Чарли

В Сиднее тепло. Влажно. Ветер дует от моря, и это не жаркий суховей, это прохладный бриз, приносящий соленый отзвук воды. В воде больше небезопасно, но, когда чувствуешь этот запах, невольно хочется купаться. Брызгаться, пускать по воде камешки. Он идет один и, как всегда, злится. Он уже почти забыл, как выглядит город изнутри. Как пахнут улицы. Как переговариваются люди: влюбленные парочки, лучшие друзья и случайно встретившиеся старые знакомые. Как рекламируют кафе и рестораны, как всовывают в руки пробники разных косметических фирм. Раньше вылазки в город приносили ему полное удовлетворение. Конечно, хотелось иногда остаться подольше, попробовать на вкус жизнь среднестатического обитателя Сиднея, но… в конце концов какой он «среднестатический»? Он уже не помнит, куда идет, но помнит причину своей злости. Он смотрел телевизор, бездумно переключая каналы, и его мысли были забиты новым сиднеевским клубом. Отец подошел к нему и положил руку на пульт мягко, в секунду. Чак поднял взгляд сначала на него, затем на экран - и равнодушно пожал плечами. Он знал этих людей задолго до того, как увидел репортаж, - Беккеты. Пилоты егеря третьей серии, чье название он беспечно забыл. «Посмотри, — с легким налетом жесткости сказал отец, — посмотри, может, хоть они станут для тебя примером и авторитетом, раз уж я не стал». Не то чтобы Чак не хочет стать пилотом… Он очень хочет. Ему нравятся егеря снаружи и изнутри. Он проводит в тренировках большую часть дня. У него есть цель, и он планомерно идет к ней. Но ему все еще безумно мало лет, и иногда, сгибаясь от усталости после душного зала, он хочет просто выйти в Сидней и пройти по улицам, ни о чем не думая. Хочет поваляться на диване, пощелкать пультом или что-нибудь прочитать. Хочет с кем-то зависнуть в том клубе или, поругавшись, крепко подраться. Хочет, в конце концов, внимания девушек - какие отношения, упаси господь, но вероятность найти кого-то в академии стремится к нулю, а значит, стоит получить ценный опыт до обучения. Чаку это удается - и ему нравится. Он вполне способен быть одновременно и будущим рейнджером, и легкомысленным, ветреным юношей. А отец ставит ему в пример… Беккетов. Беккеты, думает Чак. Не зная, что мысли о них придется пронести через года. Нормальные люди помнят себя в четыре, не раньше. Воспоминания о столь раннем детстве расплывчаты, обманчивы. Вряд ли кто-то вспомнит глаза умершей тогда бабушки или узнает свой первый, четырехколесный велосипед, увидев спустя двадцать лет после того, как впервые сели на него. Чарльз Хэнсен помнит роддом, где лежала его мать. Помнит цвет стен палаты и запах постельного белья. Слышал свой первый крик, свой первый вздох, следом - свои первые неловкие попытки лепетать, свой первый шаг, первое слово, в конце концов. Он знает о себе все. Что ел, какие сказки любил слушать перед сном, кого обижал в детском саду и как вел себя в первый день в школе. Он помнит смерть своей матери во всех деталях. Помнит, что чувствовал сам и что чувствовал отец. И помнит, как легко справился с, казалось бы, самым страшным в своей жизни. Справился в то мгновенье, когда велел отец, потому что иначе нейронное соединение могло прерваться. Поэтому, глядя на репортаж с Аляски, он как-то странно волнуется. Там - лед и снег, высокие пласты белого, неживого. И полуразрушенный Бродяга. «Пилот егеря третьей категории Райли Беккет был найден раненым на этом самом месте человеком, чье имя нам запретили разглашать. Мистер Беккет в одиночку завершил бой с крупнейшим кайдзю в истории и смог вывести егеря, более известного как Бродяга, сюда. Это беспрецедентный случай…» А после репортажа - фотографии Йенси. И постановочные, в конн-поде Бродяги, и случайные, на конференциях. Всегда