Мишель противно от самой себя. Она хочет кричать на отражение в зеркале, такое уродливое и незнакомое.
Всё воскресенье она просидела в комнате, рассматривая интерьер и трогая себя. Свои руки, шею, лицо, лодыжки. Ей было интересно изучить самого ужасного человека на земле. Она никогда не отличалась низкой самооценкой или же ненавистью к себе, но сегодня у неё было особенное настроение.
Чёртов Фэш. Она уже не понимала, что чувствует к нему, и чувствует ли вообще что-то. Мишель с отвращением вспоминает его лицо, голос, движения. Ей по-настоящему противно от него. Она удивлялась с этого так сильно, будто никогда не чувствовала подобного к другим людям. На языке неприятно защипало при воспоминании о Драгоцие.
Видимо, помешательство прошло. Наступила странная тягучая неприязнь. Склизкая, она текла по организму вместе с кровью и впитывалась в мозг, отключая всё сразу. Мама бы назвала её глупой и приготовила шарлотку, и они бы разговаривали и ели шарлотку. Но мамы нет, поэтому никто не назовёт Мишель глупой, она и сама об этом прекрасно знает.
Бабушка ушла на какой-то приём к своей подруге, в доме было тихо-тихо. И ей нравилась эта тишина, гнетущая, мёртвая и не беспокоящая. Тишину любил папа, мама её ненавидела. Она рассказывала, что чувствует угнетение и одиночевство, когда в округе тихо. Ей нужен шум, какая-то жизнь вокруг, иногда Мишель понимала маму. А иногда ей хотелось ничего не слышать, оказаться в вакууме, где тебя никто не побеспокоит.
Перебирая сквозь пальцы свои длинные волосы, Мишель рассматривала себя в зеркало. То же лицо, причёска, нос, глаза… Нет. Нет, только не это.
Глаза поменялись. Выдавали все её тайны, раскрывали характер, мучали её. Бездонные карие глаза, пустышки, стёкла в красивой рамочке в виде густых ресниц. В них отображается бурлящая смесь из равнодушия, ненависти и чего-то ещё. Надежды. На хорошее, надежды на саму себя. Мишель старается не подвести себя и родителей, любимую Маришку, которая каждый день радовала подругу звонками и улыбками. Она не хочет разбить многолетний труд из-за… а из-за чего?
Неужели из-за какого-то Фэша? Ну нет, она не способна на такое. Мишель всегда добивается своего, и если он будет ей мешать, она не остановится. Она никогда не стоит на месте, мама так не делала. Драгоций слишком проходящий, как его называла Резникова. Он исчезнет также быстро, как и появился, просто нужно немного подождать его ухода. Фэш идеальный, Мишель это давно поняла, но зачем ей идельный парень? Она не хочет страдать, ей хочется радоваться. Это интереснее, чем вздыхать по идеальному Фэшу.
Зато с ним тесно связана история Огневой. Она такая же противная и вечно мешающая девчонка, но кто сказал, что это плохо? Да и вряд ли Василиса могла мешать ей по-настоящему. После истерики Мишель, у неё нервно дёргался глаз и часто закладывало уши. С чем это было связано она не знала, но Мишель точно знала, что это скоро пройдёт. Ведь Огнева тоже не самый важный персонаж в её истории. Так, минутная истерика.
Мама бы одобрила подобный ход мыслей, папа бы посмеялся и обязательно вспомнил свою младшую сестру, которая тоже ничего не понимала когда была подростком. Бабушка бы весело рассказала, как мама отшивала папу в молодости и поругалась с мамой. Они бы гордились за Мишель, ведь она делает всё правильно. И она не сломает себя, она просто доведёт себя.
Доведёт до состояния апатии и безумства. Повыдирает эти красивые волосы, расчешет кожу на руках и ногах в кровь, заплачет и будет рыдать так долго, что сорвёт голос. И разобъёт зеркало у себя в комнате. Мишель уже насмотрелась на самого ужасного человека на земле, ей это уже неинтересно.
