– Что за год такой? Десять лет как работала – тишь да гладь, а только дали повышение, таки сразу какие-то проверки да нападения. Боги ко мне жестоки.
– Ой, не нагнетай, ещё не всё потеряно. Если уж Канцелярские крысы взялись за нас, то прикрывать школу не собираются. Пока.
– А я вот слышала…
Голоса отдалились, и стало опять тихо. Элина открыла глаза. Белый потолок, белые стены, ширма и скрипучая койка. Стойко пахло хлоркой и лекарствами. Какой типичный набор. Догадаться не сложно – она в лазарете.
Тогда же накатили воспоминания. Рука сама собой коснулась плеча. Сквозь горловину медицинской рубахи прощупывались повязки. Жаль, но похоже вчерашний вечер не был ночным кошмаром, выдумкой, порождением разума.
«Уверена, что вчерашний?»
Даже вздрогнула с испуга. Она и не признала его сначала, до того голос был охрипший и тихий.
«С тобой всё хорошо?»
«Возможно. Подремлю, станет лучше. А вот ты? Третий день не приходишь в себя…»
«Третий? Я же просто в обморок упала. Нельзя было смотреть на…»
Пришлось крепко зажмуриться, лишь бы опять не увидеть искорёженный труп.
«Всё что там случилось – вина Севериана! И только затем Чернобога. Помогать, лишь бы избавиться от отца… Не думала, что он такой»
Яромир промолчал. Тогда Элина спросила:
«Почему ты пропал?»
«Помешать хотел. Да перестарался чутка. Не бери в голову» – такой расплывчатый ответ больше насторожил, чем успокоил.
«Значит, понял, что они пытались сделать?» – и не надеялась выцепить из него правду. Всё чаще он отдалялся и замалчивал, ставил не в удел.
Но видимо не сегодня.
«Построить новый мир, избавиться от Богов и стать единой силой с Мореной. Да только… как и прежде мне не ясно одно: почему всех жалеет, почему давно не выжег заживо. Сил не хватает? Или сопротивления боится?»
В стенах больницы оказалось на удивление тихо. В палате на восьмерых человек их лежало лишь двое – то ли не было больше раненных, то ли всех давно выписали. А может они просто были особыми пациентами? Ближе к обеду появилась медсестра: проверила состояние, поменяла повязку, дала какие-то горькие пилюли и утвердила, что едва не все зимние каникулы ей придётся пролежать здесь.
– Знаю вас, молодёжь. Сначала: «да-да, будем осторожны», а на следующий день уже играют в снежки и сбивают себе копчик.
Так незаметно полетели дни. Запертая в четырёх стенах она маялась со скуки. Яромир восстанавливался и упорно молчал. От книг и печатных букв начало подташнивать в первый же день. Сосед попался такой же неразговорчивый, а смотреть в потолок и думать, прокручивать случившееся раз за разом, стало просто невыносимо.
Ночью её преследовали кошмары, похожие на зажёванную кассету. Раз за разом холодные руки тянулись, лишь бы забрать с собой, а она никак не хотела сдаваться. Почему же? Что заставляло бороться? Просыпаясь в холодном поту, Элина перестала бояться ночных монстров, прячущихся в темноте. Они давно поселились в её голове: эти мысли, паника и ненависть. Женя ушёл навсегда. Даже в посмертии защищал и оберегал. А она? Что сделала
она ради него?
Всё чаще после отбоя Элина сбегала из палаты и гуляла по пустынным коридорам. В тишине и пустоте было её место. Здесь мысли оглушали, а образы четырёх полупрозрачных фигур делались чётче. Она вновь стала бояться забыть, боялась, что в один день не вспомнит глаза Кирилла за круглыми очками или кашемировое пальто матери. Будь под рукой листок бумаги, получилось бы запечатлеть их? Только Женя остался забитой памятью в телефоне и множеством фотографий. Остальные – блёклые образы в памяти. Неживые и забытые.
Смотря на свои неприкрытые тканью запястья – больничная роба едва покрывала предплечья – она словно возвращалась обратно. Сердце стучало как бешенное, а пальцы впивались до синяков, но ей удавалось держаться. Станет ли когда-нибудь легче?
Единственным способом вызнать, что происходило снаружи, стали редко захаживающие медсестры, ждущие выписки не меньше неё, да посетители, коих набралось целых два.
В пятницу на полчаса забежала Аделина. Вид у неё был в очередной раз усталый, загнанный и злой. Ясно для кого каникулы и законный отдых – фантастические звери. Разделив вместе принесённые из столовой шарлотку и горячий клюквенный настой, та охотно высказала всё, что думает о нынешнем положении не только академии, но и всего имперского двора в частности:
– Скажу одно: тебе повезло не видеть этого цирка. Когда исчезли Тени, прошло наверно всего часа два, а праздник окончательно был испорчен. Бабки мне все уши прожужжали: «Плохой знак, плохой знак. Боги злятся, мир рухнет». Так и Ордены, в экстренном порядке собранные, ничем не лучше. Это второе такое происшествие в пределах академии. Так и гости на балу не абы кто – одни из сильнейших ведающих! Конечно, все захотели просто закрыть нас. Зачем разбираться и перед семьями отчитываться? Им то легко, они не вкалывали тут без продыха, надеясь заработать местечко под солнцем. Да ни в жизнь столько народа не взяли бы в подмастерья. Тем более ни в одном Доме не помогут пробиться в Канцелярию!..
