***
Имола, следущий год. Ещё один подиум. Дыхание перехватывает ещё сильней. Начало чего-то поистине прекрасного заставляет Ландо задуматься о том, что ещё судьба уготовила ему на этом пути. Всё произошло так быстро и, прислонившись к стене пустого коридора, вдали от всех этих попыток контроля послегоночного хаоса, он закрывает глаза и делает глубокий вдох, чтобы вернуться в настоящее. Спокойствие окружает его, как белое облако, какое бывает в самый лучшие летние дни, пока звуки шагов не выдергивают его из места, куда так услужливо забросило воображение. Ландо открывает глаза, ища источник звуков, и улыбается, когда в поле зрения появляется Льюис, криво улыбаясь и отражая то же изнеможение, что украшает лицо Ландо. Они стоят в тишине казалось бы вечность, пока Льюис не начинает говорить на удивление спокойным голосом. Он же тоже просто человек. Какая-то часть Ландо, которую он редко вспоминает, считает, что сейчас отличное время поразмышлять об этом. Их глаза не встречаются, губы не произносят никаких слов. Время течёт медленно, и Ландо позволяет себе наконец перевести дух, который он оставил где-то на трассе, в погоне занять последнее место на подиуме. Естественно, именно Льюис нарушает тишину. За то время, что они знакомы он уже понял, что Ландо никогда не заговаривает первым. – Ты уже не отстаёшь от меня. Ландо тихо смеётся, расплываясь в фирменной, освещающей всё вокруг, улыбке, несмотря на то, что слова кажутся чепухой. – Думаешь? Всего лишь третье место, ещё ехать и ехать. – Если бы я был на твоём месте, я бы этим и занялся. И в этот момент Ландо смотрит на Льюиса, стоящего перед ним, впитывая из этого момента всё, что может. Правда в том, что Ландо не понимает, что присходит, почему Льюис проявляет к нему такой интерес. Может, дело в том, что Ландо привык быть себе на уме и из-за это сейчас упускает что-то, что подсказало бы ему причину произошедшего. И всё ещё происходящего. Хотя и не совсем так, как обычно.***
В Монако Ландо не то чтобы ждёт, что Льюис к нему придёт, может, ему всё ещё кажется, что ему лучше бы направить все чувства к Карлосу, хоть этот корабль уже давно уплыл. Просто одна только мысль заставляет что-то внутри Ландо перевернуться то ли от ревности, то ли ещё от какой-то херни, которую он не понимает. Делай, что хочешь, всё перед тобой на блюдечке. Более амбициозная и менее интровертная сторона Ландо, которую он редко выпускает наружу, говорит, что, ну, может так будет правильно. Нет, он знает, что так правильно. Он знает, что так правильно, когда наталкивается на Шарля, который выходит из каморки — там они обычно хранят запасные шины во время гоночных выходных — с покрасневшими от поцелуев губами и взъерошенными, явно не после шлема, волосами. Почти сразу за ним выходит Карлос, поправляющий своё термобельё и застёгивающий гоночный костюм, что, ну, достаточно однозначно. Ландо отнюдь не дурак. Знакомые карие глаза расширяются, когда пересекаются взглядом с Ландо, и он понимает, что стал свидетелем того, чего не должен был видеть. – Ландо, клянусь, это ничего не значит— Что ж, это объясняет весь игнор на протяжении нескольких месяцев. Ландо обрывает его на полуслове: – Не надо, Карлос, всё в порядке. В голосе Карлоса звучит явное отчаяние, которое, как все бы согласились, слишком чуждо для него. – Ландо, я серьёзно. Это не то, что ты думаешь. – Мне всё равно, правда! – Ландо бросает через плечо, уходя с осознанием, что не только он запутался в чувствах. Это без сомнений. Карлос знает его слишком хорошо, чтобы пытаться догнать. Как только он заходит в свою комнату в гараже, Джон, ждущий его, почему-то громко выдыхает. – Ты только что с ним разминулся, – он слегка вскидывает руки, голос несколько встревоженный, как и должно быть, когда кого-то ищут. – Разминулся с кем? – С Льюисом. Он искал тебя, но я сказал, что ты занят с прессой.***
