ветер крепчает

В наушниках играл зарубежный старый рок, что-то наподобие AC/DC, Kiss или Rammstein — что-то громкое и мозгодробительное, индастриал, грозящий пробить барабанные перепонки, гитарные рифы, от которых Майки хотелось нажимать на газ сильнее обычного. Такими были его ночные поездки на байке — отчаянными и агрессивными. Ехать так, точно ему не страшно было умереть, либо сбить кого-нибудь насмерть. Возможно, именно этого он хотел — спровоцировать трагедию, свою или чужую, без разницы. Ночной Токио никогда не бывал пустынным. Люди гуляли, спешили, бегали, танцевали и шумели, но никогда не попадались ему под колеса, да и он сам был слишком хорошим ездоком, чтобы во что-нибудь врезаться. С каждым разом это приводило его еще в большее бешенство. Но были времена, когда он постоянно падал. Когда-то так давно, из глубин детства, что уже можно было забыть обо всем. Но он никогда не забывал. Никогда не позволял этим воспоминаниям исчезнуть. До сих пор он чувствовал шрам на коленке, шрам этот ныл и покалывал каждый раз, когда Майки вспоминал, как он его получил. А получил он его летом, то ли 1998-го, то ли 1999-го — точно он уже не помнил, но это были годы, когда расцветало лучшее поколение хулиганов. День выдался жаркий, непростой, но Черные Драконы тогда устроили великолепную гонку, и Майки был в отличном настроении. Он смеялся и подпрыгивал во время очередных ускорений и опасных поворотов. Дорогу в горах, где проходили гонки, загородили небольшими заборами, чтобы байки случайно не влетели в зрителей. Майки встал на верхние доски забора и то и дело намеревался свалиться за другую сторону, так сильно он наклонялся вперед, чтобы лучше видеть байки. Тяжелая, но нежная рука держала его за плечи и не позволяла упасть. — Майки, осторожнее, — чужие пальцы на его плечах напряглись. — Да-да, — вздохнул мальчишка. — Они все равно далеко. — Просто будь осторожнее. Майки повернулся к брату. — А когда я буду так кататься? — Когда вырастешь, конечно. — Я и так взрослый! — Да-да, конечно, — мягко рассмеялся он и погладил ребенка по волосам. Он тогда укладывал волосы в дурацкий помпадур на голове, из-за чего он выглядел немного злым, и маленький Майки находил это неправильным. — О, смотри, кто первым пришел к финишу! Он указал пальцем на члена Черного Дракона, но вместо лица у него зияло черное пятно, потому что Майки уже позабыл, кто тогда победил на гонке. Да и не было это важным. Дальнейшие события тоже стерлись из памяти, к сожалению. Были громкие поздравления, отблески железных байков на солнце, снующие перед ним туда-сюда юноши в черных формах банды. Удивительно, но казалось, что в те годы хулиганы производили приятное, даже какое-то благородное впечатление: высокие, статные, с аккуратными прическами и отглаженными штанами, с лицами, знавшими, что они служили благому делу. Они служили Шиничиро Сано. Но событие, которое Майки помнил как ясный день, произошло позже, ближе к вечеру. Жесткая обивка сидения, не поддающиеся рули, отражение широко раскрытых глаз в зеркале заднего вида, байк ассоциировался у него с одним лишь словом — тяжесть. Но это не испугало его, а подстегнуло еще больше научиться овладеть таким мощным животными. Руководствуясь наблюдениями, он положил ступню на педаль и начал со всей силы колошматить его им. А потом он услышал: — Майки! Ребенок замер сразу же. Как он мог заставить своего брата так кричать? Так надрывно, испуганно, будто вот-вот и он бы испарился. Майки повернулся назад и при этом убрал ногу, державшую его и байк ровно. Он положил обе ступни на одну подножку и….полетел вниз вместе с байком. Уже лежа под грудой железа, он осознал, насколько неподъемна была эта штука. Он до сей поры ощущал эту тяжесть, давление, свинцовость, под которым он не мог ни шевельнуться, ни дернуться. Шиничиро подбежал к нему с невероятно обеспокоенным лицом. С усилиями всей банды, Майки моментально освободили. — Где болит? Что с ногой? — суетился над ним Шиничиро. Он был так взволнован, что дурацкий помпадур слег и выглядел еще по-идиотски. — Эй, малой, ты чему смеешься? У тебя кровь на ноге! Ты зачем к байку полез? Не дорос еще! — Прости… — он не мог остановиться от смеха. — Твоя прическа…. На тебе будто плохой парик! — он заржал. — Ах, ты мелкий… — неверующе выдохнул Шиничиро. Руками он уже вовсю бинтовал колено, а сам смотрел на младшего сверху вниз и широко улыбался. Какая эта была странная улыбка, думал Майки, улыбался как в последний раз, никогда еще не видел его настолько улыбающимся, и солнце светило над ним, когда он наклонялся над Майки, лежавшим на земле. Тогда он казался таким близким — протяни руку и прикоснешься, и в то же время таким далеким точно их разделяли световые мили. Хотя, вероятно, это сейчас, в голове Майки, он выглядел нереальным и ангелоподобным, а тогда, в 1998-м или в 1999-м году, это был всего лишь старший брат, Шиничиро, глава Черных Драконов, его милый и добрый Шиничиро. И Майки часто вспоминал его именно таким: с дрожащими пальцами, бинтующим его колено, а сам улыбающийся, с еле заметными капельками слез на уголках глаз, с испорченной прической помпадур — красивое лицо в мерцаниях солнечных лучей, обрамлявших его голову как нимб святого. Домой он возвращался после таких поездок опустошенным. Он оставил все, что было у него внутри на дороге, рассекая магистрали и подставляясь режущему глаза ветру. И он был всегда готов оставить на дороге свою жизнь. По утрам он просыпался неохотно. Будила его Эмма, а когда не получалось, она звала Дракена, который со своим другом не церемонился и с силой сгонял в ванную. И каждый раз он и Эмма громко ругались, она просила его быть более нежным с братом, он орал в ответ, что Майки был лучшим бойцом в стране, и что он не сломается, если разок дать ему пинка. Майки любил слушать их препирания, и уже моясь, размышлял, что никому, на самом деле, необязательно было его будить: он сам очень рано просыпался и просто притворялся спящим. Пусть