– Академию не закрывают, значит? – посмеиваясь, Элина вернула к самому главному.
– Пока живём. Удивительно, но за нас вступился Дом Истории! Они, кажется, последний раз против большинства шли где-то в прошлом веке.
Поговаривают, что взяли на себя и всю ответственность за расследование. А ещё теперь по всей академии стоят патрули из Дома меча и крови. Боюсь, этот социальный эксперимент закончится помолвками, а не «снижением рисков нарушения целостности барьеров». Эти красные кафтанчики только и делают, что смущают наших девчонок!..
– Погоди. Неужели все согласились? Если никто в тот вечер не смог ничего сделать, о какой безопасности вообще можно говорить? – и вспоминая ажиотаж и панику устроенную после Осеннин, добавила: – В прошлый раз только ленивый не ткнул пальцем и возмущался о «шапочнистве».
Аделина замахала руками, словно пытаясь отогнать назойливую муху. Но оглянувшись украдкой, понизила голос:
– Наверно, от меня такое странно слышать, но… Кажется будто всё это было спланировано. Не знаю. Так папа сказал, да и не он один. Почему нечистым так легко позволили скрыться? Почему до сих пор не поймали и не упокоили? Я видела Орден Плоти в действии и могу поклясться, что они намерено не следуют протоколам. А кто их выше? Только Император и его прародительница, наша Сильвия Львовна!
Элина слушала, затаив дыхание. Не одна она, значит, почувствовала фальшь. После предательства Севира, доверять Присным Талям стало невозможно. Как Женя и сказал. Здесь каждый вел свою игру. А какую роль могли доверить маленькой потерянной?
Резко повысив голос, так, что слышать должен был и дежурный на первом этаже, Аделина притворно беспечно заговорила иное:
– Что до «безопасности»… Сам Император признал заслуги Ордена Плоти. Никто не готов пока идти против его слова. Впрочем, не так уж он и не прав. Заметила пустоту эту? Если кто и пострадал, то не серьёзно. Одержимых привели в себя, раненных исцелили. Лишь ты выделилась, да ещё пара человек – из всех присутствующих-то! А убитых…думаю, и говорить нечего, сама видела и знаешь. Мне его даже не жалко, и от этого самой как-то не по себе, но…Я даже рада, что всё сложилось так.
– А что Севериан? Наверно бегает по потолку от счастья? – Элина пыталась звучать спокойно.
Аделина впервые отвела взгляд: смотрела на заиндевевшее окно и подбирала слова. Сосед по палате демонстративно перевернулся с одного бока на другой и накрылся одеялом по самые уши.
– После той ночи мы едва с ним разговаривали. Носится как белка в колесе, каникулы насмарку. Все резко возжелали с ним поговорить и выразить соболезнования. Пресса не даёт прохода и ждёт сенсаций. А ему ещё разбираться с бюрократией и наследством, с Родом и двумя другими ветвями, учуявшими прекрасную возможность прибрать-таки себе статус главных. Даже не знаю, что с Евсеем, почувствовал ли. Если он откажется от Рода сейчас…Севериана ждут несладкие времена. Но по крайне мере теперь они оба свободны и могут решать сами, как им жить. Без угрозы попасть под родовую кару.
Кажется, из палаты Аделина ушла ещё более загруженной.
В субботнее утро вместе с обходом и типичным больничным завтраком к ней заглянул Терций. Поначалу Элина подумала, что пришёл он на внеочередной осмотр, но потом вспомнила – даже целителям нужен отдых. К тому же сегодня все разъезжались на каникулы по домам и семьям.
– Как поживает маленькая принцесса? Хотя можешь не отвечать, с такой-то едой веселиться нечему.
Из сумки он достал чайник, пару чашек и картонные коробочки. И чего все так и норовили её покормить? Должно ведь быть наоборот.
– Из «Люмьера». Кассиан расстарался, когда я сказал, что это для тебя. Всё с черникой, – на свет выглянули произведения гастрономического искусства. Разве достойна она их, после того как не сделала буквально ничего? – и даже чай. Сейчас схожу за кипятком. Сам. Тебе лежать надо.
– Мне же не в ногу попало, – попыталась пошутить, но Терций остался непреклонен.
И вот на тумбочке, выдвинутой вперёд, стоял дымящийся паром чай. Черничный чизкейк соседствовал с пирожными, и ягодный запах пробился даже сквозь въевшуюся хлорку. Элина словно переместилась в сам «Люмьер», за их круглый столик в углу. В те дни, когда впятером они ещё собирались вместе и обсуждали, что творилось в мире. Даже сосед зашевелился – невозможно такому противостоять. Терций, заметив его, пригласил к ним, и, кажется, впервые на её памяти тот засомневался. Произошла какая-то магия, но сонный и лохматый старшеклассник принял вдруг щедрый дар. Да, пусть и отсел подальше, всё же это было первое человеческое взаимодействие за прошедшую неделю!