с искренней улыбкой в уголках рта. Чак знает эту улыбку так же, как знает себя самого. Он заканчивает академию и хочет приступить к работе пилотом. У него идеальные результаты, он - лучший из лучших. Ему жаль, искренне жаль, что Йенси погиб, но он помимо воли смотрит на Бродягу, игнорируя репортера, и думает, достоин ли этот егерь его внимания. И приходит к выводу, что достоин. Он даже не думает о том, что чувствует Райли, по его мнению, человек, успешно в одиночку победивший кайдзю, не способен сломаться. Райли сильный. Но спустя пару дней Чак слышит следующий репортаж. Совершенно случайно. «Пилот Райли Беккет покинул программу «Егерь», не найдя в себе сил смириться с потерей брата…» И так далее, и тому подобное. Чак даже не матерится. Он смотрит. Молча. И чувствует, как у самого что-то внутри ломается. От разочарования. Позже его назначают вторым пилотом Страйкера, и, собственно, Бродяга перестает иметь огромное значение. Но Райли… Райли - не перестает. Они встретятся спустя несколько лет, но Чак не знает об этом до последнего. Шаттердом в Гонконге ему почти нравится. Когда ты - пилот егеря пятой серии и оттого ощущаешь себя избранным, как-то легче смириться с добровольным заточением в клетке. Больше у него нет не слишком невинных вылазок, развлечений и флирта, зато есть дрифт с отцом и Страйкер. Это больше, чем он мог бы хотеть. Время и гордость успешно зализали старые раны. Он идет с отцом куда-то по шаттердому, когда Герк вдруг подрывается куда-то. Чак смотрит ему вслед недоуменно, решая, стоит ли идти за ним, но после взгляд случайно срывается с отца на людей рядом. Он узнает. Узнает. И дрожь проходит по телу. Он хочет вальяжно и небрежно подойти ближе. Жалеет, что не в костюме: эмблема сообщила бы без слов, кто он такой и какого егеря пилотирует. Он уже делает первый шаг, когда Геркулес обнимает Райли, слышит какие-то слова про Йенси. На Чака не смотрит никто. Второй раз они видятся в столовой. Чак не нервничает - Чаку не по себе. Все кругом только и говорят, что о Бродяге да о вернувшемся его старом пилоте, тройняшки даже ходят за Райли попятам. Он знает о том, что Бродяга нуждается во втором хозяине, и даже в глубине души чуть-чуть - самую малость - жалеет, что сам уже пилотирует Страйкера. Конечно, только на словах он бы предпочел отцу кого-нибудь другого, например, бывшего своего кумира, но все же. Он мысленно усмехается. На смену скупой жалости приходит интерес - Чак хочет увидеть, что может этот человек, сумевший в одиночку управлять егерем. Наверняка это будет по-настоящему круто, и хотя бы часть опасений за царственную задницу Страйкера у Чака отпадет. Он на это надеется. Почти судорожно. Почти со страхом. Сидя за столом, он ловит на себе взгляд сначала отца, затем самого Райли. Изображает равнодушие и гладит Макса под шеей. Так спокойней. Гордость вспыхивает в нем. Ему хочется закричать: «Вот, посмотри на меня! Посмотри на меня, я самый молодой и самый лучший пилот!» Я перерос тебя и увлечение тобой. Но Райли только негромко переговаривается с Геркулесом о чем-то. Передает ему картошку плавным, даже красивым движением - ну, есть что-то такое изящное в простом жесте, Чаку почему-то так кажется. Он смотрит на Беккета в упор. И злость нарастает в нем, он говорит то, о чем давно думал, выплескивает все мерзкие, давящие на него чувства - начиная от давнего разочарования, когда он услышал об уходе Райли из программы, и заканчивая разочарованием последним - когда понял, насколько Райли самодовольный, надутый ублюдок. Ему так кажется. Разговор оканчивается ссорой. Чак не приходит на испытания для второго пилота Бродяги. Какое-то собственническое, недовольно-гневливое чувство просыпается, когда он думает о конн-поде этого егеря третьей