Она спустила лямку майки и внимательно осмотрела своё плечо. Немного смугловатая кожа, пара мелких волосков и одна царапинка. Тогда она в торопях собиралась на прогулку с Маришкой и зацепилась за дверной косяк. Ничего особенного.
Её коленки тоже были в синяках. Она часто падала дома, потому что неуклюжесть досталась ей от папы. Мама всегда была грациозной и элегантной, и редко падала.
Кожа на правой ноге немного шершавая, но приятная и мягкая. Прямо как у мамы. Мишель часто смотрела, как мама красится и причёсывается. Они часто обнимались, и маму было приятно трогать.
Глаза всё такие же пустые и глубокие, как и пять минут назад. Как и всегда, впрочем. У мамы тоже были карие глаза, но у неё они были тёплые, добрые и совсем не странные. Мама была лучше Мишель, но она всё равно хвалила дочь за всё на свете. И любила её.
Мама любила всех. Солнечный лучик в ужасном сером мире, так её называла бабушка. Она дарила всем свою доброту и любовь, а остальные жадно внимали её жизненные силы. Маленькая Мишель всегда этому удивлялась. Зачем отдавать кому-то свои силы, если ничего не получаешь взамен? Мама улыбалась и говорила:
— Дарить кому-то радость — и есть сила. Не у каждого она есть, милая, и не каждый может ей правильно воспользоваться. Но ты можешь дарить людям любовь. И когда ты подрастёшь и будешь дарить миру свои улыбки, тогда и мир станет ярче. Он принимает только хорошее, так дай ему то, что он хочет. Ты не разочаруешься в своём выборе.
Мишель посмотрела на себя ещё раз и вдруг заплакала. Как маленькая, совсем без причины. Из её глаз текли слёзы, смазывая не смытую вчера вечером тушь.
Мишель продолжала смотреть на себя и счастливо улыбнулась. Слёзы стали течь быстрее, а улыбка расширяться. Ей было так приятно видеть свою собственную улыбку в отражении, что она громко рассмеялась и наконец осмотрелась вокруг.
Всё та же комната, те же стены. Её взгляд вернулся к зеркалу и она внимально его осмотрела. Нежно-розовая рама с винтьеватым узором и золыми прожилками.
А в самом зеркале на неё смотрела девушка. Красивая, с глубокими карими глазами, которые продолжали слезиться. Которые не были стёклышками. Они были наполнены слезами, радостью и надеждой. Светлой надеждой на что-то хорошее. Приятной надеждой.
Мишель ещё раз рассмеялась и вытерла чёрные дорожки слёз вперемешку с тушью. Было совершенно непротивно трогат это лицо, которое излучало живой интерес и сильные эмоции. Её лицо было таким живым.
Ей показалось, что в комнате стало светлее не из-за солнца, выглянувшего из-за соседнего дома. Мишель сама осветила это место и теперь неотрывно наблюдала за своим отражением.
Счастливая девушка напротив улыбалась и касалась тонкими пальцами своего лица, изучая. Глубокие карие глаза смотрели не грустно, не с презрением.
Они сияли от переполнявших её эмоций, от улыбки, от солнечного света. Они светились от счастья. От приятного и долгого счастья, которое накрыло её с головой и не отпускало.
Мишель долго смотрела на себя, пока не заверещала от восторга. Наверное, она сейчас как сумашедшая, смотрит на себя и радостно пищит. Она улыбается, обнимает себя руками, смотрит в зеркало.
А на неё в ответ смотрит такая же счастливая девушка, и она тоже улыбается и кричит. И ей тоже всё равно на всех, она просто радуется чему-то, что для остальных не важно.
Мишель думает, что такое отражение ей нравится больше, чем десять минут назад. Ей нравится смотреть на отражение, оно кажется лучшим.
Мишель хочет расплакаться от счастья вновь, но пока что просто смеётся и обнимает свои холодные руки.
Вот и её сила открылась миру. Сила, освещающая всё вокруг, озаряющая мир сиянием, таким чистым и ослепляющим. Мама бы обязательно её похвалила и они бы вместе дарили людям свет.
