опавшие лепестки

Приятная дрожь пробирала моё тело, пока я с остальным персоналом стоял у большой металлической двери. В руках у меня покоился полностью заряженный пулями глок. Я проводил большим пальцем по рукояти, даже через перчатки ощущая, насколько она холодная и рельефная. Сегодня день знакомства с игроками. Через каких-то пару минут я войду в зал с кучей коек и объявлю всем правила, которые они должны будут соблюдать на протяжении шести дней. Я работаю здесь уже третий год. Начинал с малого — убирал тела, подготавливал их к кремации, вымывал пол от крови. А в прошлом году меня назначили начальником и выдали новый шлем — с белым квадратом вместо треугольника. Ведущий часто хвалил меня, приглашал выпить вместе с ним и всегда удивлялся моей способности отключать все чувства. Мне было приятно, что меня выделяют среди других, потому что добиться таких результатов было непросто. Первый день моего пребывания здесь, когда на моих глазах были застрелены двадцать восемь человек, меня рвало всю ночь. Мне казалось, что в ноздрях застрял запах крови, и я сморкался до тех пор, пока не начала болеть голова; я промывал носоглотку водой из-под крана и не смог сдержать истерики. На утро парни из соседних камер без конца поглядывали в мою сторону, и я понял, что звукоизоляции здесь никакой. Последующие дни было легче. При виде и запахе крови уже не мутило, я начал спокойно мыть полы и даже без особого отвращения выжимал кровавую тряпку, позволяя каплям стекать под рукава комбинезона. Я ощущал, как становлюсь ненормальным. Монстром, который без особого сожаления паковал тела в гроб и накрывал крышкой. На второй год меня подняли в ранге, и теперь я был тем, кто исключал игроков из игры. И каково же было моё удивление, когда по моей спине пробежало стадо приятных мурашек, когда пуля вылетела и достигла головы игрока под номером 376. Я испытал такое облегчение и внутреннее ликование, что стал ожидать новых игр с большим энтузиазмом, и как жаль, что длились они всего шесть дней. С этого года я стал начальником. Вокруг меня кучу подчинённых, таких же парней, которых мутит вечерами, таких же, кто ликует от своего первого выстрела и тех, кто мечтает занять моё место однажды. Я знаю, что всё, что мы делаем — чертовски неправильно. Но с каких пор в нашей жизни осталось что-то правильное? Дверь открывается с характерным звуком, и весь персонал, окруживший меня, одновременно выпрямляет спины. Я повторяю за ними. Когда же мы делаем несколько шагов, проходя в большое помещение, я замечаю на мониторе 531 номер. Видимо, игры в Южной Корее станут самыми масштабными. Я молчу, жду, когда все игроки повстают со своих коек и подойдут немного поближе. Невзначай начинаю разглядывать каждого из них, ощущая какое-то внутреннее отвращение. Я знаю, что привело их сюда, знаю, почему каждый из них набрал тот злополучный номер с визитки, знаю, что каждый желает заработать кучу лёгких денег, потому что там, на станции метро, их интерес разожгли игрой в «сотки». Чёртовы неудачники. Я прочищаю горло и приказываю всем выстроиться в линии, игроки покорно выполняют мой приказ, хотя в наэлектризованном воздухе витают напряжение и беззвучные вопросы «где мы? что происходит? когда нам дадут денег?». Когда же все строятся по очередности своих номеров, я ещё раз пробегаюсь но ним взглядом, и в долю секунды ощущаю, как сердце бахает куда-то вниз. Она стоит в первой линии. Точно так же непонимающе смотрит на меня и моих подчинённых, бросает кроткие взгляды на пистолеты в наших руках, и под этими взглядами я прячу свой в кобуру. Мне очень хочется, чтобы это оказалось ложью. Хочется, чтобы я окончательно свихнулся. Мне хочется, чтобы передо мной не стояла Кан Хваёнг с отвратительным номером 13 на груди. Время неумолимо бежит вперёд, но я