серии. Не то потому, что рядом с Райли там должен быть - обязательно - Йенси, ведь в понимании Чака братья Беккеты никем, кроме него самого, неразделимы, не то потому, что когда-то сам Хэнсен мечтал попасть на это место. Он сидит, запершись в своей комнате, и листает китайский журнал с вырвиглазными картинками. Фактически, поселившись в гонконгском шаттердоме, Чак получил то, что хотел - время на себя. Время на безделье. Но в мгновенье, когда где-то внизу Райли дерется с кем-то совершенно Чаку незнакомым, безделье убивает его. — Прогуляюсь, — говорит он, поднимаясь. Геркулес смотрит на него без недоумения, и это наводит на мысли. На мерзкие, отвратительные мысли, что отец помнит их давний разговор. Отец знает, что он думает о Райли. — Он хороший человек, Чарли, — говорит Герк спокойно. Тон, как всегда, рассудительный и поэтому более ненавистный. — Пять лет - поверь, совсем немного, они вовсе не могут загубить настоящий талант. Пять лет - это невыносимо много для Чака. В академии обучаются год, и этот год тянулся для него нестерпимо долго. Впрочем, время в ожидании поступления тянулось еще дольше. Он и верит, и не верит, что Райли позабыл даже ощущения во время дрифта. А каково, интересно, с Райли в дрифте? Чак невнятно огрызается и выходит из комнаты. Вскоре он понимает, что сделал это не зря. В то мгновение, когда все начинают перешептываться: Райли выбрал своим вторым пилотом Мако. Назначаются испытания Бродяги. Сердце у Хэнсена вздрагивает. У него нет богатого воображения, да и воображения в целом, он мыслит трезво и реалистично, но ему кажется, даже будь он великим мечтателем и редкостным любителем лгать, да даже психопатом с бурной фантазией, он бы не смог представить на месте Йенси азиатку, на лбу у которой написано большими буквами: «Я паникерша и любительница пустить слезу по любому поводу». Чак выпускает пар, в очередной раз ругаясь с отцом, но это не приносит ему радости. Даже мысли о радости нет - есть разочарование. Хэнсен проводит почти бессонную, странную ночь. Ему снится старый дом. Пустой, отчего-то странно-гулкий. Проснувшись, Чак понимает, почему. Он не видит во снах мать. Никогда и ни за что. Ее лицо почти стерлось из памяти. А вот Райли ему снится - с окровавленным лицом, и не ясно, то ли это воспоминание об инциденте на Аляске, то ли подсознательное желание. Чак приходит на испытания Бродяги, смотрит. Бродяга - егерь, безусловно, красивый, в чем-то уникальный. В нем есть и изящество, и мощь, и элементарный список вооружения приличный. Конечно, вздумай кто перевести Хэнсена-младшего на Бродягу, он бы почувствовал себя ущемленным, да пилотировать третью серию после пятой - в принципе редкостное унижение, но ему не дает покоя ощущение, что он готов… что он хочет попробовать. У Райли черная форма. Прозрачное, чистое стекло закрывает спокойное лицо. Чак знает, что в дрифте он зацепится за воспоминание о смерти брата, и помимо воли понимает, что хочет это видеть. Смерть брата - это так же больно, как и смерть матери, но Хэнсен смог пережить, смог забыть, значит, и Райли сможет. А если нет - Чак научит. Он отводит взгляд от Мако. Наблюдает за тем, как Беккет занимает свое место. Чак хочет видеть его глаза, но волшебным образом очутиться внутри кабины не может, и ему только кажется, что глаза Райли смотрят уверенно, с чувством превосходства над другими. Ну да, эгоистичный и надутый же. Чак им собственнически доволен. Когда запускают нейронное соединение, он с нетерпением смотрит на Бродягу. Он уверен, что все пройдет на пятерку, и тогда будет повод поговорить. Нормально поговорить - ну, в конце концов, Герк же о чем-то с Райли болтают, значит, он тоже сможет. Пять лет разницы - такая, в сущности, ерунда, найдутся темы. Им, в конце