Мишель откидывается на подушки кровати и смотрит в потолок, ей так приятно, что её силы раскрылись и они способны озарить всё на свете.
— Все ослепнут от такой Мишель, — пробормотала она и хихикнула.
***
— Так ты согласилась пойти с ним на свидание или как?
— Ну, почти.
Маришка виновато улыбнулась и пожала плечами, паралельно пережёвывая салат. Она изредка поглядывала на соседник столик, за которым вальяжно расположился Ляхтич и болтал с Розневым. Марк тоже цвёл и пах, улыбаясь даже математичке, которая испуганно отшатывалась от него. Ох, влюблённые голубки, вздыхала Мишель и получала в бок локтём.
Понедельник — день важный и ответственный, поэтому Резникова сразу же поведала подруге о своей переписке с Ляхтичем. Мишель смеялась, когда Маришка смущённо улыбалась Марку, а тот подмигивал в ответ. Такие взрослые, милые и глупенькие ребятки краснели от одного лиль взгляда.
— Как понимать «почти»? — возмутилась Вонс, в упор глядя на подругу.
— Так и понимать. Мы прогуляемся, как друзья, — еле слышно добавила Мариша, опуская глаза в пол, стараясь избежать неприятностей.
Плохо старалась. Мишель подавилась апельсиновым соком, который чуть не окрасил в сочный оранжевый её футболку, и оглянулась на Резникову. На Ляхтича, на Резникову, на Ляхтича, на Резникову, на свой стакан.
— Вы чё, дебилы?
— Ну прости, Шелли, я правда не хотела так поступать, — принялась оправдываться Маришка. — Просто мне кажется, что мы торопим события. Мы ж и общаться начали только два года назад, вряд ли мы могли прям влюбиться. Ну, вот так, — она поправила светлую прядку у лица и улыбнулась Маркусу, смотревшему на неё до этого.
Мишель осуждающе покачала головой и тяжело вздохнула, снова получив в бок. Теперь уже не от Маришки, а от Лёшки, который оказался рядом и показывал на счастливых ребят, улыбающихся друг друга и дававших попробовать свою еду другому. О господи, а не розовые сопли.
— Меня сейчас стошнит, — показательно скривилась Мишель и посмотрела на своего соседа.
Лёшка странно посмотрел на неё в ответ и улыбнулся. Эта улыбка была такая приятная, милая и… сияющая. Конечно, у него тоже есть такая сила, такая же, как у неё. От его улыбки слегка задрожили коленки и губы растянулись сами собой. Мишель улыбалась в ответ, а в голове прояснилось что-то непонятное. Странное, резкое и довольно приятное, прям как его улыбка.
Мишель незаметно мотнула головой, и напоследок взглянув на Рознева, щёлкнула ватную Маришку по носу.
— Давай быстрее, Джульетта, сейчас будет химия.
— Иду-иду, Шелли. Пока, Ляхтич, — как можно небрежнее и снисходительнее сказала подруга и улыбнулась своему воздыхателю.
Мишель прыснула с этого спектакля и приобняла её за плечо, шагая к выходу из столовой, пока бедный Марк растерянно глядел вслед Резниковой.
— Да ты актриса, — рассмеялась Вонс.
— Знаю.
Мишель вспомнила улыбку Рознева и снова улыбнулась. На этот раз так солнечно, что по коридору шла не девушка, а небесное светило, излучающее добро и любовь.
***
Пока Маришка у доски распиналась о каком-то походе то ли Петра, то ли Николая, она внимательно смотрела на него.
Фэш всё ещё оставался красивым, неземным. Его мягкие волосы, аккуратные брови, которым она могла втайне завидывать, ровный нос, скулы. Истинный аристократ, как говорил Ляхтич в, естественно, пренебрижительном ключе. Но его глаза, такие синие-синие.
