Сон

— Здесь очень холодно, — Аллен, поёжившись, сел на траву рядом с Расселлом, — да ещё и сыро. — Можешь взять мою жилетку, если хочешь, — на задумчивом, обычно безэмоциональном лице, вдруг отобразилось сильное беспокойство, — или, может быть, лучше… Игнорируя неловкое сопротивление, мальчик расстелил жилетку на земле и пересадил своего друга на неё. — Вот так, теперь ты не простудишься, — он стеснённо улыбнулся и отвёл взгляд. — Ты ведь и без того такой худой, бледный, как будто не ешь ничего. Держи, я конфет принёс. По иссиня-чёрной траве рассыпалось несколько больших горстей дешёвых конфет в цветастых фантиках. Растерянный Аллен, совсем не зная, что ему делать, поднял одну и съел. Плохой шоколад с неприятным привкусом жира тут же облепил все зубы. — Это моя любимая. Самая лучшая, я считаю, — Расселл взглянул на фантик и гордо улыбнулся, но затем, видимо, вспомнив что-то важное, снова стушевался, отвернулся и достал из травы за своей спиной красный ликорис, который тут же неловко протянул Аллену. — Это тебе. — Спасибо, — Аллен невольно залюбовался изящным красным венчиком. — Они очень красивые, правда? — Ага. Я читал, что в Японии их считают символом смерти. Это странно… Но, может быть, это из-за цвета. Расселл выпалил это как-то беспокойно, всё ещё не смотря на Аллена, уставившись взглядом куда-то в пень Мёртвого Дерева. — Ты в порядке? — В абсолютном! — он несколько раз дёрнул головой, что, видимо, должно было изображать кивки. — Мне просто… Мне просто так неловко! Я очень давно не ходил ни с кем гулять. Мальчик схватился руками за голову, стараясь изобразить беззаботность, и, думая, что никто этого не видит, вцепился себе в волосы. — Перестань, — Аллен осторожно положил свою руку поверх сжатых пальцев. — Зачем ты так делаешь? С тобой всё в порядке? Расселл растерялся — настолько, что разжал хватку. — В порядке… Это просто привычка. — Он взглянул сначала на свои ладони, словно они были отдельной вещью, а не частью его тела, а затем — на своего друга. — Я раньше вообще внимания не обращал. — Как так? Это ведь больно. Ты так вцепился, я даже испугался, что ты сейчас целый клок из себя выдерешь. — Ну да, больно, и волосы я иногда вырывал, но… Просто не обращал внимания, — всё ещё растерянный, Расселл принялся выщипывать травинки и разглядывать их в тусклом свете Вечноночи. — Мне никто и не говорил о том, что это пугает. Оба замолчали. Было что-то неловкое но, в то же время, очень хорошее в том, чтобы просто сидеть рядом друг с другом, ничего не делать и просто смотреть вокруг, время от времени перекидываясь парой слов. Сырость в воздухе была приятной, словно только что прошёл дождь, пахло прелой листвой и мхом, как в осеннем лесу, и весь вид кладбища, с его старыми надгробиями и вьющейся каменной дорогой, был необычно умиротворяющим, даже уютным. Разве что широкий пень на самой вершине холма смотрелся неуместно — не хватало раскидистой древесной кроны над головой, чтобы закрыть ей тёмное, без звёзд и луны, небо. — Мне здесь очень нравится, — Аллен восторженно окинул взглядом могилы, каменную дорожку и пень. — Жаль только, что я не увидел Мёртвого Дерева. — Да это было обычное дерево. Просто очень большое и высокое. Ну, синеватое ещё. Расселлу вдруг вспомнилась Хоронящая, сидящая среди пылающих ветвей, её голубое платье и тёмные волосы, которые во все стороны трепал ветер, огромный крест, небрежно и изящно, как у статуи, перекинутый через локоть, громкий крик, полный ярости и боли — и он вздрогнул от тревоги. — Ты замёрз? Не стоило снимать жилет, — Аллен чуть наклонил голову и произнёс это с какой-то тихой грустью, словно это ему самому было холодно и у него забрали одежду, но пожаловаться он никому не мог. — Не замёрз. Просто вспомнил… Неприятное. Разговор снова прервался. Расселл продолжал бездумно вырывать травинки, Аллен же поднял ликорис и начал вертеть его в руках, залюбовавшись тем, как крутятся лепестки. — Мне так нравятся эти цветы. Я помню, когда-то