кричат, пусть ссорятся, их ясные и полные эмоций голоса наполняли его будни хоть какой-то жизнью. — Опять всю ночь катался, да, Майки? Дракен завтракал с Эммой и Майки. Он с аппетитом слопал омлет, Эмма поела пораньше кашей и уже взялась за мытье посуды, Майки попивал чересчур подслащенный кофе. — Да, — кивнул он. — Хорошая была погода. Не удержался. — Ты ешь-ешь, Майки, — лепетала Эмма, забирая у Дракена его грязную тарелку. — Из-за того, что ты пропускаешь завтраки, ты переедаешь на обедах. Это не очень полезно для желудка. Майки в характерной для него манере фыркнул. — Мой желудок в полном порядке, Эмма. Она ничего не ответила, только улыбнулась краешками губ и отвернулась к раковине. — Пошли, Майки? — Пошли, — он выпил остаток кофе одним большим глотком и встал следом за Дракеном. В школу пришли с опозданием. Парни поклонились при входе, даже если учитель не обращал на них внимание. Это Кен заставлял его каждый раз кланяться, и в начале это очень его бесило. Какая, блин, разница? Они же были гопотой, они не были обязаны этого делать, тем более сами учителя, не питавших к ним иллюзий, не требовали с них приветствий. Такие мелкие моменты были для Сано самыми настоящими испытаниями, и однажды с него было достаточно бессмысленных актов вежливости. В то утро он зашел в класс быстро и без раздумий, оставив Дракена позади, никак не реагируя на взгляды в классе. На перемене Дракен был явно разозлен. С Майки он говорил сухо, и тот не выдержал: — Кенчик, к чему все это? — воскликнул он с досадой. — Хватит строить из себя джентльмена. Разве мы такие? — Шиничиро всегда кланялся учителям. Морщинка между бровями Майки разгладилась. Он смотрел на друга, не скрывая растерянности. — Правда? — Правда. — Я не помню. — А я помню. Я это очень хорошо помню. Помнишь драку в парке? Ты же был там, нет? Черные драконы дрались с этими… ну эти…. да плевать, кем были их соперники. Но это осенью было, столько желтых листьев упало, и битва была красивая, зрелищная. Ну так вот, дерутся они дерутся, и вдруг твой брат замирает и клянется! Все подумали, что ему в живот ударили, но нет. Представляешь, посередине битвы он клянется и кричит проходящему мимо мужчине: «Добрый день, учитель!», и тот ему улыбается, кивает и кричит тоже: «Привет, Сано! Завтра тест, не опаздывай!», и Шиничиро ему отвечает: «Опоздаю, учитель, извините!», а учитель только отмахивается, идет по своим делам, совершенно игнорирует десяток малолеток, дерущихся между собой. А те все застыли. Прямо-таки комично застыли, с занесенными кулаками и прочее, — он рассмеялся, и вместе с ним засмеялся Майки, — Похоже на него, да? — Очень похоже. И как я мог забыть? — Невозможно все держать в памяти. Возможно, хорошо, что ты забываешь. — Нет, Кенчик, это нехорошо. Нельзя о таких вещах забывать, — покачал головой Майки. — Значит, придется кланяться учителям. Так и быть. — Он очень уважал ученых людей, — пробормотал Дракен, и беседа на этом заглохла. С тех пор Майки больше не возражал приветствовать учителей. Самым страшным было для Майки это забыть о Шиничиро. Поэтому он все записывал. Неинтересные уроки он проводил в бесконечных самокопаниях, вспоминая каждую улыбку, каждый взгляд, каждое событие с ним, он рыскал по сознанию скрупулёзно и дотошно, практически всегда доводя себя до ужасной мигрени. Как же его злило, что он был таким маленьким, когда Шиничиро был в самом расцвете, а детское сознание нельзя было назвать надежным; злило его и то, что он, будучи ребенком, не дорожил каждым мигом, проведенным с братом, что после похорон его подростковой защитной реакцией было помутнение памяти, что он целый год, наоборот, старательно вычищал его из головы, а не молился и не оберегал каждый миг из прошлого. — Ну что, есть что-нибудь? — Дракен с любопытством заглянул в его блокнот. — Ничего? — Ничего. Давно уже ничего не приходит в голову. Кен не поощрял такое, но что он мог поделать? — Пошли уже. Уроки закончились. Уроки закончились? И он все-таки ничего не записал нового. Стояла ясная, приятная погода. Волосы трепало ветром, облака на небе лениво тянулись сплошным покрывалом, рубашка Кена, идущего впереди него, колыхалась, а Майки все думал, неужели больше ничего в его памяти о нем не осталось? — Хочу есть. — Что же ты не завтракал? — буркнул Дракен. — Хочу есть. — Ну, блин, вот магазин, купи себе чего-нибудь. Они остановились у ларька. — Дай денег, — сказал он Дракену. Тот цокнул и передал ему банкноты. Купил он дораяки. — Что они там делают? — Кен остановился, вглядываясь в горизонт, где тусовались члены банды. — Дерутся, что ли? Эх. — Кто с кем? — равнодушно пробормотал Майки, больше заинтересованный в десерте. — Больше похоже на избиение. — Избиение? — Майки нахмурился. Он не особо желал, чтобы свастоны увлекались бессмысленным насилием. — А, постой, да это же, блять, бои на ставки. — Ну и грязь. — Я не сдамся! — раздался истошный крик паренька, которого бил Киемаса. Майки усмехнулся. Не сдашься, значит? — Подожди, Кенчик, посмотрим, что он будет делать. — Чего? Да его же насмерть изобьют. — Пусть хотя бы попробует отбиться. На поле, окруженном улюлюкающими хулиганами, стояли друг перед другом две фигуры: одна крупная — Киемаса, и вторая мелкая. Издалека можно было разглядеть его блондинистые волосы и красные разводы на белоснежной рубашке. Киемаса не жалел сил и продолжал бить паренька. — Может, уже вмешаемся? — предложил Дракен с небольшой тревогой в голосе. — Он не сдается. — А? — Этот дурак не сдается, — повторил Майки с легкой ухмылкой. — Выстою, — оба юноши, наблюдающие за ходом драки, заинтересованно застыли, прислушившись. — Убегал и убегал. Я не сдамся! У меня есть причина, чтобы не сдаваться! Киёмаса, тебе придется убить меня, чтобы выиграть! Я ни за что не проиграю. Мы и мои друзья больше не будем твоими рабами! Хорошо он говорит, подумал Майки, отчаянно, не запинаясь, немного даже вдохновляюще. Киемаса высоко замахнулся, собираясь отправить противника в