Противные до ужаса. Они смотрели как раньше, без всякого интереса, веселья и дружбы. Совершенно холодно. Мишель поморщилась, когда пересеклась с ним взглядами на секунду и быстро отвернулась.
Она немного покраснела, но не от смущения, от неприязни. Её жутко бесил этот Фэш и его идеал. Единтсвенный и неповторимый, он был таким… ужасным. Неинтересным, жгучим,
идеальным.
Этот идеал отпугивал, как и месяц назад. Но если тогда Мишель хотела пугаться его всегда, теперь ей было невыносимо душро от этой боязни. Плечи вздрогнули и по ним прошёл табун мурашек, освеживший сонную девушку.
В спину прилетел клочок бумажки и Мишель странно на него посмотрела. Не подписи нет, не сердечка какого-нибудь, просто бумажку, сложенная в четыре раза. Надо сказать, очень мягкая и тонкая бумага, чистая. Приятно, если тебе не туалетную втулку бросили, а хорошую бумажку.
Мишель развернула её, и немного смутившись, обернулась назад. Сзади на неё смотрела Милка, соблазнительно прикусывая нижнюю губу и подмигивая. Она озадаченно нахмурила брови: разве записку написал не парень?..
Один из хвостиков Дроздовой резко дёрнулся вниз и Мишель представилось лицо Рознева, который и испортил причёски злой Милы. Ему прилетел подзатыльник и парочка ласковых, когда он в упор смотрел на неё и дёргал уголками губ вверх.
Последнюю неделю Мишель часто вспоминала его улыбку и улыбалась сама. Не репетициях они стояли ближе друг другу и реплики говорили душевнее, что ли. Огнева заметила это, поэтому часто подкалывала Рознева и смущала его ещё больше.
Лёшка наконец избавился от преграды в виде Милки и взглядом спросил на счёт записки.
Как насчёт дружеской прогулки завтра в пять? Просто милое общение и мороженное.
Она почесала щёку пальцем и написала на листике просто, но понятное:
Почему бы и нет? Я согласна.
P.S. я люблю шоколадное.
Мишель отправила записку обратно, пока Маришка не дошла до парты и не начала закидывать её вопросами.
Она быстро отвернулась от Рознева, который вдруг стал слишком позитивным и начал теребить Милку за рукав кофты, и снова улыбнулась.
— Ты улыбаешься в последнее время непозволительно часто, — Маришка подозрительно сощурилась и тоже обернулась на Лёшку.
И правда, улыбаться так часто нельзя, подумала Мишель и хихикнула.
Ну да.
***
Она снова слушает любовные бредни подруги и пытается не накричать на неё.
— Да, Мариш, даже не верится, что шестнадцатилетний парень способен подарить своей
подруге пачку её любимых конфет, — закатила глаза Мишель и снова уставилась в телефон, который тут же упал на кровать.
Маришка обиженно надулась, но всё равно улыбнулась и открыла конфетку из этой пачки. Красивые обёртки застелили всё пространство вокруг блондинки, а ведь она вроде как на диете.
Мишель уже не помнит, когда в последний раз слышала от Резниковой что-то по поводу Фэша. Если раньше она могла обсуждать все его минусы и промывать мозги подруги, то сейчас в голове был только Ляхтич со своими конфетами. Ужас.
— Не будь занудой. Я же прекрасно вижу, как тебе завидно, — ядовито протянула Мариша, отбирая у неё телефон и пряча его за спину.
Мишель озадаченно нахмурилась и перестала делать попыток вернуть свой телефон.
— Мне завидно? — тихо переспросила она.
Маришка согласно кивнула.
Мишель вспомнила Фэша. Он до сих пор занимает какое-то место в её жизни, посещает её мысли. Она часто слышит его голос, чувствует его запах и видит его. Такого идеального и ужасного.
Рознев не так давно стал выше Драгоция на одну ступень, его лицо постоянно высвечивалось в голове, когда подруга спрашивала про её нового ухажёра, которого у неё и не было. Так, возможно, простое приятное знакомство.