– Ты волшебник, знаешь? – прошептала Элина, стараясь не смеяться.
– Не я. Благодари Кассиана. Он порадуется и придумает себе ещё одну хвалебную оду.
– Там сейчас наверно никого нет? Праздники ведь.
– Просторней, да. Но до сих пор вечерами не продохнуть. И не потому, что Давид не уехал, – намекал, как тот выливал на себя по три одеколона, и все шарахались. – Прости, что не заходил проведывать. И за то, что не оказался рядом тогда. Я ведь обещал доказать, что бал стоил того, а по итогу…Ты осталась одна, ещё и попала в руки к этому монстру. Защитничек, чтоб его.
– О чём ты? Как будто кто-то мог знать, что произойдёт. Да и я сама виновата: набросилась, не подумав. Как будто хоть раз силы срабатывали. Совсем слетела с катушек видно.
Она старалась отстраниться от того дня максимально ненадёжным способом – смехом и шутками. Никому не стоило знать, как каждую ночь кошмары загоняли её в угол и душили шёпотом: «виновна, виновна, виновна». Скольких погубила? Родителей, Женю, Кирилла – а кто ещё станет жертвой? Элина радовалась одиночеству и безразличию других – пусть так, зато никакой больше крови на руках. Им же лучше.
– Это не так, – мягко осадил Терций. – Ты поступила смелее любого из нас. Хотя бы попыталась что-то сделать. После появления Душ и такого же быстрого исчезновения никто уже не мыслил здраво. Страшное было зрелище. Самые высокопоставленные господа, наши наставники рыдали как дети. Дрожь до сих пор берёт.
– Наверно, хорошо, что этого не заметила, – от проницательного взгляда ничего не укрылось. Костлявые пальцы мягко коснулись её.
– Если нужно поговорить…
– Я справлюсь, – и, прежде чем услышала бы возражение, перевела тему: – Расскажи лучше, что случилось после. Я здесь как в изоляции. Медсёстры иногда обсуждают что-то, да ничего не разберёшь.
– Ладно, принцесса, пойду у тебя на поводу. Но, пожалуйста, умоляю, не забывай, что у тебя есть друзья. Мы всегда выслушаем и поможем.
По коже пронеслись мурашки. Элина часто заморгала и, выдавив улыбку, мелко закивала. Как же ей хотелось верить в это. Вот только слово дружба перестало греть как раньше. Стало больше пугать.
– Очевидно, все тем вечером поддались панике. Ученики жались друг к другу. Хранители отбивались от Теней и спасали наши жизни. Помню, Каллист с Истоминым помогали кому-то из них срывать маски. Наверно, только под ногами путались. Десма с Сашкой успокаивали первоклассников, а потом, похоже, её кто-то разозлил и, отобрав Княжнину у Зарницких, она побежала драться.
– А Дима? Что стало с ним?
И другой вопрос: что с Авелин? Конечно, та и до этого не отличалась мягкостью и восприимчивостью, но Элину не покидало чувство, что именно в этот момент ей как никогда нужна была помощь. За одну ночь лишиться обоих друзей, остаться совсем одной…
– Это тот, что размазал старшего Доманского по паркету? – Терций и сам скривился. – Они все сбежали. Уверен, в ближайшее время едва ли найдут. У Хранителей Пути и без того проблем хватает. Их главный только вчера пришёл в себя. Там отряд управился за три дня, а мне полунощный отвар по месяцу собирают. Сразу чувствуется клиентоориентированность.
Элина словно заново взглянула на Терция, на его шрамы и увечья.
– Скарядие на самом деле…смертельно?
Тот явно не ожидал столь прямого и бессовестно глупого вопроса. Приоткрыв рот, он пытался собраться с мыслями, словами, но так и не нашёлся с ответом. Повисло неловкое молчание.
– Прости, не стоило мне лезть не в своё дело. Давай представим, будто я ничего не говорила.
Терций кивнул, принимая предложение, и разговор аккуратно вернулся на круги своя.
– В общем, да. Прежде чем сбежать, заложный опять что-то там кричал про «будете страдать и подчиняться». Все делают вид, что это бредни сумасшедшего, но Обрядники уже тогда стали шептаться по серьёзному. Грядёт нечто страшное, а нас не хотят даже предупредить, дать шанса подготовиться. Это нападение доказало какие мы на самом деле беспомощные, и если бы нечистые не игрались и не щадили, одной неосторожной смертью не отделались.
– Я думала, академию сразу закроют. Раз все так этого хотели…
– Никому это не выгодно. Куда им девать пару сотен учеников? Пусть старики и твердят: «в наше время было лучше», но на деле это не так. Сильвия Львовна по-настоящему озаботилась образованием: равностью возможностей, доступностью и, конечно же, ориентиром на уверенность учеников, а не только знания. Ни в одной великой гильдии или братстве такого нет. К тому же мир неключей неумолимо влияет на наш, и сколько не противься, в один момент мы переймём и их взгляды.
– Зачем вообще академию разместили здесь? Разве не с самого начала идея звучала странно? Не проще было найти укромное местечко где-нибудь в лесу на полудненных землях?
