All I want is you

На часах 3:45. Нежно поглаживая спутанные волосы парня, сопящего ему в плечо, Йоэль смотрел на умиротворенное лицо брюнета с подрагивающими во сне длинными ресницами. «Точно ангел», — подумал он, не в силах оторвать влюбленного взгляда от того, кто прижимался к нему, словно котенок. Опутанный конечностями Алекси со всех сторон, Хокка ловил себя на мысли, что это — одно из лучших чувств, какие он только испытывал, а потому ему отчаянно не хотелось засыпать, чтобы не спугнуть момент вожделенного счастья и покоя. Не выдержав и тихонько поцеловав пересохшими губами прохладный лоб Каунисвеси, блондин прислушался к собственным чувствам. Мальчишка, сейчас нуждающийся в нем, словно в воздухе, и обнимающий своими сильными руками исхудавшее от нервов тело, сделал то, чего не удавалось никому. Одним взглядом ярко-голубых, как летнее небо, глаз он легко пробил каменную стену, что ограждала сердце солиста от него самого. Все принципы и убеждения, сковывающие беспокойный разум, рухнули в одно мгновение, все вдруг стало абсолютно неважным. Стремление оградить себя от отношений, непринятие любых проявлений нежности, зацикленность на самом себе и, самое главное, тотальное непонимание того, что такое любовь, — все это смыл океан чувств, захлестнувший его одним прекрасным утром. Теперь голова была 24/7 занята одним единственным человеком, который не просто поселился там, а ворвался совершенно неожиданно и быстро навел свои порядки. Это становилось невыносимым: на репетициях, на студии или во время обычных бытовых дел Йоэль думал об улыбке этого несносного чертенка. Ему хотелось наполнить счастьем каждую секунду его жизни, даже если свою собственную он пускал ко всем чертям, все сильнее опускаясь на самое дно и без этих чувств мрачного рассудка. Когда Алекси было плохо, Хокка было ещё хуже. Его сердце в буквальном смысле совершало кувырок от осознания того, что брюнет страдает в полном одиночестве, а сам Йоэль не может быть рядом. Когда Каунисвеси было хорошо, свет появлялся и в нем самом. Улыбка парня вела его сквозь тёмные коридоры лабиринта, где солист искал себя, и всегда возвращала домой. «Ты ебнулся, Хокка», — говорил он сам себе по несколько раз за день, пытаясь сосредоточиться на работе и не бежать, словно верный пёс, на каждое сообщение перкуссиониста. Суровый и не особо эмоциональный на людях парень вдруг превратился в пластилин, который таял в ласковых руках Алекси, и противостоять этому было невозможно, как бы сильно он ни пытался. Внезапный шорох и шевеление заставили отвлечься от столь романтичной рефлексии — Каунисвеси умилительно потерся носиком о плечо блондина и лишь сильнее уткнулся в него, немного меняя позу. Не в силах сдержать улыбку, Йоэль продолжил наблюдать за мирно спящим на нем парнем, ощущая, как и сам начинает погружаться в сладкую дрему. Чувства приносили не только ощущение то ли бабочек в животе, то ли бесконечного комфорта, но и жгучую, пронзающую боль. Как будто в сердце вонзили и несколько раз грубо провернули нож. Временами, не в силах больше скулить, словно гребаный вечно одинокий волк, Хокка мечтал, чтобы все исчезло. Мысли о том, что без тянущего чувства в груди было легче сменялись такими же пронзительными о том, что если это закончится, то потеря Алекси будет последним, что он увидит. Балансируя на качелях своих эмоций он все сильнее убеждался, что отныне его главная цель — окутать перкуссиониста теплом и заботой, сделать его по-настоящему счастливым. По крайней мере, попытаться, насколько у неумелого и закрытого ото всех клубка нервов хватит на то сил. Одна только мысль об отношениях, как и когда-то о близости, вызывала в нем тягучее чувство тревоги. Это было что-то за гранью привычной зоны комфорта, выйти за пределы которой было равносильно смерти или, как минимум, паническим атакам. От всего, что доставляло дискомфорт, будь то мысли, люди или обстоятельства, Йоэль бежал без оглядки, поворачиваясь к источнику тревоги своей могучей спиной, но бежать от Алекси не было смысла. Все, чего он хотел, — этот мальчишка с выжженными краской волосами, что всегда нежно смеялся над смущающимся любых прикосновений музыкантом. Многое для Хокка было в новинку, многое вызывало животный страх где-то глубоко в воспаленном сознании — что если он что-то сделает не так? Что если разочарует лишь внешне невинного, а на самом деле более опытного, чем он сам, парня? Что если все закончится, толком не начавшись? Самая настоящая война разгоралась в блондинистой голове солиста, что изо всех сил гнал эти мысли куда подальше, не давая им отравлять мозг. Достаточно было одного взгляда на темную макушку, покоящуюся на груди, чтобы убедиться лишний раз — все его метания предыдущие годы стоили того, чтобы однажды встретить Алекси, оказавшегося той самой пресловутой зоной комфорта вечно тревожного Хокка. Он никогда не хотел любви — лишь возмездия, — но когда она спрашивала чьего-то мнения, чтобы вихрем ворваться в замерзшее сердце? Стиснуть в объятиях до хруста костей, подарить самый нежный поцелуй, на какой только способен, спеть все известные песни о любви, проваляться в обнимку весь день, выключив телефоны, и встречать вместе каждый рассвет, что так кстати виднелся в окошке квартиры — сильнее всего долгими вечерами, когда Алекси не было рядом, Хокка мечтал об этом. Йоэль никогда не верил в любовь и отказывался признаваться в чем-то даже себе самому, но он определенно боялся потерять чертенка, что вдруг проснулся и поднял на него свои заспанные, но такие же влюбленные глаза: — Ты чего не спишь?