нокаут, а дораяки во рту Майки потерял вкус. — Спасай его, Дракен. Тот рванул на поле боя моментально, только и ожидая приказа главы. Не хватало ему еще и с трупами возиться. От этой мысли у него скрутился живот. Избитый пацанчик, упав, сидел на земле и с широко раскрытыми глазами наблюдал за новоприбывшей верхушкой свастонов. Все самые пугающие на вид гопники, еще пару минут назад с наглейшими рожами оравших, чтобы Киемаса его прикончил, собрали последние остатки достоинства на лице и поклонились лидеру и его правой руке. — И, по-твоему, так приветствуют главу, Киемаса? — Дракен впился взглядом в амбала, ранее коротко кивнувшему Майки. — Извини, — под острым разрезом глаз Кена он смутился и поклонился на все девяносто градусов. Но Майки даже внимания на него не обратил, вместо этого он подошел к незнакомцу и спросил требовательно — так спросил, как спрашивают люди, привыкшие получать ответы на все его вопросы: — Как тебя зовут? — Такемичи Ханагаки, — с готовностью, но и с тревогой ответил он. — Такемучи? — Нет, Та…. — Будешь Такемучи, — перебил его Дракен. Сказал как отрезал. Такемичи закусил губу, чтобы не выпалить чего лишнего. Ужасные синяки на лице Такемичи не вызвали у Майки жалости — уж ему-то с малых лет знакомы такие малоприятные зрелища. Но парнишка ему понравился: от этих огромных голубых глаз, смотревших с такой открытостью, что-то откликалось внутри Майки — что-то теплое и родное. Наверное, он в принципе тянулся к таким людям — честным людям, без гнильца. — Теперь ты мой друган, Такемучи, — и улыбнулся так, будто только что вынес приговор. Ночью он не стал до одурения кататься на байке. Он просто пришел вечером, когда Эмма готовила жареный рис, улыбнулся ей, поужинал, послушал музыку, посмотрел какую-то передачу про животных, подслушал ее телефонный разговор с Дракеном, умылся и лег спать. Время от времени даже ему было необходимо чувствовать себя нормальным. На утро рутина повторилась, и вот он сидел за партой и уставился на пустой лист блокнота. Ничего не приходило в голову. Тогда он решил просто нарисовать Шиничиро — правильное овальное лицо, образ из школы, когда он правил лучшим поколением Черных Драконов, но без этого пампадура, вместо него обычная черная челка, это придавало ему домашний вид. Будто он сидит в гараже, где всегда проводит время, освободившись от школы и других забот, на нем белая футболка, он улыбается перед байком и громко смеется. Чему ты смеешься, брат, спросил бы тогда Майки, а он бы ответил… А что бы ответил Шиничиро? Карандаш замер на растушевке его глаз. Нет, Майки не знает, что бы Шиничиро ему ответил. Не потому что этой сцены никогда не существовало (а, может, и существовало, Майки мог просто забыть, что было еще хуже), а потому что он не знал брата настолько хорошо, чтобы предугадывать каждую его реплику. — Чтобы Шиничиро ответил, если бы я спросил, чему он смеется? — спросил Майки у сидящего рядом Дракена. Тот нахмурился, задумавшись: — «Да ничему»? «Просто пустяк»? Майки разочарованно покачал головой. — Никогда бы он так не ответил. Скверно, подумал он и разломал карандаш пополам. После учебы у Дракена нашлись дела, и он ушел, оставив Майки одного. Тот шлялся по местным улочкам в надежде отыскать кого-нибудь из банды, а еще лучше Мицую или Баджи, но никто на пути не встречался. Вскоре до него дошло, что последний урок отменили, и он закончил раньше обычного. Остальные, значит, все еще просиживали задницы в школе. Скоро осень даст о себе знать. На пустом футбольном поле, где он любил убивать время, он ощущал приближение осени в виде усиливающегося ветра и высохшей хрустящей травы под ладонью. В животе заурчало, и он вспомнил, что опять не позавтракал этим утром. Но идти куда-то, покупать что-нибудь съестное ему было лень. Поворчав, он лег на землю и на какое-то время задремал. Проснулся он от неясного шума. — Эй, нет…. Давай, это, пошли. — Да ну, что он нам сделает? — В смысле, что? Он нас убьет! Кишки вырвет. — Да заткнитесь вы…. Ах, Майки, доброе утро! Ой, то есть добрый день! Или уже добрый вечер? Помнишь меня? Я, этот, Такеми… Такемучи! Перед его глазами мельтешила пятерка мальчиков, в одном из которых он действительно опознал вчерашнего блондинчика. — Привет, — растерянно помахал рукой Майки. Спина ныла из-за глупой позы, в которой он спал, а солнце в закате, отливающим раздражающим оранжевым, неприятно слепило сонные глаза. Помрачнев, он взялся за пустой живот. — Есть, что пожрать, пацаны? После секундного замешательства все засуетились и взялись за рюкзаки. — Сейчас, Майки! — хором закричали они. Порывшись в карманах и рюкзаках, они положили перед ним все их съедобное сокровище: булки, шоколадки, фрукты, овощи, кто-то даже лапшу таскал с собой. — Если хочешь лапшу, могу сбегать в магазинчик за кипятком! — вскричал парень с очками. Майки мягко рассмеялся, польщенный и умиленный их упорством. — Не надо. Я посижу и поем, а вы играйте. Я не буду вам мешать, — сказал Майки и глядел на Такемичи. Тот засиял радостной улыбкой: — Надеюсь, мы не будем тебе мешать! И они разбежались по полю. И как они собираюсь играть в футбол впятером, спросил про себя Майки, монотонно прожевывая чей-то покупной бутер. А на улице действительно потемнело. Он так долго спал? Солнце ушло за горизонт, и футбольное поле покрылось длинной прохладной тенью. Он уже съедал вторую шоколадку. Ему не хотелось уходить. Ребята расслабились и забыли о том, что за ними наблюдал глава Тосвы, входя в кураж и отдаваясь игре. Майки показалось, что он уже видел нечто такое — им овладело непонятное чувство дежавю. Всепоглощающие сумерки, пронизывающий ветер, бодрая игра разгоряченных и молодых парней…. Он перестал жевать. Что же такое? Смех, крики, пролетающие перед глазами белые школьные рубашки, шуршание кроссовок по газону, прозрачное отражение мячика, отскакивающего от одного игрока к другому так быстро, что не успеваешь и проследить. — Сдавайся, Такемичи! — Нет!!! Не сдамся! Подавай, негодяй, подавай