Но это конечно не правда. Он стал одним из самых простых и приятных знакомств Мишель, которые она успела совершить за все шестнадцать лет. Это знакомство сулило чему-то прекрасному, доброму, трепетному, ей это определённо нравилось.
Завидовать Маришке она не спешила. А чему тут завидовать, когда для неё большим свершением является
простой дружеский подарок от Маркуши? Ну да, бежит в очередь завистниц и волосы назад.
— В твоих мечтах, Мариш.
— И в твоих.
Мишель, обернувшаяся на окно сзади себя, аккуратно развернула голову и теперь ей открывался вид на довольную моську подруги, опять уплетающую эти дурацкие конфеты.
Они смеялись так громко и противно, будто замышляли план по захвату своей школы, в заложниках которой обязательно окажется географичка, физичка и Ляхтич.
В этот момент Мишель поняла, что в последнее время редко виделась с подругой. Они давно так не собирались и не смеялись. И это было так здорово, освобождающе от чего-то.
— Да, я поняла, ты всё-таки завидуешь мне, — отдышавшись, пробурчала Маришка и вцепилась в пачку сладостей. — Но я же не одна такая счастливая, правда?
Мишель непонимающе закусила губу и выхватила телефон из рук подруги, паралельно дожёвывая конфетку в красной обёртке.
— Ты про недавний пробник? Мы обе написали его хорошо…
— Да нет же! Я про Рознева.
Ох.
— А что с ним? Живёт себе прекрасно, никому не мешает.
— И кого ты собралась надурить? Я же всё вижу, у вас какая-то химия, — протянула Резникова, активно разводя руками. — Тогда на истории, это же он тебе записочки отправлял, а ты ему отвечала? А ещё на физре вас снов в пару поставили, и вы что? Правильно, просто сидели на лавочке и не краснели.
Зато сейчас Мишель сидела красная, как рак и удивлённо хватала воздух. Чего? Как подруга смогла это всё увидеть? Понять, узнать, проанализировать?
— Откуда…
— От верблюда. Учти, я всё про тебя знаю, — Маришка пригрозила пальцем и рассмеялась, давясь своими дурацкими конфетами.
***
Он рассказывает очередную историю про школу, а она молча следует за ним и улыбается.
Ей хорошо рядом с Розневым. Непривычно, но хорошо. Её будто обволакивают во что-то нежное, мягкое, в нём приятно тонуть.
На небе красивый розовый закат, а Мишель продолжает слушать его и обнимать себя за плечи. На улице прохладно, а она в одном лишь платье без рукавов. Ей всё равно, даже если она заболеет.
Ведь он так интересно рассказывает своим приятным голосом, не идеальным и не гладким. У
него совершенно другой голос, не похожий на голос Лёшки. А ещё он очень милый. И ещё он хорошо играет в футбол, и умеет фотографировать, у него есть много больших кофт. Он
неидеальный.
Он остановился и взял её ладонь в свою. Мишель сорвало крышу. Она заболела, у неё кружится голова, в горле пересохло, ноги подкосило и ей очень холодно. Тепло.
Рознев недовольно убирает руку и бурчит.
— Ты болеешь?
Она не может ничего сказать, потому что она застыла. Ей стало плохо? Почему она молчит?
— Ты замёрзла, — он стянул с себя свою кофту и отдал ей, улыбаясь. Жмурится, смотрит на закат.
Мишель не может ничего сделать. Она стоит и смотрит на его пальцы, которые охватывают кофту и слегка дрожат. Ей стало слишком тепло для ещё одного слоя одежды, но она ледяными руками принимает его одежду и прикрывает ею нос, делая вид, что он замёрз. Она незаметно вдыхает его аромат.
Такой простой. Не сладкий, не горький, просто запах. От него пахнет им самим. Зачем ему какой-то запах, у него просто есть он.
Просто.
— Надевай скорее, ты и так холодная.
— Спасибо, — тянет она и аккуратно засовывает ладони в рукава кофты. Ей хорошо.