– Иногда неключи страшнее нечистых. Наша академия не первая, пару веков назад как раз уже пытались, и даже шло всё гладко. Пока среди местных жителей не появились слухи. Охота на ведьм – любимое занятие во все времена, так и тогда. А ведающие не могут убивать неключей, только нечистых или равных себе. Иначе Боги навлекут на них кару за неисполнение долга: лишат силы или хуже – просто убьют. Поэтому ведающие в патовом положении, и Сильвия Львовна выбрала лучший вариант из возможных. Не зря академия стоит вторую сотню лет. Это лишь в этом году начались странности: нечисть активизировалась, сквозь барьер ходят как к себе домой. Может, под тысячелетие хотят всё переиграть и захватить-таки мир? Одни догадки.
Элина просто кивнула. Ей нечего было ответить, хотя на деле сотни вариантов роились в голове, прокручивались одно за другим. Что за план Чернобог приводил в жизнь? О чём говорил Женя: «они хотят построить мир на чужих костях»?
Тем временем Терций вспомнил ещё кое-что:
– Мы с Дёмой оставались с Безмолвными и запечатывали комнату – не сильно помогло, конечно. А потом заметили тебя и этого мертвеца. Прежде чем успели что-то сделать, он уже отлетел, а ты упала на пол.
– Рана несерьёзная. Целители держат здесь скорее ради профилактики, а так говорят, ничего сильно важного не задето.
– Конечно, это сейчас лёжа в палате кажется не страшным. Но в тот момент!.. Видела бы ты Дёму. Он как с ума сошёл, весь бледный и взвинченный. Сколько знаю, впервые таким видел. Он быстрее всех оказался рядом, помогал целителям, нёс едва не досюда, пока не додумались носилки сделать.
– Правда? Вот стыд то…
– Уверен, если бы не дела рода, он до сих пор сидел здесь и не отходил ни на шаг. Такого от него никогда не дождёшься, обычно он прячет эмоции и заботу, но ты...исключение. Прими к сведению, потому что мы уже давно поставили на то, когда же вы раскроете глаза и осчастливите нас своей парой.
Элина зарылась лицом в ладони. Щёки пылали, но это только злило. Что за глупости говорит? Неужели она была настолько очевидной? Дёма ведь возненавидит её. От подколок и шуточек ему будет только противно.
– О Боги, это ужасно, – простонала сдавленно. – Пожалуйста, скажи, что Дёма об этом не знает. Я не смогу смотреть ему в глаза.
– Ответь честно, он тебе нравится?
Такой прямолинейности она и боялась. Что прикажите говорить? Как не сделать хуже? Одно дело, когда Десма сводит всех и каждого, и можно отшутиться, сбежать, спрятаться. Другое, когда спрашивает не абы кто, а его лучший друг, и надеяться на сохранность тайны, то же что розовые очки вернуть на место – наивно.
– Не знаю. Это и не важно ведь. Просто не надо втягивать Дёму. Несмешная получится шутка.
Опять это выражение лица. Так и Десма смотрела, будто знала больше, видела шире. Да только и Элина помнила, чем грозит пустая вера в сказки.
– Не прячь голову в песок, а смотри на вещи прямо, ладно? Я не собираюсь учить тебя жизни, но не упусти то, о чём потом пожалеешь. Послушай…
Терций вдруг осёкся, губы поджал недовольно.
– Я всё понимаю, – опять вернулось чувство вины, того, что лучше ей сейчас заткнуться и сгладить всякие углы. Только что-то пошло не так.
– Не в этом дело…
– Carpe diem. Лови мгновение, пока не стало поздно. Ты ведь это пытаешься донести? Если ничего не делать, потом будешь жалеть: счастье было рядом, а ты слишком трусливая и неуверенная упустила его.
– Принцесса…
– Часики тикают, время идёт, – Элина нерадостно улыбнулась. – Успевай, пока можешь, а то потом не сможешь, и станешь себе главным врагом. Даже в старости не будет чего рассказать внукам…
– Скарядие смертельно, – перебил резко и, казалось, невпопад. – Даже если пьёшь все настои и лекарства, рано или поздно умрёшь. Год, два, в лучшем случае лет десять. Поэтому каждый день я боюсь, что, заснув, не проснусь, что завтра для меня не будет. Но боюсь я не смерти – плевать, хоть прямо сейчас ройте яму. Я боюсь, что чего-то не успел. Просто потому что струсил, устал или не поверил. Потому что решил – мне это не важно и не нужно. Понимаешь о чём я?
Она кивнула повинно, быстро растеряв всякий запал. Догадки оказались верны. Только не так хотелось выведать это. Руки вцепились в одеяло. Как велико было желание вновь спрятаться и уйти от разговора. Терций всегда оставлял впечатление неунывающего человека, давно принявшего свои изъяны, свои шрамы и болезнь. Но, похоже, она ошиблась. Не суди книгу по обложке.
– Я не люблю говорить об этом, и ты, уверен, ни разу не слышала, как кто-то из наших поднимал бы «щекотливую тему». Но ты удивительная, знаешь? Мне в самом деле хочется рассказать. Наверно, потому что знаю: постараешься понять и влезть в мою шкуру, даже если это значит испытать и всю ту боль тоже. Я давно раскусил тебя, мать Тереза и принцесса Диана в одном обличье.
