об этом, не говорить вообще ни о чем. Они слышали, как капли дождя постукивали по крышам башенок, как ручеек воды журчал, спускаясь по старым поржавелым трубам. А потом – как опавшие листья шуршали под ботинками. Обувь стала мокрой и кое-где запачканной грязью. – Гермиона! – голос Хагрида окликнул Грейнджер на полпути к спуску с высокого холма, поэтому девушки остановились, повернувшись в сторону Запретного леса. Именно оттуда с влажной от дождя бородой, но все еще такой же объемной шевелюрой, улыбающийся полувеликан ступал большими шагами к девушкам. Он махнул рукой, чтобы те не стояли на месте, все также двигаясь навстречу. – Джинни! Что вы здесь делаете, девочки? – тон его сменился с радостного на обеспокоенный в одно мгновение, когда они оказались в шагах десяти друг от друга. – Ну же! Не стойте под дождем, давайте скорее под крышу. И гриффиндорки поднялись по лестнице вслед за своим старым другом. Отворив дверь, Хагрид остановился у порога, придержав ее для девушек, а после того, как все зашли, захлопнул за собой. Лай Клыка встретил их с порога – что-то действительно совсем не менялось. – Замолчи, глупая ты псина! – гаркнул он на собаку. Пройдя спешно вперед, он отодвинул чересчур большие стулья для двух своих гостей и предложил им присесть. Те последовали приглашению и устроились поудобнее, прямо как дети на утреннике – ноги до пола не доставали, а придвинуться ближе к столу не получилось. – Чай?– спросил хозяин. Девушки кивнули в унисон. Пока они дошли до его дома, успели промокнуть под дождем, так что чашка горячего чая не помешала бы, наоборот, была бы очень кстати. – Почему вы не на занятиях? – спросил он, нарушив затянувшееся молчание. Джинни закусила губу, ничего не ответив, а Гермиона, наоборот, быстро нашлась: – Нам нужно покормить фестралов. Хагрид не понял даже, правильно ли он расслышал. Остановившись на секунду от намывания чайника, он повернулся на девочек. Не такого ответа он ожидал, совсем не такого. – В дождь?– единственное, что он спросил. Действительно, о пасмурной погоде они совсем не подумали, как не подумали о том, что придется плутать по полянам, выискивая невидимых животных, мокнуть и мерзнуть. – Ну, – Гермиона замялась. – Это ничего, верно, Джинни? – Мы можем сделать это после.. Да и к тому же, Полумну бы дождь не остановил, – неуверенно улыбнулась рыжеволосая. – Вот. Пейте, пока горячее. Хагрид положил перед каждой по большой чашке черного чая. – У меня есть еще домашнее печенье, будете? – спохватился он. – Спасибо, – улыбнулась Гермиона. Лесничий достал из нижнего шкафчика блюдо, на котором лежали четыре больших печенища. – Угощайтесь. Он присел на свое кресло, сжав руки в замок. Джинни тем временем взяла угощение и надкусила его. – Вкусно! – улыбнулась она Хагриду. – Я был сегодня в Большом зале.. «О, нет» – пронеслось у Уизли в голове. Она посмотрела на Гермиону, которая хотела было отпить чая, но после фразы лесничего, положила чашку обратно на блюдце. – Девочки, что вы думаете на счет этого? – Ты же знаешь, кто вернется, Хагрид, верно? – Грейнджер все еще держала чашку за большую ручку, глаза замерли в одной точке. Хагрид молчал, потому что знал, что она спрашивала только об одном человеке. Он посмотрел на Джинни, которая выглядела чересчур подавленной. Она не знала. – Я не знал об этой идее профессора Дамблдора, – начал он издалека. – Но я уверен, что все, что он делает, идет на благо Хогварста. – Ты думаешь, что это будет на благо, если сюда вернется Он? – с нажимом на последнее слово спросила Гермиона. – Ты же знаешь, что Он сделал. – Рон.. – Остановись! – вскрикнула она и повернулась на Хагрида с горящими глазами, в которых уже блестели слезы. Джинни обреченно вздохнула, отвернувшись. – Послушай, Гермиона. Тебе стоит с ним поговорить. – Поговорить? Поговорить?! – она спрыгнула со стула на пол, тяжело дыша. – Я видеть его больше не хочу, вспоминать, думать о нем! А ты говоришь, поговорить? Грудь ее высоко вздымалась, руки сжались в кулаки. – Ты должна выслушать его, – настаивал на своем Хагрид, смотря на нее печальными глазами. – Нет, я ничего не должна делать, – немного успокоившись, ответила она и отвернулась. Джинни все это время не смела и звуку подать. Она чувствовала себя ответственной за поступки Рона, чувствовала стыд за его трусость, злилась на него, но в то же время ей было так больно, потому что это был ее родной брат. Что бы он ни сделал, прав был Невилл, она не могла просто вырезать его из своей жизни. Она была слишком с ним близка, и в то же время никак не могла понять, почему он бросил Гарри и Гермиону. Почему исчез. Ведь погиб Гарри! Его друг! Он оставил друзей в беде. И Джинни каждый день смотрела на девушку, которая теперь на себя не была похожа. Вообще на человека которая мало походила: бледная, осунувшаяся, потерянная, убитая горем. И сейчас посмотрела. Гермиона почувствовала изучающий взгляд, поэтому переведя глаза на Уизли, она уперлась в карие Джинни. Сожаление, приправленное печалью – ничего нового. Это выражение лица напомнило ей Рона. Прямо в тот день, когда Он ушел. Ее передернуло. – Прости, Джинни. Она просто заставила себя улыбнуться. И, не дожидаясь ответа, в пару шагов преодолела расстояние до двери. Гермиона видела в глазах Джинни Его глаза. Со скрипом петлей, хижина выпустила ее. Холодный и приятный дождливый воздух впился в ноздри. Она не стала ждать, пока ее окликнут, и ступила по лестнице вниз, потом на пожухлую траву. Выйдя на дорожку, быстрым шагом стала взбираться на высокий холм – к замку. До вечера оставалось мучительных часов десять, которые она не знала, как провести. У нее были занятия, но она не вынесет пристальные взгляды остальных – все знали, что случилось в тот день. Все знали, что Рон просто кинул их. И из-за того, что он трусливо сбежал, они не справились. Гермиона и Гарри не справились. И Гарри пришлось пожертвовать собой. Он умер! Град сдерживаемых с самого раннего утра слез полился из глаз настолько неожиданно, что она не успела даже опомниться, как уже тыльной стороной ладони утирала их, размазывая капли дождя с солеными ручейками. Глубоко из горла вырвался нервный всхлип. Она не выдержала и присела на корточки, обхватив ноги руками. Дождь усилился, мантия вымокла насквозь. Но все это было сейчас настолько неважно. Что ей делать, если Он вернется? Она не выдержит его взгляда, его голоса. Она не выдержит, если снова начнет его любить.