мне пас немедленно!!! Ох, опять этот Такемучи орет, думал Майки, все больше хмурясь от липкого ощущения, что он что-то упускает. — Ну так держи! — парень с фиолетовыми волосами со всей дури ударил по мячу, который в следующую секунду смачно приземлился на лоб Такемичи. Все завопили и засмеялись так громко, что Майки вздрогнул. — Так нечестно, Аккун! Это не по правилам!!! — Такемичи встал на ноги, и даже на расстоянии Майки с удивлением заметил, что тот плачет. — Да че ты ревешь опять?! — Такемичи, блин, ну прости. Они все четверым окружили огорченного приятеля и начали наперебой успокаивать. Майки так и не доел шоколад, потеряв аппетит. А потом все расступились, и Такемичи, агрессивно вытирая сопли и слезы рукавом рубашки, пошел к трибунам. — Такемучи, сядь рядом! — позвал его Майки. Тот мгновенно стушевался, стыдясь своих слез перед главой Тосвы, но отказать ему не мог и повиновался. По его лицу были размазаны слезы и сопли. — Ты всегда так много плачешь? Он не то чтобы был особо общителен с малознакомыми людьми, но Ханагаки производил впечатление человека, с которым можно было спокойно болтать о любой ерунде. — Э, нет! — поспешно заверили его. — Вроде ты говорил, что не сдашься. — На поле-то? Так это же друзья. — А почему заплакал-то? Больно, что ли? — Я не из-за мяча плачу. — А из-за чего? — Из-за того, что Аккун мне пас не давал! А когда дал, то от злости. — Что же из-за этого плакать? — Но ведь это нечестно, — сказал он совершенно серьезно и посмотрел на Майки своим светлым взглядом. Таким чистым и голубым взглядом, что у Сано перехватило дыхание. И как будто даже сопли и слезы исчезали с его лица, когда он глядел вот так — непоколебимо и непринужденно. — Футбол это командная игра, каждому игроку нужно давать шанс. — Нечестно…… — Нечестно, Рокай! В чем смысл такой нечестной игры? Однотонная белая футболка — сменка для физры, на трибунах лежали портфели и стопка черных пиджаков. Это… весна? Или начало лета…? Сложно понять по отрывкам блеклого неба. — Да, я случайно…. — Я не твой отец, я не буду тебя воспитывать, но ставить подножку товарищу хуже, чем всадить нож в спину противника. — Я не…. Дальше уже не понятно. Расплывчатые фигуры. Темный силуэт приближается к нему. Он наклоняется, и из тьмы выходит лицо Шиничиро, на его губах застывшие остатки крови. — Все нормально, братишка, не волнуйся. Я подрался с кое с кем, вот и все. Они хотят играть не по-честному, представляешь? В чем тогда вообще смысл всего этого, когда можно просто бить друг друга по лицам вместо всего этого фарса… Нет-нет, Манджиро, я не плачу… Хулиганы не плачут…. — Нет, ты плачешь, — промолвил Майки, уставившись куда-то в пустоту. — Что такое? — забеспокоился Такемичи. — Вот врунишка. Он плакал тогда… Плакал как ребенок. Майки ринулся доставать заветный блокнот из рюкзака. — Что делаешь? — настороженно спросил он, наблюдая за тем, как резво двигал ручкой Майки по листочку в блокноте. Он весь распростерся по траве, лежа животом вниз, чтобы было легче писать. Майки не ответил. Спустя минуты три он закончил. Такемичи криво улыбнулся, когда на него устремились чужие черные глаза, такие черные, что казались пустыми, и от этого Такемичи пробирала дрожь. Майки смотрел долго, а потом улыбнулся и произнес: — Спасибо. — За что? — изумился Такемичи. — Да так, не бери в голову. Просто знай, что сделал доброе дело, — Майки замолчал, с облегчением вдыхая свежий аромат вечернего воздуха. — И долго они будут так играть? — Долго. — Тогда мне следует сейчас уйти. Ребята из банды, наверное, совсем меня потеряли. Такемучи, приходи на собрание свастонов завтра в семь вечера. Он встал на ноги и стряхнул пиджак от пыли и грязи, прилипшей с земли. — Я? Зачем? — Я сказал, приходи, — спокойно, но твердо попросил Майки. — Как скажешь, Майки. Когда он пришел домой поздно ночью, на кухне, под слабым светом одной единственной лампочки, сидел дед и читал газету. — Поздно ты, — заметил он, не отвлекаясь от новостей. — Ага. Есть, что покушать? — В холодильнике посмотри. Там он обнаружил миску с рисом и мясом. Переложил добрую половину на тарелку, послушал потрескивания, исходившие от устаревшей микроволновки, сел напротив дедушки и начал неспешно есть. Заснул он к двум часам, предварительно написав Дракену, что пропустит первые три урока, и ему не нужно за ним заходить утром. Как и всегда, ночью ему ничего не снилось. На следующий день он не только прогулял первые три урока, но и вовсе не заявился в школу, наслаждаясь долгим и вкусным обедом в любимой забегаловке. Оставалось только удивляться судьбе, когда в дверях этого самого заведения вдруг возник Такемичи. Они заметили друг друга моментально. — Ничего, если я сяду рядом? — Садись, — кивнул Майки с полным ртом спагетти. — Прогуливаешь, да? Майки опять кивнул. — Ты тоже. Что будешь есть? Такемичи заказал омлет с беконом и кофе. Принесли ему еду сразу же. Миловидный официант, кладя поднос, широко ему улыбнулся, и Ханагаки тоже расплылся в улыбке, приятно удивившись. А потом улыбнулся и Майки от умиления. И так они втроем и улыбались друг другу пару секунд. — Хорошо поднимать друг другу настроение, да? — Ну не знаю, — пожал плечами Майки. — Скорее всего, его заставляют работодатели. — А мне кажется, он искренне улыбался. — Как скажешь, — не сдержал ухмылки Майки, поднося ко рту чашку чая. Какое-то время они молча ели. Майки, особо не скрываясь, наблюдал за ним. Ну, не похож на Шиничиро, размышлял он серьезно, не похож, ведь? Шиничиро таким потешным не был, так много он также не плакал, особенно будучи в старших классах, да и со стороны он производил более мощное впечатление, чем этот скукоженный странный мальчишка. На лицо, наверное, Такемичи был привлекательнее, но Майки просто нравились его большие глаза, а внешность брата было оценивать странно. — Почему ты так смотришь? — Майки пялился с таким упорством, что Такемичи уже не мог это игнорировать. — У меня был один знакомый. Он умер два