Когда на календаре снова дата австрийской гонки, вся досада Ландо от неслучившейся встречи с Льюисом полностью рассеивается. Сложно думать об этом, когда в окутанной темнотой ночи семикратный чемпион гонок не сводит с тебя глаз, наслаждаясь каждой частичкой чуть ли не священного зрелища утопающего в экстазе парня. Единственный свет мягкого янтарного света, отбрасываемого снаружи моторхоума, скрывает тенями то, о чём мир никогда не узнает. Голова откинута назад, покусанные от поцелуев губы слегка приоткрыты. Звуки, срывающиеся с его губ при удачной позе, непристойны, как любой старый мадригал эпохи Возрождения, и в любое другое время заставили бы его покраснеть. Льюис держит его бедра так, что на утро скорее всего появятся синяки, и если судить по выражению лица младшего, то оно граничит с благоговением. С началом чего-то особенного.***
Абсолютно ничего не меняется даже когда они приезжают в Монцу, даже когда все на седьмом небе от счастья из-за первой победы Макларена за девять лет. Победы, на которую отчаянно надеялись, из-за которой пролилось много пота, крови и разочарований. Да и самый лучший финиш в карьере даёт о себе знать. Когда они снова находят друг друга в тёмных углах пустующего коридора, вдалеке от всех, подсознание Ландо шепчет ему, что это не самая лучшая идея. Его останавливает огонь в глазах Льюиса. Даже не удивляйся, как по твоему он поднялся так высоко? Как по твоему он проломил все стены на своём пути, просто потому что мог себе позволить? Слова, любезно подкидываемые ему подсознанием, абсолютно противоположны тем, которые оно же подбрасывало год назад — Льюис просто человек, обычный человек. Нет, небеса не создают таких людей. Так просто не бывает. Только люди из других галактик способны достигать то, что всегда было невозможно для других. Он установил планку, которая, вероятно, в ближайшее время будет ни для кого неподвластна. Всё это приводит Ландо в такой трепет, какой он бы никогда не смог описать словами. Дальше всё происходит мгновенно, не как раньше. Руки забираются под гоночный костюм, грубые поцелуи перемешиваются с покусываниями, и заканчивается всё слишком быстро — быстрее, чем хотелось бы Ландо. Он не уверен, что сейчас самое время для постельных бесед, не с тем количеством адреналина, который всё ещё на полную гоняет их кровь, и всё же Льюис опять тот, кто топит лёд, поправляя костюм Ландо и потом свой так, будто ничего и не было. – Ну теперь точно с нами на уровне, круто же? Ландо не может удержать тихий смешок, лицо всё ещё красное из-за недавнего события. – Наверно, – начинает он, попутно пытаясь придумать, как лучше выкрутиться. – Но я бы лучше сделал всё более качественно, знаешь? Но ты прав, это круто. Льюис слегка усмехается на этот ответ. Они возвращаются обратно на свежий воздух, где светит солнце и никто во всём мире не знает о них. Никто, кроме Карлоса. Карлоса, который смотрит, как они вместе выходят из его комнаты, спускаясь по ступенькам его моторхоума. На лице смесь удивления и какой-то особой боли. Ландо замечает, конечно замечает, слишком хорошо помня это ощущение знакомых глаз на себе. Но он не оборачивается.***
Россия оборачивается полнейшей катастрофой. Ландо чувствует себя не в своей тарелке, ему хочется забиться куда-нибудь и свернуться калачиком. Они уединились под навесом, чтобы ненадолго скрыться от непрекращающегося ливня снаружи. – Я бы сделал точно также, как и ты, – руки Льюиса лежат на плечах Ландо, лёгкое поглаживание подтверждает его слова. Не то чтобы это что-то изменило или облегчило состояние. Льюис вообще не должен быть здесь, утешая его из-за тупого решения, которое стоило ему победы. Но Льюис хорошо знает это чувство — чувство, когда победа утекает от тебя, хотя была так близко. – Я знаю, – нет ни шанса, что Ландо в этом состоянии сможет выдавить что-то большее. Ничего из того, что он скажет, не сможет облегчить эту боль, с которой Льюис и сам знаком, и, наверное, именно поэтому он притягивает к себе Ландо, заключая парня в крепкие объятия, которые тот пресёк бы на корню, если бы они были от