И в мире много ароматов есть

— Твой нос пахнет, — вполголоса заметила Мередит. Хоук и не разобрала бы ее ворчание, если б они не сидели так близко, легонько касаясь друг друга кончиками носов. — Не вижу ничего удивительного, — ответила Хоук; распухшие от поцелуев губы смягчали ее самодовольную усмешку. Мередит поджала губы: — Я имела в виду, что он дурно пахнет, — уточнила она, упершись взглядом в красную отметину на лице Хоук. — Я тоже, — сказала Хоук, ничуть не смутившись. — Уж кто бы говорил насчет запахов, — продолжила она, повернувшись и потершись носом о местечко между ухом и шеей Мередит, куда обычно наносят духи. Мередит нахмурилась, но повернула голову, чтобы Хоук было удобнее. — Мой запах — лишь ничтожная плата за исполнение священного долга, — заявила она, так сердито, насколько могла, получив не меньше дюжины невесомых поцелуев. — И он не дурной, все храмовники так пахнут. Хоук хихикнула ей в шею и отодвинулась — теперь Мередит ясно видела ее лицо. Искорки веселья в ее голубых глазах напомнили Мередит о блеске лириума. Ей хотелось выпить их точно так же. — Так значит, вы — просто сборище вонючек, нюхающих друг друга? При этих словах Мередит нахмурилась уже по-настоящему, готовясь метать громы и молнии, а не просто для порядка, как обычно, и Хоук вскинула руки, притворяясь, что сдается: — Эй, я не осуждаю. — Это каддис, — добавила она, указав на красную полосу на переносице. Мередит, как и почти все в Киркволле, всегда думала, что это просто кровь, грубая демонстрация силы. — Он так пахнет, чтоб мой пес мог найти меня где угодно, так что разницы особой нет. Объяснения Хоук ничуть не успокоили Мередит — напротив, лишь рассердили еще сильнее. — Ты сравниваешь меня и моих названых братьев со своей псиной? — обвинительным тоном спросила Мередит. — Конечно, нет, это было бы оскорблением, — невинно ответила Хоук. — Для моего пса. Мередит зарычала, черты ее стали еще суровее, и Хоук запрокинула голову, расхохотавшись. — Ладно, ладно, без дураков, — предложила она перемирие. Мередит обычно не требовалось много, чтоб разозлиться по-настоящему и уйти, а Хоук этого не хотела — только повеселиться как следует. Она потянулась к Мередит и запустила пальцы ей в волосы, привлекая ближе. Мередит воспротивилась — очевидно, из принципа, — упрямо выставив подбородок и усложняя Хоук работу, как обычно, но все же сдалась. Тогда Хоук придвинулась к ней вплотную, лицо к лицу, нос к носу, глаза в глаза — теснее даже, чем в поцелуе. — Мы пахнем, чтоб быть ближе к тем, кого любим. Это почти одно и то же, — сказала она, так тихо и близко, что Мередит вдохнула ее дыхание — а потом отстранилась с непонятной теплой улыбкой, одной из тех, на какие Мередит не умела отвечать. Одна эта улыбка поколебала шаткое, тщательно оберегаемое равновесие между ними, сместив настроение в опасное состояние. — Мне пора, — заявила Мередит, вывернувшись из объятий Хоук и расцепив переплетенные ноги. Внизу никого не было — едва Мередит ступала на порог усадьбы, слуги прятались, стараясь не попадаться ей на глаза. Так что в зеркале в холле она уловила лишь свое отражение; на носу было маленькое красное пятнышко. Мередит долго вглядывалась в него — в вышколенных чертах не отразилось и следа чувства, только рука застыла в воздухе на полпути, готовясь стереть пятнышко. На ум ей пришла мысль получше, и, немного повозившись со своими доспехами, Мередит выудила носовой платок и тщательно стерла краску, а потом сложила его, убрала обратно и вышла из дома, не оставив за собой ничего.