давно, пару месяцев назад, я смотрел какое-то шоу по телевизору. Там главный герой говорил с девушкой, а на фоне было огромное поле белых гвоздик, которое превращалось в поле таких вот цветов, и в итоге всё из белого стало красным. А ещё этот главный герой был очень похож на тебя. — Это чем? — Не знаю, просто похож. Что-то в вас есть такое. Может, вы просто оба очень несчастны. Снова повисла тишина — на этот раз не просто неловкая, но ещё и грустная, которой явно никто не наслаждался. — А ещё ты постоянно себе пальцы заламываешь… Тоже, — Аллен, смущённый то ли молчанием, то ли тем, что снова обращает внимание на привычки друга, отвёл было от него взгляд, но, пересилив себя, повернулся обратно. Расселл, чувствуя, что краснеет, тоже принялся вертеть травинки в руке. Ему нравилось сидеть здесь и разговаривать с этим мальчиком, но при этом становилось всё неудобнее и неудобнее с каждой минутой. Не то чтобы им было не о чем говорить — просто он постоянно, сам того не замечая, делал какие-то глупости, которые заставляли Аллена нервничать — то рвал себе волосы, то, теперь, заламывал пальцы. Больше всего на свете Расселлу хотелось сесть тихо и ровно и не шевелиться, пока не придёт время уходить, но не получалось — слишком уж он волновался. Получался какой-то глупый замкнутый круг. — А как оно называлось? — С раздражением вырвав целый клок травы, он зашвырнул его подальше — куда-то за каменную дорожку. — Не помню. Мне оно вообще не нравилось, так что я мало его смотрел. Там было слишком много криков и крови. — Так это же здорово! Слушай, ты совсем не помнишь название? — Нет. Что-то про Токио, кажется. Но я постараюсь вспомнить, можем посмотреть его вместе, когда проснёмся. — Что?! Руки и ноги Расселла вдруг стали ватными. Голова ужасно заболела, словно её набили иголками, в глазах начало темнеть. — Может, посмотрим это, когда проснёмся? — Аллен повторил это с той же самой спокойной и радостной интонацией, словно не осознавая, о чём он говорит, не осознавая, что может случиться из-за этих слов. — Откуда ты знаешь? — Руки, словно сами по себе, сжались вокруг тонкой шеи. — Откуда ты знаешь?! Всё вокруг вдруг исчезло, растворилось в темноте, и осталось лишь лицо Аллена — растерянное, с огромными голубыми глазами. Испугавшись ещё сильнее, Расселл крепче сдавил ему горло. Неужели было достаточно даже такого маленького упоминания, чтобы сон начал разваливаться? — Я тебя не убивал, я никогда тебя не видел, откуда, откуда ты знаешь, что я сплю, откуда ты вообще здесь взялся?! — Что-то дёрнулось в правом запястье, пальцы начало сводить судорогой, и он невольно ослабил хватку. Время безобразно тянулось, а возможно, замерло вовсе. — Я тебя даже не знаю, ты просто здесь появился, как будто я и перед тобой в чём-то виноват! Что я тебе сделал?! «Как в кошмарном сне», — мелькнуло у него в голове и он нервно, истерично рассмеялся, чуть не сорвавшись на последнем смешке на визг. Аллен, даже не пытавшийся отбиваться, а только смотревший на него, вдруг поднял руку — Расселл подумал было, что он хочет из последних сил ткнуть ему пальцами в глаз, но вместо этого мальчик погладил его по щеке — слабо, едва ощутимо, будто пытаясь утешить. — Что ты… — Что-то в запястье снова дёрнулось и заболело, он рванулся назад, стукнулся спиной о надгробие и повалился на землю, как будто его толкнули изо всех сил. — Как? Зачем? Сердце ужасно колотилось, а в голове носилась всего одна-единственная мысль, которая никак не могла найти себе выражения, и вырывалась из него какими-то дурацкими междометиями. Над ним было пустое, чёрное небо, под ним — холодная и сырая трава, и казалось, что кроме этих двух вещей больше ничего не существует, не существовало и никогда не будет существовать — даже его собственное тело не ощущалось реальным. А потом — спустя долгое, очень долгое несуществование — над ним вдруг нависла светлая голова с голубыми глазами и что-то произнесла. «Это неправильно.» Всё, что металось в его