"Любовь, похожая на сон".

Прохладными ночами в супермаркете здорово. Особенно, если супермаркет закрыт. Еще лучше, если быть запертым не одному, а в компании. Ну а если вы застряли в кондитерском отделе с человеком, знающим толк в сладком – вам троекратно повезло. Время пролетит скорым поездом. - Давай посидим, Мурасакибара-кун, - говорит Куроко, не моргнув и глазом. - Ну давай, Куроко-чин, - соглашается тот и расстилает на полу собственную олимпийку. На такой Куроко не только присядет, но и приляжет, даже если вырастет еще вдвое. И снова они молчат, посасывая «чупа-чупсы». Трещат холодильники, горит единственная лампа наверху. Они перекидываются репликами раз в полчаса, коротают ночь, пожевывая сладости. Конечно, все считают, чтобы расплатиться с утра: все этикетки и фантики горкой сложены рядом. Если бы не молоденькая продавщица и не ее ухажер-охранник, такой ситуации ни в жизнь бы не случилось. Все-таки Куроко никак не мог представить словосочетание «незаметный Атсуши». Ладно, он сам - гений отсутствующего присутствия, но Мурасакибара… Возможно, любовь действительно ослепляет. Сейчас этот аргумент кажется самым разумным и способным оправдать тех, кто оставил несчастных посетителей в одиночестве. Хотя, не так уж они и несчастны. Им даже весело. Бывает. Иногда… Мурасакибара пять минут назад смеялся над помидором, например. Потому что кто-то додумался оставить его в кондитерском отделе, прямо в лотке с конфетами. Хорошее чувство юмора у человека. И Тетсуя посмеялся будь здоров. Так вот: «Ха. Ха. Ха». В трех слогах. Тетсуя любит людей, которые не донимают его расспросами и не нервничают. Он бы мог сказать, что ему все равно, как себя вообще люди ведут. Потому что они привыкли считать, что безукоризненное безразличие на лице Куроко - непреодолимая печать. А Куроко знает, что эмоции разрушительны. «Будьте спокойны – это всех раздражает». Удобное и полезное кредо. Так можно добиться всего, чего душа пожелает. Кроме, разве что, ответных чувств. Они и не думали, что можно застрять вместе и оказаться в подобной ситуации, но вели себя так, точно это обыденное происшествие. Случилось - и случилось, мол, с кем не бывает. Поэтому не спешили звать на помощь, просто плыли по течению. Атсуши подумал, что когда плывешь с кем-то – это еще лучше, чем в одиночку. Любой другой на месте Куроко вряд ли бы так смиренно выносил общество Мурасакибары, уже бы верещал на все лады и бился бы лбом об окна. Здорово, что Атсу не такой: бейся бы он в истерике – разнес бы магазин. Прекрасно, когда из двоих ни один не страдает клаустрофобией или боязнью темноты и нестандартных происшествий. С Куроко приятно делиться всем – и едой, и пространством. Красота. Сидишь себе, никого не трогаешь, кушаешь вкусняшки и… на все «пофиг». У них всегда своя атмосфера, у Куроко с Атсуши. Стоит только встретиться. Любому третьему между ними обещана Нирвана. - Хочу влюбиться, - вдруг сообщает Атсу и зевает. – Говорят, это похоже на сон. - Да ты просто спать хочешь, - отвечает Тетсуя и разгрызает леденец, медленно облизывает губы, а затем палочку и вдруг ловит взгляд сиреневых глаз. Странно. Обычно, Атсуши так не смотрит. Во все глаза, имеется в виду. – Что? - Ты выглядишь вкусно. Только Куроко мог адекватно реагировать на подобное заявление. Он отбросил палочку и глянул в окно: до рассвета еще как до новой жизни. А потом повернулся к Атсуши, словно бы снял ситуацию с паузы. - Наверное, выгляжу, - согласился Куроко и неопределенно пожал плечами. – Пол холодный. Мурасакибаре тоже не нравится холод. Лед создан для холодильников. Вот смотришь на Куроко – конкретный такой холодильник и есть. А вроде бы, человек. А еще, глаза у него такие голубые, как у снежной королевы и нежно-розовые губы с очерченной верхней линией, почему-то ее хочется облизнуть. Нет, нельзя поверить в то, что у Куроко еще и сердце покрыто снежными хлопьями. Он определенно теплый, только об этом мало кто знает. - Пойдем. – Атсуши протянул спутнику руку. А потом подхватил его под колени и прижал к себе, как мама-панда. Подтянув Тетсую повыше, до уровня глаз, Мурасакибара приблизился с поцелуем и не получил отказа или сопротивлений. Только по-прежнему ровное дыхание. В этом вся прелесть Куроко: он молча говорит «да», и так же достойно принимает то, что понят правильно. Прелесть, а не мальчик. Язык Атсуши нежно обвел мягкие губки по контуру, манящую «v», а потом и сам изгиб, словно хотел нарисовать Куроко улыбку. Тетсуя не стал препятствовать нажиму и впустил влажного гостя в рот. Их поцелуй нельзя назвать