года назад из-за несчастного случая. — О, — Такемичи отвлекся от поедания омлета и положил вилку на стол. — Мне жаль. Вы были близки? — Мы были очень близки. Ты, наверное, спрашиваешь себя, почему я ни с того с сего заговорил с тобой. Когда на том поле ты орал о том, что не будешь сдаваться, я вспомнил его, он был точно таким же. — Правда? — А это тема, с которой стоит шутить? Ты напоминаешь мне его, вот и все. Но ты не похож на него. — Я напоминаю его, но не похож на него? Как это? — Не знаю даже, как объяснить. Ты просто другой, и он был другим. Он был намного другим, чем ты, но позавчера ты напомнил мне его. Вы одинаково орете. Понимаешь, о чем я? — Видимо? Не уверен. А каким еще был твой друг? — Он был безрассудным, но крутым, — сухо ответил Майки, не совсем желая раскрывать перед ним Шиничиро. — Ну тогда мы действительно не похожи, — он неловко улыбнулся. — Я не крутой. — Это еще надо проверить. — А почему ты прогуливаешь? — пытался поддержать разговор Такемичи. — Поздно уснул. Проспал утренние уроки, а потом и вовсе стало лень идти в школу, все равно наругают. А ты почему? — Да домашку ни по какому предмету не сделал…. К тому же, будут проводить какую-то глупую проверку внешнего вида. Мои волосы явно не оценят. Уж лучше не приходить, чтобы себя не нервировать и учителей не раздражать. Такемичи с чрезмерно сосредоточенным лицом копался вилкой в тарелке, пытаясь поделить на две части слишком большой кусок омлета. Майки протянул ему свою вилку. — Держи им вторую половину, а другую своей вилкой, и тяни в противоположные стороны. Проехавшись зубцами вилок по тарелке, и заставив их обоих поежиться от неприятного скребущего звука, он справился с этим несчастным куском омлета и с радостью засунул в рот оторванный кусок. В одно мгновение он остолбенел. — Ой, Майки, я твоей вилкой съел, — промолвил он, ужасно покраснев. Уже второй раз за этот обед на лице Майки расползлась улыбка. Невероятно, подумал он, хорошо, что я тогда его заприметил, где же такой экземпляр еще найти? — Ничего страшного, — со смехом в голосе отозвался Сано. — Надеюсь, я не украл твой первый косвенный поцелуй. Такемичи отогнал смущение и фыркнул. — Его еще в средних класс украл Аккун. — Такемичи, ты все еще ешь моей вилкой. — Ой, блин! Майки не сказал бы, что это был лучший обед в его жизни, но обнаружил, что пил свой чай маленькими глотками, игнорировал тикающие стрелки на циферблате часов, висевших на стене над ними, подперев кулачком щеку и облокотившись о стол, слушал путаный бубнеж Такемичи про сложные домашки и строгую маму, которая не позволяла ему гулять позже десяти часов. А Такемичи все это время продолжал есть его вилкой. После первого замечания Майки Ханагаки в испуге швырнул вилку на стол, поизвинялся, а потом, озадаченно моргая глазками, поднял обе вилки перед лицом и выпалил: — Какая из них твоя, а какая моя? — Моя в левой руке, — соврал Майки. Он легко распознал свою вилку по узору на кончике. — А, хорошо, тогда ем этой, — Такемичи начал доедать свой омлет. С вилкой с узором на кончике. Сано сам не понимал, в чем был смысл врать и заставлять Такемичи есть его вилкой, но особо по этому поводу не волновался. Обычная шалость. Когда на обоих тарелках не осталось ни крошки, а чашки опустели, пора было прощаться. — Увидимся вечером, — Такемичи встал, закинул на плечо лямку рюкзака, вытер рот салфеткой и ушел. Когда перед ним распростёрся убранный стол, напротив образовалась пустота, и он увидел ранее скрытый за Такемичи вид на нерабочий музыкальный автомат, его неожиданно пробрала грусть, и чувство безграничного одиночества сжало ему грудь. Ханагаки действительно пришел на собрание. Его было нетрудно заметить: в скопе черных униформ резко выделялась его белая школьная рубашка. Говорил Дракен. Говорил долго и убедительно, по правую сторону стоял Мицуя, поддерживая товарища своими редкими, но меткими комментариями, позади в шею Майки дышал Баджи — Сано, казалось, собственными глазами видел, как ярость все скапливалось и скапливалось от живота до мозговых клеток Кейске и угрожало взорваться. Пачин опаздывал и обычно предпочитал стоять со своим шумноватым отрядом снизу, чтобы контролировать их болтовню. Левая сторона от Майки пустовала — это место когда-то занимал Казутора. И больше никогда не займет. И из самого конца всей толпы присутствующих на Майки уставились две голубые орбиты глаз. — Майки? — позвал его Дракен. — М? — он проморгался, чтобы прийти в себя. Странное ощущение овладело им, будто ни его товарищи по банде, с которыми он не раз бился бок о бок в разборках, ни сотни его подчиненных, готовые умереть за своего лидера, ни байк, безукоризненно блиставший металлическом корпусом под уличным фонарем возле входа в парк, ни даже Эмма с дедушкой, ожидавшие его дома — никто и ничто ему не принадлежало. Никто и ничто, кроме Такемичи, смотревшего на него так, точно он был соткан из нитей и струн, которые предназначались только для него, Сано. — Майки, ты как? — Все хорошо, — он встал со ступенек лестницы и сказал свое заключительное слово. Собрание закончилось. Люди расступились, и перед Майки предстал озирающийся по сторонам Такемичи. Он поманил его пальцем. — Привет, — Ханагаки хотел было помахать ему, но быстро опустил руку. — Еще раз. Интересное собрание, — пробормотал он, явно не зная, что нужно говорить. — Я удивлен, что ты пришел. — Но я же обещал прийти, вот и пришел. А что, необязательно было? — Ну, по сути, необязательно. Ты же не член свастонов. — А, — он окинул взглядом свою обычную школьную одежду, будто видел в первый раз. — Действительно. Кстати, это твой байк там? — Мой. — Клевый, — его глаза загорелись. — Подбросить тебя до дома? Время позднее, опасно пешком идти. — Что? — опешил Такемичи. — О нет, не стоит, это…. — Я не люблю, когда мне отказывают, — лукаво улыбнулся Сано. — Тогда поехали! Майки про себя прыснул от того, как неумело Ханагаки скрыл восторг и возбуждение перед поездкой. Он попрощался с