Дождь стучит глухо

      Тихие капли стучат по шиферным крышам.       Гулко. Стучат.       Вокруг глухо и тихо, даже несмотря на шум за окном. Комнаты в студии кажутся пустыми, будто хозяева уехали в длительный отпуск. Воздух холодный, не жилой. Никто, даже если сможет дойти до этого места в такой ливень, не захочет оставаться здесь надолго. Слишком тихо. Глухо. Всë замерло в этом спокойном, но чуждом для других, миге. Мир застыл.       Лишь приоткрытая дверца в спальню веяла чем-то иным. Более уютным, но всë таким же холодным. Приятно холодным, как не нагретая подушка в жаркий летний день. На втором этаже кровати лежат двое, принакрывшись одеялом. Брюнет тихо уткнулся в чужую ключицу, не подавая никаких признаков жизни, кроме еле заметного мерного дыхания. Ему снова было не по себе от кошмаров, преследовавших после очередного дела. Тяжëлого дела, каких не было уже давно. На душе скребли кошки.       Лу Гуан знал, что это будет не лучшее из их «приключений». Ребёнок, сделавший фото, увидел слишком многое за те сутки, что были отведены им двоим. Пробирающий до костей страх от внезапной атаки, гнев за то, что он такой слабый, разочарование в мире, потому что никто не мог найти его на заброшенном складе, полном таких же, как он. Никто из присутствующих ничего не понимал. Им было лет семь от силы. Слишком юны для того, чтобы пережить похищение. И издевательства. Долгие, мучительные. Взрослые больные ублюдки таким образом пытались заставить детей быть послушными. Заставить забыть о семье. Мерзко. Подло. Гадко. Гадко думать, что бы стало со всеми этими малышами, если бы им не дали эту фотографию.       Брови на чужом лбу нахмурились, лицо исказилось в тихой гримасе. Он был зол, разочарован. И боялся. Когда ты в теле хрупкого ребёнка, а не большого взрослого — нападать на толпу крепких неизвестных мужчин куда страшнее. В разы страшнее. Гуан помнит эмоции, просочившиеся через их канал связи. Его бил озноб, руки тряслись, даже несмотря на то, что он, в отличии от напарника, был в безопасности.       Чуть помедлив, парень приобнимает брюнета, параллельно натягивая сползшее с того одеяло. Это не успокоит полностью, но на время убережёт от развязки всего этого кошмара — кучной стрельбы со всех сторон. Естественно, что тех людей не беспокоили какие-то моральные ценности, но нужно быть полным отморозком, чтобы вести целенаправленный огонь по детям. В высшей степени отвратительно. Нелогично. Жутко. Мальчик просто стоял неподалёку от этой картины, просто потому что ему повезло. Хотя «везением» это можно назвать с натяжкой. Ужас, прямиком из его глаз, Лу Гуан увидел почти в тот же момент, когда Сяоши вернулся в реальность. Весь дрожащий, не помнящий себя от шока. Переживший все ужасы чужой доли. Они оба были не в себе.       Чужое дыхание вновь стало спокойным, переместившись с ключицы куда-то ниже, ближе к груди. Слишком спокойное, учитывая содержание вновь пережитого кошмара. Сяоши проснулся, но не стал ничего говорить. Этот дурной сон, эти чертовски въедливые и болезненные воспоминания всё равно останутся, даже если он сотни раз расскажет о них. Поэтому нет слов, нет времени. Только часы в другой комнате мерно отстукивают ритм чужого сердца. И дождь не прекращается, проливая собственные слёзы по поводу случившегося.       Брюнет вновь утыкается в чужие ключицы, прикрывая только недавно открывшиеся глаза. Лу Гуан всё понимает. Слишком тяжело, больно. У каждого есть свой предел, рано или поздно рушащийся на мелкие куски. Они оба всё ещё держат его, лишь благодаря друг другу, лишь благодаря поддержке и таким моментам. И так вокруг них застывает время. Всё уходит в безмолвное забытье, словно на тысячи ли протянулся огромный вакуум. И в нём только они. Только их спокойствие.