идеальным, поскольку Куроко редко случается заниматься практикой такого искусства, да и кандидатур подходящих он пока не находил. Вернее, их было слишком много, чтобы всерьез заниматься выборкой самого-самого, ибо лень. Переходя во все более развязный и глубокий, поцелуй соединял уже не только рты. Руки Куроко, до этого пребывавшие на шее Атсу, взметнулись вверх, колыхнули пряди густых волос, задели резинку и откинули в сторону. Лохматый или нет – все равно. Атсуши тоже вкусный. Уже четче сахар под языками. Вспомнив, что Куроко просился в место потеплее, Мурасакибара несет его в подсобку, где очень по-домашнему расположен диван. Достаточно широкий, чтобы аккуратно усесться на него и оставить малыша Тетсую на коленях. А Куроко входил во вкус, ерзая по твердеющему бугорку, бесстыдно чавкая слюной в доказательство аппетитного поцелуя, и водя руками по макушке лиловых волос. Он медленно терял самообладание и Атсуши ждал, когда увидит на лице Куроко просвет удовольствия или хотя бы иной оттенок взгляда. Он ласкал его спину большими горячими ладонями и боялся поломать его точеную, пусть и крепкую, фигурку. Облизав ушко Атсу, Тетсуя думал было спуститься ниже, но тут его не больно схватили за волосы и оттянули назад, как шкодливого щеночка. Шея Куроко – это что-то. И он знает, что она выдаст его. Артерия пульсирует быстрее, играя на бледной коже. Адамово яблоко подпрыгнуло, показывая, что у кого-то пересохло в горле от нетерпения. Мурасакибара, не ослабляя хватки, медленно провел языком от впадинки ключицы напротив до самого подбородка и чуть прикусил его. При этом не спешил возвращаться к губам, точно наказывал Тетсую. Наказывал сладко. Потому что шалить они любят оба. Мурасакибара не всегда скучный. Когда дело касается желаемого, он быстренько берет все в свои руки и не успокаивается, пока не получает. А раз Куроко уже в его руках, не страшно стянуть с него футболку и, обняв покрепче, опустить поцелуи к груди. Под ребрами Куроко еще одно уязвимое место. То, которое бьется и сразу показывает, насколько хозяин отступает от своего хладнокровия. Мурасакибара только на секунду поднимает на Тетсую жгучий взгляд, а потом поочередно облизывает его соски, теребит пальцами. И Куроко кусает губы, руками поглаживая широкие плечи Атсу, и понимает, что электрические заряды, бьющие в голову, заставят его рано или поздно издать что-то вроде вздоха. Доспехи дают трещину. Останавливаться на достигнутом нельзя. Атсуши опрокидывает Куроко на диван и нависает над ним, такой невероятно большой и горячий. Тетсуя нутром чует, что процесс таяния ледников стартовал. Может быть еще тогда, когда они сидели там, у стеллажей. Довольная улыбка коснулась губ Мурасакибары, когда в ответ на прикосновение его руки к сочащейся головке Куроко, из глубин его груди вырвался этакий легкий полустон. Голубоглазый лицедей точно устыдился своей проказы и тут же попробовал отвести чужую руку от, пожалуй, наиболее слабого места на своем теле. А лицо такое же непроницаемое, взгляд отчужденный. Атсуши снимает свою футболку и кидает ее в сторону, а затем раскрашивает великолепное тело под собой поцелуями от груди, по прессу и ниже. И стоило только его языку взыграть на заметно отвердевшем члене Куроко, как тот, слава небесам, замычал. Но совсем скромно, почти неслышно. Атсуши больше почувствовал дрожь, чем расслышал устную благодарность. Играя пальцами и губами на нежной плоти и слизывая бисеринки прозрачной жидкости на верхушке, Атсуши завис между ног Куроко на добрых пять минут. А может и дольше, потому что Куроко не считал минуты - он занимался покорением космоса. Ощущения от минета не передать словами. А тот, кто действительно хорошо справляется с сосанием не только леденцов, представляется весьма талантливым в своем промысле. Куроко зажмурился и замер в беззвучном крике, когда ощутил своим органом стенки горла Атсуши. О, это что-то… Тетсуя шумно задышал, карябая пальцами жестковатую обивку и начав извиваться. «Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я». Мурасакибара знал, что покажет класс и сможет увидеть негу в голубых глазах и чудный румянец, так идущий Куроко. Он склонился над ним, чтобы наградить поцелуем. Куроко приподнялся на локтях, жадно отдаваясь засосу, но рука его нашла себе другое занятие: он тянулся к члену Атсуши, явно желая уделить ему внимание. Атсуши издал философское: «Хмм». Значило это, что он принимает просьбу и готов исполнить каприз. Пока Куроко лежа на животе будет нескромно посасывать отличный «леденец», Атсуши сидя без труда