друзьями из банды и спиной ощущал их удивленные взгляды, когда он с каким-то случайным, по их мнению, пацаном шел к байку. Только Дракен, скрестив руки на груди, спокойно курил возле своего мотоцикла. До Майки только дошло, что он, оказывается, не потрудился познакомить Такемичи с остальной элитой Тосвы. Ханагаки сел на заднее сидение байка, шлем повесил сзади на шею. — Не боишься без шлема? — Майки закинул ногу и сел спереди. — Нет. Хочу почувствовать ветер. — Да, ветер на лице самое лучшее в таких поездках. — Тем более, я знаю, что ты великолепный байкер. — Откуда? — Ну, так говорят, — он захихикал. — Да и по тебе видно. У хороших ездоков своеобразная походка. — М? Какая такая походка? — Вы ходите налегке, как будто летаете, понимаешь? Майки усмехнулся и завел мотор. — Наверное. Ну, поехали. Держись. Заскрипели колеса, и мотоцикл двинулся с места. От непривычки у Такемичи заложило уши от галдежа. У него дернулась рука на поручне в неожиданном порыве натянуться на себя шлем. — Как ты там? — крикнул ему Майки, пока что не набирая большой скорости. — Отлично! Правда, чувствую себя каким-то слишком открытым. — В смысле? — Ну знаешь, я ведь до этого только на машинах ездил, а там салон, окна, двери…полностью закрыто. А сейчас я весь открыт, никаких стен, только мое тело на ветру, даже шлема нет! — Поэтому я люблю мотоциклы. — Потому что ты свободен, когда едешь на нем? А попасть в аварию не боишься? — Не боюсь, —он маневрировал между рядами машин, нарушая за один раз целые параграфы законов. — Байки для тех, кто не боится смерти. За свободу платят большую цену. — А про какую свободу ты говоришь? — Что? — От чего ты хочешь освободиться? — Не знаю, — честно признался Майки. Разговор после этой темы утих. В потоке прохладного осеннего ветра, обрамляя и стискивая тело Майки своими вихрями, он ощущал теплое дыхание Такемичи у своей макушки. — Так, значит, завтра драка? С мебиусцами. — Да, — равнодушно ответил Майки. Все эти разборки для него слились в одну обычную хулиганскую рутину. — Если я приму в ней участие, меня примут в свастоны? — Примут, но ты уверен? — Да! Я очень хочу вступить в твою банду! — они проезжали сквозь туннель, и последняя фраза прозвучала среди бетонных стен особенно громко и четко. От мысли, что Такемичи будет болтаться там, среди этих жестоких говнарей, Майки почувствовал непривычную тревогу. И он будет драться? Слабак Такемичи, плакса Такемичи, Такемичи в школьной рубашке и с неумело накрашенными волосами, составленными из них странной прической? Дурацкая прическа, думал Майки, почти такая же, какая была у Шиничиро, когда он был главарем Черных Драконов. — Без обид, Такемучи, но я за тобой на поле боя приглядывать не буду. Тебе придется самому отбиваться. В его бок прилетел слабый шлепок ладонью от сзади сидящего. — Ну, естественно! Ты действительно думаешь, что я буду надеяться на что-то подобное? Это обидно вообще-то. — Не обижайся, — рассмеялся Майки, а потом резко замолчал. — Ой, а где ты живешь? — Я тоже совсем забыл про это! Хохот Такемичи по-причудливому красиво сочетался со скрежетом резко тормозящих или ускоряющихся резин колес, жужжанию моторов, голосами прохожих и мимолетной музыке из салонов машин с открытыми окнами. Его хохот красиво сочетался с жизнью. Майки остановился на обочине тротуара. — Где мы? Это не мой адрес, если ты пытался угадать. — Это бар. Приглашаю тебя выпить со мной. — Согласен, — ответил Такемичи, не раздумывая ни секунды. — А нас впустят? — А куда им деться? Ханагаки пытался снять болтавшийся на шее шлем, но застёжка не поддавалась. Где-то минут пять он так промучился, пока Майки, налюбовавшись его забавно сморщенным носом, не пожалел его. — Стой смирно. Вот так она снимается. Застежка впилась в шею Такемичи, и когда была снята, оставила на молочной коже красный след. Шлем упал на землю, так как обе руки Майки были заняты с застежкой, а Такемичи истуканом стоял смирно (как ему и приказывали) и, скосив взгляд, наблюдал за пальцами Сано. — Спасибо. — Не за что. Пошли уже. Шлем был повешен на мотоцикл, и они вошли в темное пространство бара. Внутри стоял спертый воздух давно не обветренного зала, и после улицы это ощущалось тем более острее. Столики были полупусты, сидела парочка клиентов с разбитыми лицами, за стойкой тряс своими бутылками высокий бармен. На мальчишек он глянул равнодушно и спросил, чего им надо. Майки заказал два пива. Получив напитки, они сели за самый дальний столик. — Я только один раз пил алкоголь, так что я совсем сойду с ума, наверное, — Такемичи сделал осторожный глоток и в задумчивости сжал губы, прежде чем вынести вердикт. — Вкусно! — Не сойдешь. Это слабый напиток. И не сошел. Когда половина их стаканов была успешно выпита, Такемичи не опьянел. По крайней мере, не безобразно опьянел, а лишь сидел, сжав зубами края посудины, с порозовевшими щеками, блуждающими по лицу Майки глазами. Его прическа немного накренилась, и Майки протянул руку вперед, чтобы полностью взъерошить его волосы. — Никогда не понимал, в чем прикол таких стрижек, — сказал он, все еще не убирая руку с его головы, причесывая пальцами челку. — А, ну они крутые? Тебе не нравятся? — Да нет, не то чтобы они мне не нравились. Просто они не идут таким людям, как ты. — Не понимаю, каким «таким людям»? — Добрым, — Майки улыбнулся, и Такемичи выпучил глаза. — Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь, а иногда, что ты меня слишком переоцениваешь. — Где-то посередине. Но я тебя не ненавижу, даже близко нет. — Я тебе нравлюсь? — выпалил он, и по его перекошенному лицу было очевидно, что он мгновенно пожалел о сказанном. — Ну, в смысле, эмм, в дру… Майки молчал. А что тут можно было сказать, когда он сам был без понятия? Эксперимента ради он накрыл ладонью ладонь Такемичи. Ханагаки прервал свой поток бессвязной речи в попытке сменить тему и во все очи уставился на Майки. Они оба неосознанно подались вперед, и Майки увидел, как трепетали длинные ресницы