Ненависть

Николай Александрович Дорошенко был справедливым, разумным и спокойным мужчиной. В своей жизни он заимел нещадно мало неприятелей. Всегда был добр к крепостным, учтив с благородными. Доблестно работал подле самого вице-губернатора Киева, позабыв о своих постыдных чувствах к его жене. Николай пёкся о благе семьи и о своей карьере и не было места в его жизни для чего-то другого. Но все же один бес очернял его мысли, скребся в самом сердце благородного пана. Он ненавидел ее. Она была сестрой этого прощелыги Григория Петровича, дочерью расчетливого Петра Червинского. В ней он видел эти тёмные глаза Григория, как дно реки у той самой проклятой мельницы, где умер Алексей. У неё были кучерявые волосы, как у брата, густые брови, как у брата и надменный взгляд, как у проклятого зятя. Сердце, казалось, было вырвано у неё из груди еще при рождении, а сознание заговорено шептуньями. Да и сама она являлась ведьмой, как ещё объяснить, что в 23 года Аглая Петровна жила в отчем доме, а не подле мужа. Николай ненавидел ее с тех пор, как в канун Рождества, после девичьего гадания в светлый праздник, она нашептала Алексею, что тот не доживет и до 25 годков. -Придержи язык, Аглая, - выглянув из-за плеча Алёши, наказал Николай, - Ещё сглазишь. -И в самом деле, дорогая, - зашептала сзади толи Натали, толи Лидия. Панночка вздохнула. -Николя, голубчик, как бы мне хотелось, чтобы это был вздор. Николай выдохнул и сделал шаг вперёд, не пристало так голосить на благородную пани. -Это и есть вздор, - Николай заулыбался и развернулся к Алексею, - Наш Алёша ещё правнуков покрестит. - Вместе с нашей Лиди, - захихикала Натали и получила шлёпок по плечу от госпожи Шефер. Он никогда не понимал эту любовь Натали к женской ипостаси Григория, не понимал так же, почему Натали была слепа к истинной натуре мужа. А после свадьбы Натали и Григория самому Николаю пришлось часто бывать в Червинке. -Ах Николя, Аглая просто кладезь знаний, сколько книг она перечитала, - сидя за чайным столиком, восклицала Наталья Александровна, смотря как Аглая не отрывается от книги, даже за беседой с добрыми друзьями. В один из редких тихих вечеров компания молодых людей рассиживалась в зальной комнате. Хоть вся атрибутика была украшена чёрными поминальными лентами, настроение витало от чего-то погожее. -Я смею предполагать, дорогой братец, что она усомнила бы знания нашего Луки, преподававшего, как это правильно сказать, - задумалась Дорошенко, думая как бы лучше передразнить бывшего учителя, - Самые точные из самых точных наук. Николай сдержал смешок, невольно вспоминая того самого тучного картавого француза. -Полно, Натали, - положил свою ладонь поверх ладони Натали Григорий Петрович, сидящий от неё слева с краю диванчика, - Ты знаешь Аглаю всю жизнь, неужели ты сомневалась когда-то в ее образовании. -Последнее время мы нечасто…, -начала Натали, но была перебита мужем. -Тем более смотря на нашу Китти, обычную крепостную, выучившую языки и музыкальные тайны, сестрица должна была быть Байроном, не иначе. -Григорий Петрович, - возмутилась Лидия Шефер, - Не пристало упоминать грязных крепостных, забывших своё место и погубивших Алёшу. Аглая так и не оторвалась от тома, будто не слышала и не существовала в этой комнате. Однако губы ее сжались в бледную линию. Всем, включая Николая, было известно отношение Аглаи к Кате. Это была не злоба, никогда Аглая не позволяла себе кричать и наказывать Вербицкую. Младшая Червинская предпочитала игнорировать существование крестной сестры. И больше всего Николай недоумевал, что причины для этого у Аглаи Петровны были весьма поверхностные и неоправданные. Если Лидия любила Алексея и это в некой степени оправдывало ее грехи, то какое оправдание для нелюбви в сердце было у Червинской? Ревность? Зависть? Жадность? На сколько надо быть мелочной, чтобы невзлюбить сироту? Ближе к полуночи, когда Лидия уехала, а Натали и Аглая отбыли в спальню, Григорий и Николай поднялись наверх, где предпочли выпить коньяка и закурить. Конечно для Николая это была отличная возможность очередной раз завести скользкий разговор о смерти его друга, но Дорошенко лишь разозлил зятя. Вскоре Григорий, закуривший опиум, заснул прямо в кресле. У парадного входа Николай встретил управляющего поместьем. -А скажи мне любезный, - сжал Николай плечо Якова Ефимовича, - От чего ваша Аглая Петровна Катю Вербицкую не жалует? Странная мысль посетила его. Непозволительные домысли и идеи лезли в голову после крепких напитков и долгого дня. -А мне покуда известно, пан Дорошенко, - вздрогнул с перепугу Яков, - Поди красота Катерины не даёт хозяйке покоя, а может и от чего другого, - забрав немалую купюру из рук пана, Яков задумался, - Аглая Петровна всегда была скупа на любовь. С тех пор как Катьку маленькой привели, Анна Львовна, царство ей небесное, - неестественно потупил взгляд Яков, - Утопла в образовании этой девки. На тебе музицируй, на тебе пляши. -А дочка то что? - поторопил его Дорошенко. -А дочка сама, Николай Александрович, сама прогнала всех гувернанток и в знак проклятущего протеста училась всему самостоятельно, - продолжал тарахтеть Яков Ефимович, а затем потянулся к лицу пана и зашептал, - а после того, как Катька бежала, да вернулась и Анна Львовна померла, Аглая Петровна впервые приказала ее на глаза свои не показывать. Да ходила наша Павлина к хозяйке, просила за неё, но выгнали ее пани. -И где сейчас Катерина Степановна? - спросил Николай, пытаясь уловить всю суть рассказа. -В холодной девка, по указанию Григория Петровича сидит там днями, - наказал пальцем Яков. -До сих пор в холодной? - округлил глаза Дорошенко. -До сих пор, - послышался голос с лестницы.