концов, воевать вместе. Чак настроен миролюбиво. И уверенности в нем с каждой секундой все больше, пусть он и разрывается между желанием испытать, что такое дрифт с Райли, и желанием работать с отцом, пилотируя Страйкера. Тем сильнее разочарование. Чак не понимает, почему развязывает драку. Он оглушен. Он не верит в произошедшее. Перед глазами черно, и слова, ну… Он всегда умел доводить людей до истерики словами, пусть ему самому это не приносил никакой разрядки. Когда мама плакала после ссоры с ним, ему было так плохо, как никогда в жизни. Когда отец делал ему выговор за грубость или даже наказывал, он чувствовал себя виноватым, извинение само просилось на язык, но как-то не получалось его произнести, вымолвить, вытолкнуть из упрямо сжимающегося горла. Он хочет поговорить, он хочет дать совет. Райли утверждает, что вина только его, что возможность видеть брата живым по-прежнему слишком ценна, а боль от его смерти - сильная и нестерпимая, а Чак хочет сказать… Хочет сказать - нет. Боль можно пережить. Растоптать. Уничтожить. Йенси даже не будет больше приходить во снах. Но взгляд соскальзывает с Райли на Мако, и Чак не может остановиться. Когда они с Беккетом дерутся, он не думает. Его охватывает такое чувство, которое он может назвать разве что отчаянием. Он вскрикивает, хрипит от боли, разливающейся по телу после ударов, пусть она и терпима. Он понимает, что для разговора уже поздно, но он хочет прокричать: «Ну, я же хочу помочь, взгляни. Я». Но Райли волнует призрачная обида, нанесенная Мако, волнует ее честь, Чак в таких тонкостях не разбирается. Ему нестерпимо. А что именно дерет его на части, он не может понять. Разочарование или глупая детская обида. Это же я. Тот, кто тебя всегда поддерживал. Понимал. Я - тот, кто должен быть твоим вторым пилотом, но, видишь, тебе не повезло, ты вынужден работать с Мако. Но я все еще могу помочь. Проблема только в том, что Райли не выглядит так, словно его принуждали работать с Мако. Он доволен своим выбором и доволен даже тем, что они провалили тест, потому что уверен: им дадут попробовать снова. Обида Мако задела его на самом деле - это не пустое притворство ради того, чтоб прикинуться эдаким рыцарем и закадрить одну из немногих женщин в шаттердоме. И вот это, и то, что Чак смотрит ему в спину злым, бешеным взглядом, а Райли спокойно уходит победителем - нестерпимо. В комнате гулко, Герк что-то объясняет, голос, как всегда, со стальными нотками, жесткий, но такой по-отечески заботливый, что прислушаться просто невозможно. Чаку с невыносимым отвращением кажется, что отец просто жалеет о его поражении. Чак Хэнсен знает о себе все. Знает, насколько сильна горечь этого самого поражения. Так сильна, будто бы он на Страйкере проиграл какому-то вшивому кайдзю третьей категории. Знает, насколько сильно разочарование. Он не хочет думать о том, что будет теперь с Бродягой. Не хочет думать, что то место в конн-поде Бродяги, которое он считал своим - хотя бы потому, что поможет Райли, - никогда его не будет. Ни призрачно, ни по-настоящему. Знает, как жжет обида. Не нужны никакие реванши - реванш просто невозможен, потому что сначала Чак набьет Райли морду, а потом Бродяга, когда будет безумно нужен, пойдет на корм кайдзю. Он садится на кровать и закрывает глаза. Позволяет Максу вспрыгнуть следом, касается пальцами теплой шерсти. Он смог вычеркнуть из головы рушащееся здание в огне, где погибали люди. Где погибала его мать. И он не позволит зацепиться в дрифте за воспоминание о том, как он увидел Райли в шаттердоме впервые. Он не позволит себе мысль о том, что неплохо было бы пошарить у Райли в голове. Беккет-старший и дальше будет приходить Беккету-младшему в кошмарах, но и пусть. Все рано или поздно проходит.