– Не говори глупостей, – как вообще на такое можно ответь? – По твоим словам, я прямо-таки идеал. Но это не так.
– Идеальных нет, – согласился, – но разве тот, кто пытается в каждом разглядеть лучшее и каждому дать шанс «побыть человеком», не достоин хотя бы уважения? Немногие готовы ценить людей за то, что они люди: с чувствами, страхами и желаниями.
Должно быть это лучшая похвала за всю её жизнь. Столь ненавязчивая и простая. Пусть и совсем не похожая. Хотелось рассмеяться, а может и заплакать, но вместо этого Элина попросила:
– Так ты расскажешь?..
Терций посмотрел ей прямо в глаза и, выждав некоего мгновения, а может разглядев-таки что-то, начал:
– Прошло уже где-то полтора года. Официальная версия, всем известная, звучит так. Мой брат, его друг и я поехали летом на места поклонений: в Горемыловку, где якобы похоронен Хорс. Разыгралась непогода, мы заплутали и набрели на полунощые земли. А там Железные стражи. Его друг погиб, я оказался заражён.
Холод сковал его голос. Так зачитывали протоколы и приказы, но точно не делились болью.
– Значит, всё это не правда?
Терций медленно кивнул.
– Сказки брата, лишь бы отбелиться перед Канцелярией, – вздохнув глубоко, он готовился к настоящему и неприкрытому. – Это действительно случилось летом. Только вот никуда мы не ездили, а остались дома. Тот день был обычным, настолько, что стёрся бы из памяти в ту же ночь. Но вместо этого стал роковым. Они перебрали, Гера и Лёва. Как школьники дорвались до отцовской винной коллекции. А потом и вести себя стали соответствующе. То на крышу залезут и горланят, то разобью тётушкин сервиз. Напоследок им захотелось поохотиться. На неключей.
Произнесённая в слух правда обожгла язык. Он скривился.
– Я пытался их остановить. Мы не можем вредить неключам. Не должны. Поэтому, когда они стали, как зверьё последнее, бросаться на местную детвору, я вступился. И так навсегда лишился возможности ходить. Гера попал куда-то в нерв, ноги отказали.
– Но почему тогда?..
– Целители могли бы вылечить, будь это открытая рана. Будь это сломанная спина или проткнутая насквозь печень. Но всё дело в мече брата. Он создал его сам. Из праха нечистых, из закалённой стали полунощья. Это хуже яда. Даже хуже Скарядия. Ведь скорее всего я бы умер в тот же день, – Терция вдруг охватила злость. – Но разве мог Гера это позволить? Был один обряд, за который он упёк человека на пожизненное. «Скупь-жель» да только не простой, а ещё хуже. Нужно было принести жертву Морене. Человеческую жертву. И тогда она поменяет жизни и судьбы.
Терций замолчал, и эта тишина сказала всё сама за себя. Элина потянулась и аккуратно разжала до побелевших костяшек сжатые в кулак пальцы.
– Поэтому ты его ненавидишь?
– Лучше бы он оставил меня тогда. Лучше бы Лев бежал, не оглядываясь. Я занял его место. Я убийца. Да и что толку если стал калекой, которого то пинают и смеются, то затем жалеют. Что из этого хуже? Даже не знаю. Для большинства я второсортен, лишён будущего, пародия разрушителя. И ведь всё это правда. У меня почти нет сил. И нет времени.
Элина кожей чувствовала всю боль и ненависть. Вот значит, каково это? Она впервые оказалась по другую сторону, когда хотелось переубедить и поддержать, доказать, что сказанное – лживые слова. Убеждённость Терция резала по живому – словно её отражение, да только искажённое зазеркальем.
– Знаешь, – волнение губило искренность, но Элина радовалась, что вообще нашла слова, – а я, наоборот, рада, что ты сейчас здесь. Пусть цена и непомерна. Если бы в тот день ты умер, мы никогда бы не узнали друг друга. Весь мир бы изменился, лишился такого прекрасного человека и друга. Представь, что бы сказал Дёма. Или Каллист с Десмой. Ты много значишь для них, и поверь мне, я-то знаю, потеря близкого навсегда оставляет след в нас, до конца дней. И плевать должно быть, что там говорят всякие пираньи. Они найдут к чему придраться, даже если ты само совершенство. А шрамы…Десма научила меня, что стыдиться и скрывать самих себя – только вред. То, что там думают другие, только их проблемы. Всё же иногда её стоит послушаться.
Кто бы мог подумать, что Эля-неудачница возьмётся убеждать кого-то в том, как нужно любить себя. Откуда ей вообще такое знать?
Терций мотнул головой, но после всё же не выдержал и потянулся за объятьями. О его тактильности знали все, но сам он намерено сдерживался. Теперь Элина думала: «Не из-за того ли, что боялся, вдруг им будет противно?»
Ухо обжигало чужое дыхание, прерывистое, но медленно приходящее в норму. Тогда же тихий шёпот сказал:
– Спасибо.