не могу не произнести и слова, хотя ещё пять минут назад должен был поприветствовать игроков и объяснить правила. Мой взгляд направлен на Хваёнг, на её лицо, волосы, в попытках отыскать изъян, хотя бы одну причину того, что это не может быть она. Весь персонал поглядывает в мою сторону, я чувствую это спиной, но ни слова сказать не могут — запрещено. Они знают, что я без особых проблем прострелю черепную коробку, если нарушишь правила, которые каждый день висящей табличкой над кроватью мелькают перед глазами. Многие запомнили и не смеют перечить, а потому будут стоять здесь до тех самых пор, пока я не захочу заговорить. Но я не хочу. Впервые в жизни я не хочу объявлять о начале игр, потому что это всё же она. Я знал Кан Хваёнг ещё в школе. Всегда тихая и спокойная девушка не раз приковывала мой взгляд к себе. Каждый раз, когда она проходила мимо, я не мог перестать пялиться, стараясь запомнить это лицо. Она снилась мне, я бредил ей, я сходил с ума, но так и не решался подойти. Она была ученицей по обмену, приехала в США из Южной Кореи, жила в семье закоренелых католиков и не нашла ни одного друга за два года обучения у нас. Наверное, если бы не тот случай на остановке, когда в сильный ливень в неё чуть не влетела легковушка, а я вовремя успел оттащить девушку с того места, мы бы никогда не познакомились. Я помню тот взгляд, которым она тогда посмотрела на меня. Помню, как в пасмурной погоде ярко засветились карие глаза, а лёгкая улыбка, тронувшая её губы, заставила дождь прекратиться. Я пропал в той улыбке навсегда. Мы начали встречаться через месяц после этих событий. Наверное, я был самым счастливым в то время, потому что даже сейчас, спустя десять лет, эти воспоминания заставляют моё сердце биться чаще. Но сказать то же о Хваёнг я не могу. У неё были проблемы. Проблемы с самооценкой, проблемы с чокнутой семейкой католиков, проблемы с родной матерью и старшим братом, который оказался нариком. Её проблемы были повсюду, в каждой секунде, которую мы провели вдвоём. Они были в наших объятиях, поцелуях, даже в моментах близости. Наши отношения были сотканы только лишь из её проблем, поэтому, когда в один из дней она отпустила мою руку и сказала, что улетает обратно в Корею, я даже не удивился. Я ждал этого момента с самого начала, хотя надеялся на другой исход. Мы расстались десять лет назад, и я упорно старался забыть Хваёнг. После неё у меня были лишь короткие отношения, и каждые я отвратительно сравнивал с этими, принёсшими мне самую мерзкую, но одновременно приятную боль. Когда Ведущий сказал мне, что следующие игры будут проводиться в Южной Корее, первое, что мне пришло на ум — была Хваёнг. Я невольно подумал о ней, невольно прокрутил в голове её образ и насильно запихнул его подальше в подкорки подсознания. Но кто знал, что судьба снова распорядится с нами вот так. Кто знал, что я во второй раз буду свидетелем, как Хваёнг может умереть. Только в этот раз мне не утащить её за руку. В этот раз я бессилен. — Приветствую Вас! — из мыслей меня вырывает женский компьютерный голос, доносящийся из колонок, висящих в каждом углу комнаты. Я дёргаюсь и только сейчас понимаю, что голос принадлежит ведущему, что он видел всё, что происходит здесь, что моё молчание слишком затянулось и вряд ли пойдёт мне на руку. — Пожалуйста, прослушайте правила от персонала. Эта фраза была призывом к действию, и мне пришлось собраться с силами, прочистить горло и начать говорить, перед этим опустив глаза в пол, потому что смотреть на Хваёнг было невыносимо. — Следующие шесть дней Вы будете играть в игры. Каждая успешно пройденная игра будет пополнять призовой фонд. Те участники, кто успешно пройдёт все шесть этапов, получат денежный приз. — И всё? — выкрикнул кто-то из толпы. — Хотите сказать, что мы будем