голове, всё, что он хотел сказать как только выпустил Аллена и упал, как только взялся его душить, как только пригласил его пойти на Холм Мёртвого Дерева, как только увидел его во сне, взявшегося непонятно откуда — всё это уложилось в два слова. Неправильно, что он вообще здесь появился. Неправильно, что Расселлу так хотелось, чтобы был кто-то, с кем он просто сможет гулять и веселиться, не чувствуя вины. Неправильно, что этот мальчик сейчас, после того, как его чуть не убили, сидит рядом и тормошит его, спрашивая, всё ли хорошо. — Ну, ну… — Аллен осторожно потянул его за руку, чтобы поднять, и когда Расселл сел, угрюмо опустив голову, обнял его за плечи. — Всё в порядке. Сейчас успокойся немного, а потом мы поговорим обо всём этом, ладно? Он всё так же мрачно окинул взглядом кладбище, изо всех сил желая провалиться под землю, к мертвецам. Всё так же поблёскивала влажная трава, темнели старые памятники и кресты, какая-то из Цветов Вечноночи, грустно сложив руки, прохаживалась в отдалении — видимо, навещала чью-то могилу. По вьющейся дорожке шёл обитатель Траурска, выделяясь в сумраке крупным красным пятном. — Знаешь, — Аллен, до этого молча перебиравший его волосы, вдруг как-то беспокойно заёрзал на месте, покосившись на ликорис, — там была фраза… — Где — «там»? — Ну… В том, что я смотрел. С полем гвоздик, которые превращались в… Вот в это вот, — он ткнул пальцем в алый цветок, лежавший рядом с ними. — Хиганбаны, — Расселл хотел было посмотреть прямо на него, но застыдился, и вместо лица упёрся взглядом в коленку Аллена. — Это называется хиганбаны. Я помню, я читал. — Так вот… Там были парень и девушка, и они говорили о взглядах этого парня на жизнь. Он говорил, что вместо того, чтобы причинять боль, он лучше возьмёт её на себя, — он вдруг заговорил оживлённее и ещё крепче обнял Расселла, словно боясь, что тот убежит или его вдруг кто-то заберёт, — а девушка говорила, что это полная ерунда, и что из-за этого он и страдает, и что из-за этого погибают люди. — Какие люди? И почему он страдает? Наверное, Аллен снова начал этот разговор только для того, чтобы хоть как-то развеселить друга — и это было неправильно, это Расселл должен был его веселить и утешать, однако интерес к тому, о чём он рассказывал всё же был сильнее. Это тоже было неправильно, но он ничего не мог с собой поделать. — Не помню, вроде бы, его перед этим похитили, а всё это поле было только в его голове. Так вот… — А кто похитил? — Да не помню я! Я вообще не про сюжет хотел поговорить, а про другое… — Но потом давай поговорим про сюжет, это же интересно! Неправильно, неправильно, неправильно, — крутилось в его голове, но Аллен действительно радовался, когда это рассказывал, и, кажется, хотел сказать что-то важное. — Так вот. В конце концов, этот парень с ней согласился, кинулся на неё и убил. — Круто! — Он совсем не хотел это кричать, и в ту же секунду покраснел от стыда. — Но суть-то не в этом! — Аллен, словно и не заметивший ничего, чуть тряхнул его за плечи. — Я хочу сказать… Они оба были неправы. И та девушка, и парень, который в итоге с ней согласился. Потому что… Он отвёл взгляд, собираясь с мыслями, а затем снова уставился прямо на него — и Расселлу сделалось жутко от того, как именно он смотрел — не озлобленно и не обиженно, даже не испуганно, а с какой-то бесконечной, печальной добротой. — Ну, вот он я. Я решил, что лучше возьму твою боль на себя, и смотри, мы оба сидим тут, и мы оба в порядке. Ты меня немного придавил, правда, но всё ведь хорошо, мне уже и не больно почти. Расселл почувствовал, как лицо, и до этого пылавшее, начинает болеть — видимо, так сильно он покраснел. Глаза защипало. — Тогда я, когда проснусь, — голос у него задрожал и он, даже не задумываясь о том, позорно это, или нет, расплакался, — всегда буду рядом с тобой и буду тебя защищать от всяких придурков. Хорошо? — Договорились. — Аллен улыбнулся. — А я буду смотреть с тобой всякие передачи, где сплошные крики и кровь.