***
Ночью Элина проснулась от кошмара. Кожа плавилась. Дым клубился в горле. Всё пылало. Перед глазами плясали языки пламени.
Оглядев тихую безмятежную палату, она с трудом выдохнула. До чего же реалистичный сон. Хотелось сбросить его, как наваждение, и позабыть навсегда.
Поднявшись с кровати, Элина тихонько выскользнула в коридор. В новогоднюю ночь никому не было дела до пациентов. Воспользовавшись этим, она поднялась выше и проскользнула сквозь служебный ход на открытый балкончик. Обычно целители здесь курили – пепельницы стояли в каждом удобном углу.
Вглядываясь в темноту, разбавляемую лишь далёким светом фонарей, Элина не могла избавиться от дурного предчувствия. Как могли они с Яромиром настолько расслабиться? Как могли посчитать, что половины обряда достаточно, и до нового тысячелетия ещё куча времени? Как могли, в конце концов, дать Чернобогу свершить его ужасный план, принять за кого-то неважного, неопасного, готового в любой момент сыграть по их правилам?
«Яромир?» – и пусть молчал, от неё не скрылся тихий шорох. – «Что нам теперь делать? До Комоедицы ещё два месяца, разве можем столько ждать? Неужели не подойдёт другой обрядный костёр, другой пир жизни? Как ты и говорил? Пусть хоть какой-то запасной вариант будет, лишь бы не сидеть на месте…»
«И какой же?»
Он словно издевался над ней. Элина не понимала, что говорила не так.
«Это ты мне скажи. Не Везнича ведь слушать? Даже если заставлю Севериана убить меня, этого мало. Что если обязательны клятвы, Шерт, что угодно? А если в этот раз Дващи Денница просто не сработает? Ты ведь был прав. Нельзя останавливаться на одном…»
«Вот значит как. Любо-дорого дела делаются. Клятвы, обряды, слова. И никаких рук в крови? Совсем на вас не похоже»
Что-то щёлкнуло у неё в голове. Догадка.
Эти интонации, эта жестокость…
«Ты не Яромир»
Едкий смех стал подтверждением. Как же сразу не поняла? Как не узнала эту бессердечность, эту ненависть?
«Мороз»
«Долго же водил за нос. Такая значит у вас крепкая связь была?»
Не в бровь, а в глаз. Утонув в своих переживаниях, Элина не замечала ничего вокруг. Даже того, что, казалось, творилось у неё в голове. Если бы Мороз не захотел…
как долго бы она не подозревала?
«Что тебе нужно? И где Яромир?»
«Белый бог здесь, в моей вотчине. Причитает, как легко справится с моим тятей, да больно много слов» – не прикрыто бахвалясь, он сознавал свою над ней власть. –
«Хочешь вызволить его? Так приходи. Чего ж трусишь?»
Как она должна была это сделать? Идеи загорались одна за другой и также быстро потухали. Если только подговорить Смотрителя? Или найти ту самую брешь из Диминых рассказов? Или?.. Но мучительные попытки остались бесплодны.
«Хотя нет, знаешь. Ты нам пока не нужна. Безвольным девчонкам нечего делать в наших планах»
«Это мы ещё посмотрим»
«Думаешь, я шучу? Думаешь, мало на празднестве было? Так я и добавить могу, только попроси»
Элина шагнула вперёд и накрепко вцепилась в перила. Точнее не она, а её тело. Оно не слушалось больше, подчиняясь Морозу, и стало абсолютно чужим. Предатель. Сердце билось заполошно, дыхание сбилось. Кажется, скоро накроет паника.
Если Яромиру Элина доверяла, ведь знала, что тот не причинит вреда, то сейчас боль – вопрос времени. Носом хотел ткнуть в её беспомощность. Свою всесильность.
Ногами встала на перила. Ветер колыхал волосы. Внизу была тьма.
Элина пыталась сопротивляться. Пыталась говорить, дёргаться. Бояться. Но могла только дышать.
Как в замедленной съёмке ощутила падение. Нога соскользнула. Как зажёванная плёнка на периферии сознания звучал надоедливый смех.
Она упала на спину.
«Запомни в чьих ты руках. Сиди смирно и будь умницей, пока хозяин не позовёт»
Захотелось плюнуть ему в лицо. Но даже этого не могла себе позволить.
Она заложница в собственном теле.
***
День выписки подошёл даже раньше, чем Элина могла надеяться. Медсёстры сжалились и, стребовав «честное пречестное» – не перенапрягаться и обрабатывать рану, – отпустили.
– Негоже проводить все праздники одной в четырёх стенах.
Но Элина пожалела, что уходит. Ничего ведь не изменится. Вернётся в общежитие, комната станет той же палатой. А здесь гложущее чувство ускользающего времени притуплялось. Словно она ни при чём, словно не ей решать судьбу человечества. Одной.
А мир за белыми стенами не изменился. Ученики куда-то спешили, смеялись, обкидывались снежками и делились подарками. Элина как никогда чувствовала себя чужой. Призраком, чей голос слышат лишь птицы да деревья. Разве заслужил этот мир столь ужасную спасительницу? Хорошо, что только они с Северианом знали об этом. Иначе как бы смотрела людям в глаза?