играть в какие-то игры, по типу тех самых «соток», и Вы просто так дадите нам деньги? — Всё верно. А теперь, пожалуйста, по очереди подходите к столам и подпишите договор, — рукой я указал на двух своих подчинённых, перед которыми лежали листы. — Бред какой-то, — отозвался тот же голос из толпы, и я хмыкнул. Мне пришлось бросить своих подчинённых и уйти из комнаты, потому что смотреть на то, как Хваёнг подписывает договор было невыносимо. Мне хотелось подбежать к ней, встряхнуть за плечи и заставить бежать отсюда. Хотелось расстрелять всех присутствующих, чтобы прочистить ей путь. Хотелось вернуться в прошлое и никогда не отпускать чужие руки. — Войдите! — голос Ведущего был довольно спокойным, что заставляло немного тревожиться. У человека с такой работой не бывает хорошего расположения духа, а, значит, что-то явно произошло. Я догадывался, что меня вызвали только потому, что ему совсем не понравилось моё долгое и бестолковое молчание в комнате. Но и назвать ему причину я не мог. Тринадцатую убьют тогда сразу же, чтобы не нарушать рабочий процесс. — Вызывали? — я остановился у массивного дубового стола. — Что это было, Джастин? — мужчина оглядел меня с ног до головы, без маски его лицо выглядело ещё более строгим и безэмоциональным. — Что за показательное выступление произошло на знакомстве? Тебя что-то тревожит? Я покачал головой. — Снимай маску и присаживайся, обсудим, — рукой он указывает на кресло напротив, и мне ничего не остаётся, как стянуть с себя маску и усесться в кресле. Разговор длился около часа, меня словно пытались поймать на лжи, расспрашивали обо всём на свете. Только Ведущий не учёл одного — за три года работы здесь я научился мастерски лгать и увиливать от ответа. Не факт, конечно, что он поверил во всё, но, в конце концов, мне было приказано покинуть кабинет и идти на первую игру, чтобы проследить за работой «треугольников». Идти не хотелось от слова совсем, но ноги сами несли меня в игровую. Я знал, что сейчас игроков подготавливают к «тише едешь, дальше будешь», и я искренне надеялся, что Хваёнг не охватит паника, как только кто-то будет застрелен. Смешно, ведь ещё утром мне казалось, что я вовсе потерял способность к сочувствию. Но, видимо, способность чувствовать что-то к Хваёнг я не потеряю никогда. Когда я вошёл в игровую, все пятьсот с лишним игроков уже стояли за линией старта и непонимающе смотрели на огромную куклу, которая рассказывала правила игры. Многие лишь фыркнули, осознав, что за игра их ждёт. Но никто даже представить не мог, что будет в случае проигрыша. Первый выстрел был в голову какого-то парня, и, как только, он замертво упал на землю, а кровь моментально растеклась по песку, игроки осознали всю суть игры. Я замечал такую панику уже не раз, знал, что сейчас смертей будет около сотни, и это всегда забавляло меня. Но только не сегодня. Сегодня я не мог оторвать взгляд от Хваёнг, в глазах которой читалось лишь сплошное безразличие. В тот момент, когда все разворачивались, бежали к двери и умоляли их выпустить, когда в чужие спины влетали пули и тела замертво падали на землю, образовывая целую кучу из трупов, Кан просто спокойно стояла. Когда же кукла несколько раз, чтобы прекратить панику, повторила цель игры, девушка отвернулась от других игроков и продолжила бег. В тот момент я понял, что от Кан Хваёнг, с которой я встречался в школе, не осталось ничего. Только имя и внешняя оболочка с точно такими же карими глазами, но навсегда потухшим взглядом. — Игрок 237 выбыл. Игрок 343 выбыл. Игрок 500 выбыл. Игрок 29 выбыл, — один за одним вторил компьютерный голос, раздражая своим тембром. Я несколько раз прикрывал глаза и глубоко вдыхал, только бы успокоиться. — Игрок 13 прошёл, — звучит на всю игровую, и я распахиваю глаза, цепляя взглядом