над огромными глазами Такемичи, и он подумал, да, ты мне нравишься. — Выпьем еще? Такемичи кивнул. И они выпили. Давно уже стрелка часов пересекла десять часов, и дрожащие пальцы, постоянно соскальзывая с нужных букв на клавиатуре, написали маме, чтобы она не волновалась, и что скоро он придет. Но ни в десять тридцать, ни в одиннадцать, ни в полночь домой он не заявился. После третьей порции пива, которая конкретно так вдарила им в голову, ребята ушли из бара и пошли в кино. Кино было эротическое, порнографическое. Не понятно, кто первым предложил сходить туда. Кажется, на улице слишком похолодало, чтобы просто так шататься по подворотням, и они решили где-нибудь согреться. Так уж и получилось, что они как раз проходили мимо кинотеатра. А кино с отметкой 18+ они выбрали.... А почему бы и нет? На кассе сидели безразличные к их возрасту студентки, и все совпало идеально. К середине ленты Майки начало подташнивать, и он повернулся Ханагаки, чтобы предложить уйти, но тот, откинувшись на кресло, мирно посапывал. Майки усмехнулся, приобнял его за шею и положил голову себе на плечо. Девушка, дрыгающая голыми ногами в неестественно бурном оргазме, было последним, что увидел Майки прежде, чем уснуть. — Майки? Его разбудил голос и мягкий толчок в плечо. Открыв глаза, он увидел освещенный кинозал с черным выключенным экраном. — Все ушли, фильм закончился. Такемичи рядом с ним протирал глаза и пытался привести в порядок растрепанные волосы. — Вот бы зубы помыть. Сколько сейчас время? — бормотал он. На телефоне он увидел время. — Кошмар, два часа ночи! Со входа раздался злой крик работника кинотеатра: — Мальчики, вы чего там сидите! Уходите! Чертыхаясь и держась за голову, они покинули кинотеатр. Ночное Токио никогда не спит, и на улице стояла такая же суматоха как обычно, будто не существовало никакой работы, никаких трудностей и никакой смерти. Такемичи как только вышел, поежился в своем тонком школьном пиджаке. Вокруг его рта образовался слабый пар. — Ветер крепчает, — сказал Майки, затем ухватился за воротник пиджака Ханагаки и поднял его с лацканами, закрывая ими открытую шею. — Не заболей. — Мне бы домой, Майки, — голос звучал надтреснуто, видимо, его одолевала жажда. — Я пойду? — Давай я подвезу. — Нет, мне близко. Можно пойти пешком. — Тогда я провожу тебя. — Ну давай. А ты сам-то как будешь драться в таком состоянии? — Такемичи смотрел на зевающего Майки. — А что с байком? — Пусть стоит. Я вернусь к нему. А насчет драки все нормально. Прогуляю школу, просплюсь. — Блин, а мне родители не позволят пропустить школу. — Приходи ко мне утром, поспишь у меня. — Шутишь, что ли? — Нет. — Я подумаю. Но он не пришел к Майки утром. Сано проснулся к шести часам и до восьми лежал с открытыми глазами, ожидая Такемичи, но тот так и не заявился. Ладно уж, пусть гуляет, подумал Майки и снова заснул, на этот раз до двух часов дня. Проснувшись, он пообедал пересоленным рисом, выпил чая, а потом кофе, посчитав, что ему нужно взбодриться, и впервые за долгое время сделал зарядку. После странной ночи его тело ломило. Выполняя упражнения на гибкость, он размышлял о том, почему Такемичи к нему не пришел. И что же с ним стало? Неужели он провел день в школе и спал на уроках? Он прибыл на место драки — какой-то заброшенный сарай — намного раньше обычного, и на месте никого не оказалось. Из рюкзака он достал бутерброд с сыром, снял пакетик и начал съедать его маленькими кусками, никуда не спеша и не особо в нем нуждаясь, — он чувствовал себя вполне сытым. Время текло медленнее обычного, и его голову невольно наполняли воспоминания вчерашних событий: вилка с узором на кончике в пальцах Такемичи, белое пятно в толпе мрачных свастонов, красный след на коже шеи от шнура застежки, лицо, освещенное ярким экраном телефона в полусумрачном баре, состарившаяся порноактриса на большом экране и тяжесть на плече от спящего на нем Ханагаки. Образы стояли перед его глазами так четко, что казалось, что он физически чувствовал, как прохладный ветер, преследовавший их вчера весь день и ночь, все еще трепал его волосы. В запасе оставался еще целый час, и он взялся за блокнот. Сначала он писал как в дневнике. Дорогой дневник, прошлый день прошел очень интересно… Писал он долго, полчаса, не щадя чернил и пальцев, зачеркивая и подчеркивая — делая все, что нужно, чтобы полностью передать свои ощущения, чтобы, когда читал Майки из будущего, он бы вспомнил все так, будто это произошло вчера. Мебиусцы пришли все разом, толпой собравшись за спиной у лидера. Они дрались нормально, но средне, и Майки, уже давно разобравшись с главарем, заскучал. Он вышел из сарая, походка размеренная, руки в карманах брюк, взгляд резвый — он искал глазами Такемичи. И нашел его практически сразу: его голос пронзительно висел в воздухе. Худой и несуразный, он размахивал кулаками перед противником крепкого телосложения. Лицо его было обезображено синяками и кровью, колени дрожали, но он все еще держался на ногах. И все рядом дерущиеся глядели на него. Ну, а как на такого можно было не смотреть? На такого отчаянного, смелого и физического слабого? Майки тоже смотрел. Когда в Такемичи очередной раз ударили в лицо, он захотел вмешаться, но остановился на полпути. Издав истошный вопль, Ханагаки со всей дури побежал в сторону мебиусца и врезался башкой ему в живот, заставив тот согнуться пополам. Такемичи швырнул себя в него как надо, без каких-либо тормозов, резко и грубо, и противник в итоге потерял равновесие. И все это время Такемичи кричал. Кричал, не переставая ни на секунду, точно от криков зависела его жизнь. Потребовался десяток ударов, чтобы вырубить мебиусца. За это время все уже закончилось. Полная победа Тосвы. Дракен похлопал Майки по плечу и двинул головой, мол, пора уходить. — Я еще догоню вас. — Уверен? — Кен поправил прядь у виска. По внешнему виду казалось, что он собирается пойти домой не после драки, а после школы. — Да. Помогу этому малому, — он указал