Общежитие встретило привычным ворчанием Сипухи и непривычной тишиной. Конечно, каникулы ведь в самом разгаре, и многие разъехались по домам. Это у неё больше никого нет. Даже места, которое можно назвать домом. Их маленький загородный коттедж, наверно, давно разобрали по кусочкам всякие, кто сумел дотянуться.
Новогодние украшения, развешанные на дверях и зеркалах, только навевали тоску. Первое января она встретила в палате в окружении медперсонала – те всячески пытались поднять больным настроение, но заменить родное тепло и искреннее веселье не могли. Впрочем, Элина не из тех, кто стал бы жаловаться. В их семье было два типа «новых годов»: светский и домашний. Светский выпадал нечасто, когда они приглашали кучу гостей и страдали, пытаясь ублажить каждого. Но домашний в сотни раз был хуже. Они втроём садились часов в десять за стол, ломящийся от изысканной еды, неловко смотрели передачи по телевизору, а стоило, наконец, пробить курантам, выдыхали и ложились спать. Для кого пытались казаться идеальной семьёй?
Поэтому маленькое, но искреннее поздравление от медсестёр, их подарки – конфеты, песни, игры и поддержка стоили во сто крат больше, чем все те новые годы, что унесли с собой её пятнадцать лет.
В комнате оказалось пусто. Вот же Аделина удивится. О выписке не знал никто, даже сама Элина до сегодняшнего утра. Родная комнатушка, захламлённая ещё сильнее, вызвала странное желание прибраться и разобрать всё то, до чего обычно не доходили руки. Казалось, прошла целая вечность. И ей бы упасть на пол или кровать, уставиться в потолок и не изменять себе – думать, винить и страдать, но…
Осталось ещё одно не оконченное дело.
Элина прошлась обратно до лестницы. В закутке пряталась дверь с табличкой «201». Не дав времени на сомнения, Элина настойчиво постучала. Раз, два. Тишина. Снова, но уже громче. И без ответа.
– Тут кто-нибудь есть?
Может её решили игнорировать? А может здесь никого и правда нет. Впрочем, на ум пришло ещё одно место, где часто бывала Авелин. Храм Морены. Есть у них глупая привычка надеяться, что Боги помогут и утешат.
«Но Боги так же беспомощны, как и люди. Они не возвратят близких» – так говорил Яромир.
Если в обычные дни холм обходили стороной, то сейчас тут царило полное запустение. Мёртвая тишина. Только вороны да воробьи летали над головой. Вдруг это Севир следит за ней? От глупой шутки разозлилась.
Элина впервые была здесь одна и совсем растерялась. Что там нужно делать, когда врываешься на «святые земли»?
«Требу принести» – милостиво подсказал Мороз, –
«хотя с такими как ты матушка якшаться не любит»
Она похлопала себя по карманам. Пусто. Глупо даже надеяться. Неужели придётся возвращаться? Это ещё полчаса в никуда, а Авелин может и не быть здесь. Тогда кровь? Эх, а плечо-то почти зажило.
«А просто так нельзя войти? Съест она меня что ли?»
«Вполне может» – он злорадно засмеялся. –
«С жалкими подобиями Богов такое и сработало бы. Но матушка не терпит неуважения. Неразумных легко проклянёт. Хотя погоди, может уже успела тебя проклясть? Смерть так и кружит вокруг, пусть и не смотрит прямо в глаза»
«Спасибо, обнадёжил»
В поисках чего-то острого Элина осмотрела и другие статуи. В ногах Тары нашлось блюдце, доверху наполненное конфетами «Василёк» в голубой обёртке, а рядом подмёрзшие и иссохшие дольки яблок.
«А если украсть подношение?»
«Не занимайся богохульством. Даже мне такого нельзя»
«Других дел что ли там наверху нету, только наблюдать за нами смертными?»
Элина уже собиралась идти дальше, бездумно смотреть вдаль и сдаваться. Но тут в солнечном свете рядом с блюдцем что-то блеснуло. Нож. Кто-то забыл его. Только в таком ей и могло везти – в причинении себе вреда. Пройдя вновь по кругу до дверей храма, она склонилась над статуей Морены и закатала рукав ровно над пустующей чашей. Деревянная рукоятка успела нагреться в скованных пальцах, а ровно дышать мешали не только ехидные слова Мороза. Затупленное лезвие неаккуратно съехало по запястью, пришлось надавить сильнее, лишь бы пошла кровь.
– Ты что творишь?!
Не успела обернуться, как нож выхватили из рук и бросили на землю.
– Не ты ли клялась, что заниматься таким не будешь? Что боли боишься?! Всё, забыла уже?
Авелин едва не трясло. Как будто специально она с силой сжимала ей запястье, делая только больнее. Элина застыла, глупо хлопая ресницами. Что-то было не так.
Что-то с Авелин было не так.
– Нет, не забыла. Просто мне надо было как-то попасть в храм. С тобой поговорить вообще-то, – выдохнула и попыталась отодвинуться на пару шагов. – И да, и тебе всего наилучшего, давно не виделись. С новым годом там.
