Альтернативная концовка "Бедной Лизы"

Лиза очутилась на улице, в таком положении, которого никакое перо описать не может. «Он, он выгнал меня? Он любит другую? Я погибла!» — вот ее мысли, ее чувства! Жестокий обморок прервал их на время. Одна добрая женщина, которая шла по улице остановилась над Лизой, лежавшею на земле, и старалась привести ее в память. Несчастная открыла глаза — встала с помощью сей доброй женщины — благодарила ее и пошла, сама не зная куда. «Как же так, — думала Лиза, — что я сделала? Почему такой добрый, светлый и дорогой мне человек смог так поступить? Горе мне!» Она медленно плелась по площади суетливого города, потупив взор, упиваясь горем сердца своего. Из задумчивости ее вывел оклик знакомой торговки. — Лиза! Дорогая Лиза, что случилось? Глаза твои воспалены не хуже, чем у твоей больной матушки, не видать твоей улыбки нежной, омрачает город вид твой, так сядь же на стульчик, милая, да расскажи, что произошло! — Ах, горе мне, Манюня, горе! Не должна я жить, нелюбимая любимым, сокол сердца моего жениться на другой собирается! Нехороша я для него, крестьянка незнатная, бедная! Что же делать мне, милая подруга? — Тише, тише, Лизонька. Как звать этого негодяя? Часто я в этом гадком и грязном городишке бываю, про всех знаю. Вот, например, Павел Петрович идет, — заметила Марья и ткнула пальцем в мимо проходящего господина, — прохвост тот еще, глянь, только у молоденьких товары покупает. А они ему глазки и строят! Ну, ты только глянь! Сам-то уже в возрасте, а на женщин все еще падок. Так как обидчика зовут-то, Лиза? — Эрастом его звать. Добрейшей души человек, клялись мы друг другу в вечной любви на берегу реки, солнце светлое свидетелем тому было, птицы мимо пролетавшие, песни певшие, ветра, робко пряди его перебиравшие, да воды тихо брег ласкавшие. — Ты описала святого, бедная Лиза, я знаю другую истину, так слушай же, — наклонившись, шептала ей на ухо торговка, — Эрастом звать дворянина одного, доброго, несомненно, да вот только ветреный он, столько девушек через двери дома его проходило, сколько дней на земле живу я. Было несколько особ, с кем он общался теснее всего, все уж думали, женится, а вот до свадьбы никогда дело не доходило. Стала ты жертвой его очередной, сердце мне подсказывает, Лизонька, вытри же слезы, не по тому человеку ты их проливаешь. — Ах, Машенька, больно мне гадости подобные слышать, люблю я его, не может быть такого, что ты мне рассказала! Да и ком мне слезы лить, как не об Эрасте? — Может, Лиза, может. Ты молоденькая еще, глянь на себя-то. Фигурка, как у городских красавиц, личико чистое, летами еще не омраченное, ручки работящие, как у мастерицы искусной. Речь у тебя чиста, как река, мимо полей протекающая, взор нежен, словно ландыша лепесток, только распустившийся, от росы утренней непросохший. А слезы лить тебе о матушке родной нужно, на кого ты ее покинуть хотела? Чтобы старушка без тебя делала, подумай-ка! Осознание прошибло головку Лизы. Чтобы было бы с нежной матушкой ее, что в доме ветхом ждет дочь свою? Женщиной, потерявшей бы не только любимого мужа, а еще и родимую кровинку? Слезы крупными жемчужинами потекли из глаз ее с новой силой, хрупкое тело била дрожь, руки дрожали, ища поддержки в складках платья. «Правильно, милая моя, — продолжала причитать ей на ухо Манюня, поглаживая по волосам, — теперь ты все поняла. Но запомни, плакать нужно только по родным людям, а не по негодяям, которых ты знаешь всего ничего. Боль пройдет, но нескоро. Мстить не думай даже, все к нему вернется, да в таком размере, что не унесет! Возьми, — в жилистых руках было два флакончика: один с водой розовой, а другой оттенка странного, темного». Старушка пояснила: «В темном флаконе настой валерианы. Как только сердце твое юное не будет справляться с болью душевной, ты капелек тридцать с водой разведи, да в сон падай, там все тревоги твои отойдут, ты меня слушай. Про Эраста не вспоминай лишний раз, больно как в первый будет, о матушке, да делах мысли только, поняла? Справишься, милая моя, а коли снова думы темные в голову юную твою полезут, так ты ко мне сразу иди, не сомневайся, помогу, чем смогу. А теперь домой беги, да не оглядывайся, мать дома ждет». Так Лиза и сделала. Прошли годы. Живет та в доме новом с мужем, сыном и матушкой, счастливо и мирно, хранит очаг и нежность сердца своего. Эраст же был до конца своей жизни несчастлив. Винил себя в погибели души юной, не находил утешения в других девах, да и сам угасал от одиночества. Однажды, проплывая мимо берега того увидел он счастливое семейство, что горя не знают, да так это по сердцу его ударило, что повесился в тот же вечер на люстре комнаты своей.