Хваёнг, которая стоит, согнувшись и тяжело дыша. С её мокрой чёлки падают капли пота, растворяясь в песке. Она выпрямляется только спустя пару минут и смотрит на меня в ответ, широко улыбаясь, как будто выиграла целый миллион. Но ты выиграла большее. Ты выиграла ещё один день жизни, Кан Хваёнг. Всю ночь я не сплю, разглядываю тёмный потолок и стараюсь перебороть сильную головную боль, прошибающую мой мозг. Сердце в быстром темпе толкается в груди, и мне начинает казаться, что у него появилась новая цель — пробить мою грудную клетку. Я делаю глубокие вдохи и выдохи, тру лицо ладонями, взбиваю и переворачиваю подушку несколько десятков раз, но всё тщетно. Я так и не проваливаюсь в сон, всю ночь в голове рисуя первую в жизни искреннюю улыбку Хваёнг, обращённую в мою сторону. На четвёртый день моей бессонницы я начинаю плохо соображать, поэтому поручаю делать всю работу своим подчинённым, ссылаясь на плохое самочувствие. Каждый день игры начинают сводить меня с ума, точнее, один игрок под тринадцатым номером, который проходит всё слишком просто, словно наслаждаясь этим. — Чёртова Корея, как же здесь круто! — я слышу, как один из «кругов» что-то обсуждает со своим напарником, совсем не обращая внимание на меня, стоящего неподалёку. Вообще, им запрещено разговаривать в моём присутствии вовсе, но я устал настолько сильно, что позволяю делать им, что захочется. Вряд ли такая оплошность сойдёт мне с рук, я ещё не раз посещу кабинет Ведущего и, если, в конце концов, в мою голову выпустят пулю, я даже не удивлюсь. — Завтра игры с мостом, вряд ли хоть кто-нибудь пройдёт, — шепчет ему в ответ тот самый напарник, а я машинально срываюсь и несусь прочь из игровой, желая только одного — успеть перехватить её в коридоре. К моему облегчению, тринадцатую только вывели из игровой, и она спокойно шагает за одним из работников персонала, внимательно разглядывая покрашенные в яркие цвета стены. Я нагоняю их в три шага и окликаю «треугольника» под номером 43, который останавливается и молча выжидает. — Я сам отведу её, иди и помоги прибраться в игровой, — сорок третий не смеет мне перечить, лишь кивает и шагает обратно. Хваёнг смотрит ему вслед, до те самых пор, пока дверь за «треугольником» не закрывается, и только тогда она переводит взгляд на меня. В её карих глазах так много безразличия, а чужая кровь, которой испачкана половина щеки, делает её ещё более безумной. Я сглатываю вязкую слюну и делаю шаг вперёд, она едва слышно хмыкает и следует за мной. Проходя мимо туалетов, я хватаю девушку за рукав кофты и буквально втаскиваю за собой. Хваёнг не сопротивляется, когда я прижимаю её к кафельной стене, не сопротивляется, когда я приказываю молчать и совсем не удивляется, когда я стаскиваю с себя маску. — Разве тебе можно так делать? — спрашивает она, смотря в мои глаза, а мне охота со всей силы встряхнуть девушку за плечи — это единственное, что её волнует сейчас?! — Зачем ты здесь, Хваёнг? — шепчу я, посильнее прижимая чужое худощавое тело к стене. — Какого чёрта ты здесь?! — Играю в игры, как и все те 531 человек, — хмыкает она, а я понимаю, что девчонка из школы осталась только в моих воспоминаниях. — А я сразу поняла, что это ты, Джастин. Не знаю, как, но поняла. Рада, что ты решил поздороваться, вряд ли бы нам ещё представился такой шанс. — Завтра выбирай последний номер, Хваёнг, — хриплю я. — Ты не можешь умереть, слышишь? — Я давно мертва Джастин, — хмыкает та, слегка отталкивая меня от себя. — С того самого дня, как мой самолёт приземлился в Корее. Жизнь никогда не была повёрнута ко мне хорошей стороной, даже, когда я жила в США. Но знаешь, здесь было ещё хуже. Брат умер от передоза спустя месяц после моего прилёта, мама не выдержала этого и слегла с болезнью. Та девочка Хваёнг, которую ты когда-то знал, так