Мишель не заметила, как руки вытянулись вдоль тела, а её грудь соприкасается с чей-то чужой. Рознев помогает ей быстрее закутаться в его кофту и касается своими подушечками пальцев её кожи. Так приятно, ей хочется, чтобы он всегда так делал.
— Не надевай платья в такую погоду, — он слегка смущённо отходит и молчит.
Она молчит тоже. Ей не хочется ничего говорить, ведь нарушать этот прекрасный момент нельзя. Она осторожно делает шаг вперёд.
Мишель хочет думать о чём-то, но не получается. Она видит его перед собой и улыбается. И мир становится ярче, ведь она дарит ему свою доброту.
Так подари же мне его в ответ!
Она светится от счастья и улыбается ещё шире, делаю ещё один шаг к нему. Он стоит и тоже улыбается. Но стоит. Но он улыбается, а ей хочется, чтобы его улыбка была рядом всегда. Она такая яркая, такая приятная.
Рознев светится ещё ярче. Ему, наверное, тоже хорошо.
Мишель делает медленный шаг и оказывается напротив него. Совсем близко, их энергии сталкиваются и смешиваются в одну. Надо же, как она могла не замечать этого? Он же светился всегда, он такой яркий и радостный. Он
неидеальный.
— Знаешь, моя мама говорит, когда люди улыбаются, они начинают излучать энергию, силы. И мир их принимает, отдавая что-то взамен. Мама сказала, что ей взамен достался я, — Лёшка опустил взгляд и сжал её ладошки в своих.
Мишель затаила дыхание.
— Моя мама тоже так говорила. Ты, кстати, светишься.
— Ты тоже.
Она улыбнулась до треска губ и вплотную пододвинулась к нему. Она едва заметно дышала, ей было приятно до жути.
Закат постепенно превращался в тёмное небо, а она улыбалась и смотрела на него своими карими глубокими глазами. Не пустыми.
— Раньше ты не светилась так ярко.
Она только прикрывает глаза и легко касается его губ своими. Улыбается до треска кожи и
целует.
Такое странное слово. В детстве Мишель оно не нравилось, ведь оно звучало так… по-взрослому, серьёзно. Сейчас она прокручивает это слово у себя в голове и только улыбается. И целует его.
Ей не хочется открывать глаза, потому что там не будет этого слова. Но она открывает их, потому что там он. И он отвечает, также неощутимо, улыбается и целует её.
Где-то слышится радостный писк, прерывающий тишину до этого. Мишель протягивает руку к нему и дотрагивается до его плеча.
Между их губ протекла незаметная струйка чего-то солёного и жидкого. Она запоздало понимает, что это её слёзы и не спешит их вытирать. Она не улыбается, просто целует его и придерживает за его плечо. Ей приятно.
Ей хорошо рядом с ним. Мишель не думает ни о чём, просто открывает глаза и видит его открытые глаза напротив, которые неотрывно наблюдают за ней.
— Ты плачешь? — он не отрывает от неё своих губ.
Она смеётся и утыкается своим носом ему в ключицы. Ей смешно. Она не плачет, ей хорошо.
— Ты хороший, Рознев, — она крепче обхватывает его плечо и отстраняется.
Вспоминает что-то, снова улыбается.
— Ты не купил мне мороженное.
— Я мог бы купить его сейчас, но ты явно могла заболеть, я не хочу, чтобы ты подверглась простуде ещё сильнее.
Мишель смеётся ещё громче и обнимает его так трепетно, осторожно. Ей так нравится находится рядом с ним, слушать его истории про школу, видеть его улыбку, вдыхать его самого, думать о нём. Он такой прекрасный. Он не единственный и повторямый, он не идеальный.
Но с ним ей так хорошо. Если она светится рядом с ним, так почему он должен быть другим? Если он и так неидеальный, зачем его менять?
Пускай он будет таким, с ним она светится. Излучает энергию, отдаёт миру свои жизненные силы. У неё их много, поэтому она готова часто быть рядо с ним, чтобы отдавать миру свою энергию.
А ему — себя.