дотянется до подтянутой округлой попки и заберется пальчиками внутрь. Массаж той самой мышцы доставлял Куроко такой кайф, что по телу разбегались мурашки. И сразу верилось, что слово «мурашки» происходит от «Мурасакибара», и никак иначе. Вертлявый язычок Тетсуи сменяли губы и пальцы, вызывая у Атсуши благородные вздохи. Он потихоньку превращался в вулкан. На самом деле, у них чудесная разница в росте. Малыш Куроко, уютно устроившийся у своей сладкой цели, может не отвлекаясь от процесса получить порцию еще большего удовольствия: Атсуши стоит только наклониться и он преспокойно достанет язычком до лакомой дырочки. Куроко вжался в диван, не задумываясь над тем, что непроизвольно начал двигать бедрами, а трение члена о ткань распаляло его еще больше, подвигая на совсем уж бесстыжие звуки. Казалось, что он единственный, кому здесь хочется разврата. Мурасакибара не мог отстать. Прочитав мысли, а если точнее – закончив растяжку в нужном месте, Атсу поставил Куроко на четвереньки и, поцеловав его в шею да запустив руку под грудь для поддержки, вошел в него. В комнату ворвался стон, настоящий и долгий. Куроко зажмурился и выгнулся, цепляясь за сильную руку. Он сам дернулся так, что немаленький член Атсу оказался внутри целиком. Атсуши впечатывался в податливое тело и звуки их страстного мюзикла стали набирать обороты вместе с растущей скоростью движений. Губы их сливались в поцелуях, в которых Куроко желал найти привычную тишину. Он говорил своеобразное «спасибо» за то, что ему удалось открыться перед таким чутким и надежным другом. Атсуши польщен. Он движется плавно и любовно, смаргивая удовольствие. Малыш Куроко смотрелся так трогательно в широких и крепких объятиях, так славно прогибался в пояснице и царапал неповинный ни в чем диван, что Атсу молился на то, чтобы не причинить Куроко больше боли, чем уже есть. Плотная нега окутывала орган Атсу, скользивший по узкому проходу. Блаженство. И в полутьме остается коктейль дыхания. Если водить пальцами по спине Куроко, можно научиться считать капельки. Такие же и на висках, такие же Атсуши слизывает с позвонков на чувствительной шее. И Куроко заходится стонами и больше не сдерживается. Шлепки кожа о кожу не казались пошлыми. А просто не надо стесняться. Почему, ну почему Атсу такой жаркий? И с ним совсем не стыдно, а хочется впасть в порок, да так и не возвращаться к обыденности?! Искуситель. Он может искусать половину вкусняшек всего магазина. Атсу вынул член, и Куроко стало не по себе. Будь у него ушки, он бы прижал их и напряженно бы вслушивался. Но долго томиться не пришлось. Мурка подхватил Куроко и пригласил присесть. Конечно же, на собственное достояние. Тетсуе удалось издать такой утонченный и удивленный возглас, как будто он и впрямь не ожидал такого поворота. Занимая столь почетное место - грешно не взять бразды правления в свои руки. И хотя Атсуши помогал, Куроко изо всех силенок старался сжимать и расслаблять зад, наблюдая при этом, с каким благоговением на него взирают сиреневые глаза. Да, и еще раз да всем прикосновениям, ласкающим кожу! Иступленный вскрик врезался в уши Атсу, он прижал к себе усердного мальчика и отблагодарил рисунками на нежном нёбе. И сам он был близок, а Куроко, едва сошла первая волна экстаза, продолжил подниматься и опускаться, строя невинные глазки. - Я же сейчас… - выдохнул Атсуши, чтобы успеть пересадить Тетсую, но тот обнял его и уткнулся носом в грудь, дожидаясь, пока горячая струя оросит его изнутри. Мурасакибара оценил жертвенность и закусил губу, толкнулся несколько последних раз, а затем глухо застонал, изливаясь. И снова сказочно приторный поцелуй и пар учащенного дыхания. Атсуши еще немного посидел с блаженной улыбкой на устах, покачиваясь с Тетсу в каком-то ритуальном оргазменном ритме. - Тебе хорошо? – спросил Атсуши и отстранил от себя Куроко, чтобы посмотреть в голубые глаза, наконец, подернутые хмельной пеленой. - Очень, - отзывается тот, а затем задает нескромный вопрос: - Ну что, влюбился или все-таки спать хотел? Атсуши склоняет голову набок, точно заново присматривается к знакомому лицу. - Влюбился и теперь хочу спать. - И я влюблен, но спать не собираюсь, - шепчет Куроко. - До утра еще четыре часа, а я хочу тебя. Тетсуя хищно облизнул вспухшие губки и провел рукой по члену Атсуши. И тому тут же расхотелось отдаваться скучным сновидениям. Когда рядом такой Куроко, можно смело наслаждаться бессонницей. Они нашли друг друга давно, а обрели сегодня. Как же сладко-сладко - наблюдать за силуэтами, движущимися в полумраке...