сильно любила свою маму, что пыталась сделать всё для её выздоровления. Не представляешь, сколько денег я заняла, как много долгов нажила себе за эти десять лет. И всё ради чего? Чтобы мать умерла, так и не поправившись, — её губы трогает кривая и совсем бесчувственная улыбка. — И даже умирая она всё равно думала о том неблагодарном куске дерьма, который довёл её до могилы. — Хваёнг, я всегда был у тебя, ты могла обратиться ко мне за помощью в любой момент. — Я пыталась, Джастин. Пыталась связаться с тобой три года назад, когда поняла, что больше не выдержу, но тогда мне сообщили, что ты погиб. Кстати, с воскрешением тебя, — она скалится и делает несколько шагов, заставляя меня отойти от неё. — Надень чёртову маску, Джастин, и продолжай делать свою грёбаную работу. Я бросила тебя тогда, поступила, как последняя дрянь, поэтому не стоит сейчас бегать за мной, как собачонка. Сохрани свою жизнь, если в ней ещё остался хоть какой-то смысл. А потом она просто выходит из туалета, оставляя меня в одиночестве. В голове гулом отдаются её слова, сердце нестерпимо щемит, и я падаю коленями на белоснежную плитку, хватаясь за грудь. Дышать становится трудно, и единственное, что я успеваю, прежде чем отключиться — натянуть на лицо маску. Я открываю глаза в своей комнате. На белом потолке скачут мушки, и мне приходится несколько раз зажмуриться, чтобы привести зрение в норму. Во рту дико сухо, поэтому рука машинально тянется к тумбочке, и я чувствую резкую боль, пробегающую по предплечью. Опустив взгляд, замечаю торчащий в вене катетер и огромный фиолетовый синяк вокруг. Чёртовы криворукие медбратья, умудрились проколоть вену. Кое-как схватившись пальцами за бутылку, я всё же делаю несколько больших глотков, ощущая, как вода стекает по пищеводу. Сколько я был в отключке? Час, два, неделю? В голову сразу врезаются события, произошедшие в туалете, и я понимаю, что, скорее всего, игры уже окончены. Вырываю катетер из руки, совсем не замечая, что тоже неумело повреждаю вену, отчего рука быстро покрывается кроваво-красной дорожкой. Вскакиваю с кровати и, как есть, босиком и в пижаме, вылетаю из комнаты. За двадцать восемь лет я впервые начинаю верить в Бога, и несусь в сторону игровой, под нос шепча молитву. Моя кровь оставляет за собой следы. У дверей я провожу картой-ключом, которую успел схватить со стола, и буквально вбегаю в помещение, замечая Хваёнг, стоящую на одной из стеклянных плит. Она чувствует моё присутствие, потому что оборачивается и расплывается в дурацкой улыбке. — У тебя идёт кровь, Джастин, — хрипит она, кидая мимолётный взгляд на мою руку. — Хваёнг, пожалуйста, не делай этого, — говорю я ей, делая несколько шагов вперёд. — Пожалуйста, вернись. Игроки, стоящие позади Хваёнг недовольно смотрят на меня, кто-то начинает подгонять девушку: — Осталось девять минут, чёрт тебя дери! Шагай быстрее или я тебя столкну. — Было весело, Джастин. — О чём ты, чёрт возьми?! — Я про школу, было весело, — повторяет она и отворачивается, готовясь к очередному прыжку. — Хваёнг, стой! — ору я. — Пожалуйста, не делай этого! Но она не слушает, только прыгает на соседнюю стеклянную плиту, и та с треском разбивается от тяжести её тела, заставляя девушку полететь вниз. Мне кажется, мой крик заглушает звон стекла и звук удара чужого тела о пол. Я падаю на колени, зажимаю голову руками и продолжаю кричать. Громко, надрывно, безостановочно. И, когда поднимаю голову, передо мной стоят уже другие сотрудники в красных комбинезонах. — Номер 31, ты нарушил главное правило и обязан понести наказание, — двадцать пятый направляет на меня дуло пистолета. «Было весело», — раз за разом прокручивается в моей голове, и я расплываюсь в мимолётной улыбке, в следующую секунду слыша громкий выстрел, после которого всё меркнет.