пальцем на обессилевшего Такемичи. Поле вокруг них практически опустело. Были лишь раскиданы там и сям редкие тела избитых мебиусцев. — Хорошо, — легко согласился Дракен. Майки удивляло, как безусловно Кенчик принял Такемичи в качестве его нового приятеля. Никаких вопросов, а почему, а зачем, а как, — только абсолютное понимание. Майки подошел к Ханагаки. — Такемучи? — в его голосе было слышно беспокойство. — Я в порядке, — он сидел на земле, ладонями закрыв лицо. Перед Майки предстала макушка Такемичи с кровавыми пятнами на светлых волосах, и это немного выводило его из себя. — Ты как? Давай, пошли. — Я такой неудачник, Майки, — он убрал ладони с лица, и в его глазах стояли слезы. — Прости. Ты прав, мне не стоило приходить. Майки присел перед ним на колено. — Но ты пришел, и ты победил. — Все это время я пытался вырубить только его одного! И еле успел это сделать. — Главное, что ты не отступился и выиграл. И вообще знаешь, что? Иногда, чтобы быть крутым, необязательно был сильным. — Но как это? — Мой брат ужасно дрался, — Майки улыбнулся. Такемичи внимательно слушал. — Я до сих пор не понимаю, почему он не тренировался. Дедушка говорил, что он был слишком ленив для этого, предпочитая заниматься сутками напролет сломанными байками. Возможно, он прав. Но все же я уверен, что Шиничиро не занимался, потому что не любил пустое насилие. И знаешь, кем он стал? Этот слабый, странный малый с вечным шилом в заднице и любовью ремонтировать старые байки? — Кем? — Главарем Черных Драконов! Такемичи вытер слезы и рассмеялся. — Не может быть! Как он им стал? — Гопники любили его, вот и все. — И все? — Да, — кивнул Майки. — Они все его любили. — Почему ты говоришь о нем в прошедшем роде? — Потому что он умер. — Мне жаль, — сказал Такемичи так тихо, что это можно было счесть за шепот. — Конечно, тебе жаль. Ты бы его полюбил. И он бы тебя полюбил. — Почему это? Потому что я тоже плохо дерусь? Теперь уже смеялся Майки. Это было для него странно. Он не мог говорить с любым человеком о брате, ком в горле мешал, но с Такемичи язык как будто сам собой расплетался, и никакой тяжести, никаких сожалений. Майки был уверен, Шиничиро хотел бы, чтобы о нем вспоминали именно так — с улыбкой на губах. — Нет, потому что… Ты орешь точно так же, как он. — Э? Не успел Такемичи подобрать слова, как Майки плюхнулся рядом с ним на землю. — У меня есть блокнот, — он достал его из кармана. — Я писал на нем о Шиничиро. С первой страницы до сороковой все расписано о нем. И на сорок первой странице я написал о тебе. — Обо мне? Почему? — Потому что время, которое я провел с тобой, затмило все. — Я не хочу затмевать твои воспоминания с братом. — Они все у меня и так расписаны. Но только один день я прожил, не мучая себя мыслями о нем, и это был лучший день в моей жизни после его похорон. Это был день с тобой, Такемучи. — Это так грустно, — Такемичи положил руку ему на плечо. — Разве этого заслуживает твой брат? — В смысле? — В смысле, что ты довел свое горе до такого состояния, что теперь твой брат приносит в твою жизнь только мучения. Каждый раз, когда ты терзаешь свою голову воспоминания о нем, ты разрушаешь и его образ, разве нет? Что ты хочешь чувствовать, вспоминая о нем? Тепло и благодарность за все то время, что ты успел пережить с ним, или боль, убивая себя и делая из него орудие убийства, монстра из кошмаров? Майки промолчал. В радиусе ближайших метров были слышны хрипы и стоны избитых хулиганов, а сбоку учащенно дышал Такемичи. Взгляд Сано снова упал на блокнот. Из кармана он достал ручку. — Хочешь, я тебя нарисую? — Но я выгляжу ужасно. — Да все с тобой нормально, — улыбнулся Майки. — Тумаков надавали тебе, конечно, знатных, но ничего. Это жизнь. — Тогда рисуй, — Такемичи лег на землю, рукавом протирая кровь с носа. Майки лег рядом, но животом вниз, чтобы рисовать, упершись локтями о землю, положив перед собой блокнот. Линии получались кривоватыми, потому что его пальцы ни с того ни с сего подрагивали. У него никогда раньше ничего не дрожало, он полностью контролировал все свое тело, от макушки до пяток. Но рисунок получился сносным. — Эх, почему ты нарисовал меня со всеми этими синяками и кровью? — расстроился Такемичи, когда Майки показал ему эскиз. — Чтобы я вспомнил день, когда тебе надрали задницу. Да и не выглядишь ты ужасно. Тебе даже идет. — Легко тебе говорить, — буркнул Ханагаки и еще сильнее растянулся на траве. Помолчав какое-то время, он произнес: — Спасибо. Ты классно рисуешь. Меня до этого еще никогда не рисовали. Майки перевернулся на бок и изучал идеальный профиль Такемичи: выгнутый нос, объемный лоб и разбитые в кровь губы. Он не мог поверить, что Такемичи действительно существовал, что он был здесь, с ним, лежал с ним на расстоянии пары сантиметров, живой и дышащий. Протяни руку и притронешься. — А? — Такемичи вздрогнул, когда почувствовал чужие пальцы на своей щеке. — Майки? — Ты спрашивал у меня, нравишься ли ты мне, а я тогда не ответил. Я отвечу сейчас. Да, ты мне нравишься. — Правда? — Правда. — И ты мне нравишься. — Я поцелую тебя? — Только в щеку. Губы болят. — Конечно. Майки придвинулся вперед и еле ощутимо прикоснулся бантиком губ к его щеке. Вблизи от Такемичи пахло чем-то очищающим, точно мылом или гелем для душа, но без сильной химической примеси, только пенкой и натуральными ингредиентами, столь естественными, как сама природа. Его запах дразнил ноздри Майки, и больше всего ему сейчас хотелось - это окунуться в горячие источники. — Ты что, нюхаешь меня? — Не моя вина, что от тебя так приятно пахнет. — А чем я пахну? — Чистотой. — Звучит скучно. И вдруг он рассмеялся. — Чему ты смеешься? — спросил Майки. — Я просто радуюсь, что сегодня был такой хороший день. Майки все еще слегка нависал над ним, тыча губами по его щеке, и он заметил в широко раскрытом взоре Такемичи отражение солнца — и оно прекрасно вписывалось в небесно-голубую радужку его глаз. Майки прошептал: — Он тоже был бы рад такому дню.