кого-то другого. – Дальше всё будет только лучше, я обещаю. Это больно, но раны заживают, – Ландо позволяет знакомым рукам обвить себя, чувствуя, как полностью растворяется в этих ощущениях. – У тебя будет ещё много шансов. Я в этом уверен. Льюис накидывает капюшон своего плаща, прежде чем уходит, слегка улыбаясь Ландо. Он знает, что все будут его искать, желая от первого лица услышать, что скажет первый центурион в мире спорта. Ландо остаётся на месте, облокачиваясь на стену позади себя и прикрывая глаза. Он стоит в одиночестве всего несколько мгновений, пока не слышит знакомый голос, звучавший так, будто его обладатель только что бежал, пытаясь не промокнуть ещё сильней, чем он уже был. Ну конечно же это Карлос. Пожалуйста, ничего не говори, пожалуйста, ничего не говори ... Как мантру повторяет Ландо, потому что сейчас Карлос — последний человек, с кем он хочет разговаривать. – Ну что, между тобой и Льюисом что-то есть, да? Но жизнь есть жизнь. Этих слов достаточно, чтобы вывести Ландо из состояния самобичевания, он вскидывает голову при упоминании имени. И этим, видимо, подтвердил догадку. – Да, а тебе что? – Ландо смотрит Карлосу прямо в глаза, голос непривычно твёрдый, не выдаёт ни одну эмоцию. – Я видел вас в Монце после того, как вы вместе отмечали, – Очевидно, что Карлос ничего не упускает. Тон его голоса выдаёт слабо различимое раздражение, но оно разрушается о факт того, что, по правде говоря, Ландо никогда и не был его. Это ещё мягко сказано, Карлос. Очевидно, что его чувство юмора чуть хуже, чем он думает. Это не он держится за чувства, которые давно должен был отпустить. Это не он не может решить, чего хочет. – Да, мы отмечали, и нам было хорошо. Просто и ясно, без ненужного стеснения. У Ландо ещё хватает выдержки не упоминать Шарля, что он бы точно сделал, случись разговору быть в другое время. На сегодня Карлосу достаточно мыслей.***
Наступает новый день, а после него ещё и ещё. Жизнь продолжается. Ландо как раз заканчивает завтракать, когда его телефон жужжит на краю кухонной гарнитуры. Он открывает сообщение с прикреплённой фотографией — знакомый вид на гавань Монако, тихую и умиротворённую, как не бывает никогда, пока они там. "Надеюсь, ты благополучно добрался до дома", читает он. В ответ Ландо отправляет коротенькое сообщение: "Спасибо, все отлично. Скоро увидемся." "Это уж точно." Может, дело в том, что на этой стадии они уже не могут себя сдерживать, когда знают, что могут изменить ситуацию. Именно так через несколько дней после возвращения домой из России Ландо оказывается в Монако, наслаждаясь тем уровнем раскрепощённости, который заставляет его задуматься, где он свернул с привычной дорожки интроверта. Возможно, ему просто слишком сильно нравится Льюис. Он даже не против ужинов Льюиса. Иногда, они вместе играют. Вместе спят. Вместе занимаются любовью. Иногда его вдавливают в диван, иногда в душ, где все улики быстро смываются в канализацию. Иногда в постеле всю ночь, целуясь как никогда нежно. Льюис нависает над ним, Ландо зарывается пальцами в его косички, пока они целуются. Дыхание сбивается, когда угол идеальный. Они тихонько разговаривают на кухне, где иногда Льюису приходится наклоняться для поцелуя, не обращая внимания на кипящий Минестроне на плите. Это тот домашний уют, о котором Ландо никогда раньше не подозревал, так что он намерен сполна наслаждаться им, сколько бы всё это не длилось.***
Он наслаждается моментом, когда на следующее утро просыпается в огромной кровати Льюиса, мягкое постельное бельё приятно ощущается на теле, а отметки на нём ещё более заметные, чем раньше, потому что, как говорится, с горяча. Ландо не может сказать, что не испытывает кайф, когда, возвращаясь с утренней пробежки, проходит мимо Нико Росберга, который как раз выходит из здания. И, о боже, его нахмурившееся лицо, когда он понимает, что да, Ландо поднимается на этаж Льюиса. Двери лифта едва успевают закрыться, когда Ландо прорывает громкий смех.