Сарказм никак не повлиял. Веснушчатое лицо совсем осунулось и побледнело, а под глазами залегли синяки.
– И ради этого сбежала из лазарета?
– Меня выписали. Пару часов назад. Но перенапрягаться пока не стоит, – поморщилась и, не выдержав, попросила: – Ай, ну больно же! Отпусти.
– А до этого тебе нравилось.
– Лучше меня знаешь? Будь другой выход – ладно, но здесь ведь никуда не попасть без требы! А ждать я больше не могу…
Авелин сжала челюсть и глянула исподлобья. Элина в ответ выпрямилась, едва не вставая на носочки – от своего не отступит. Да и было бы из-за чего сейчас ссориться. Иногда казалось, что лучше иметь дело с древними Богами и нечистыми. Они хотя бы понятны в своих намерениях: сделать больно, убить, использовать. С ней же одни догадки.
В конце концов, атмосфера смягчилась. Чужой взгляд прошёлся наждачкой, но перестал угрожать мгновенной расправой – почти хороший знак. Авелин отступила.
– Пошли. Не забудь попроситься.
Вот и всё. Временное перемирие.
– О Владычица холода, О Владычица смерти. Прими жертву и позволь скорбеть о мёртвых.
Ничего вновь не воспрепятствовало. Имели ли вообще ритуалы смысл? Слышал ли её кто-то? Разве захотела бы Морена впускать потомка своего заклятого врага?
Не сказав друг другу больше ни слова, вдвоём прошли в божью обитель. Внутри от топленой печи и жаровни исходил такой жар, что с зимнего холода показался настоящей пыткой – щёки, нос, пальцы защипало до слёз. Элина и не заметила, как успела промёрзнуть. В отличие от прошлого раза сегодня в храме несли службу несколько восьмибожников. Только все словно близнецы: одинаковые и не запоминающиеся. Единственным ярким пятном было их одеяние. Несколько слоёв ткани цветом от индиго до изумруда перевязывались тугим поясом, а сверху утеплялись подбитым шерстью жилетом в пол. Даже смотреть на них жарко.
Одна из служительниц подошла к ним, но, прежде чем успела спросить что-то, Авелин указала на слабо кровоточащее запястье Элины. Лицо женщины вытянулось:
– Это кто же надоумил?! На такую требу Владычица не ответит ничем хорошим. Такой силы обряд сплетает долгом! И чему вас только учат…Хорошо, что Старший не здесь. Всем нам несдобровать бы было!
Под нескончаемые причитания порез неаккуратно залечили – приглядись и увидишь бледную полосу. Авелин не стала ни перед кем объясняться и просто увела на их старое место. Здесь царила желанная уединённость. Конечно, если не считать буровящего издали взгляда служителей. Вот же любопытные Варвары…
Пока обе не скинули тяжёлые накидки и не придвинули одну из лавок ближе к огню, нарушить тишину никто не решался.
– Давай. О чём ты там так желала поговорить?
– Знаешь же о чём, – и, набрав побольше воздуха, как перед прыжком, сказала заветное имя, – о Диме.
Громкий колючий смех оглушил.
– А чего о нём говорить? Добился своего, нашёл братца и теперь всегда будет рядом. Скатертью дорожка. То, что сотворил…Уже нет пути назад.
Элину словами давно не купишь – смотри и чувствуй. Может Авелин и старалась отстраниться, винить Диму, делать вид, что ей не больно. Что она не человек вовсе, а бездушная машина. Но это её плечи дрожали, а грудь вздымалась часто. Её пальцы сжались добела. Её глаза покраснели.
– Я хотела узнать в порядке ли ты. И теперь вижу, что нет, не в порядке, – сама старалась совладать с тяжестью на сердце. – Терять близких больно. Скрывай, закрывайся сколько хочешь, но, ничего не изменится. Боль никуда не уйдёт…
– Не говори так, будто он мёртв!
Та повернулась-таки лицом и с понятной яростью, бешенным воспалённым взглядом уставилась, словно больше всего сейчас желала заткнуть её. Элина на мгновение зажмурилась, готовая к удару, но быстро одернула себя. Может даже лучше, если Авелин «выпустит пар». Синяки всё равно залечатся, зато станет легче, и никто не пострадает. Только вместо кулаков в ход пошли горькие слова.
– Эти планы, разведка и наивная вера…Я подыгрывала ему. Только бы не корил себя, делал хоть что-то. Понял, что не одинок, что есть те, кому он нужен. А оно вон как оказалось. Лучше будет убивать, лучше станет неупокоенной нечистью, отдаст душу, но пойдёт за братцем…Между жизнью и смертью, будущим и прошлым, я для него самый неугодный вариант.
Элина не могла пошевелиться и даже рта раскрыть, выдавить хоть что-то. Лучше бы дрались. Там просто и понятно. А что делать с Авелин, давящейся слезами и всхлипами?
– Опять все бросили, хотя клялись «быть всегда вместе». Пресловутое всегда! Двоих не вернуть, Дима скоро сам уйдёт за грань. А ты милая Авелин – бессердечная ледышка. Тебя не тронет ничего, наша Снежная Королева! Борись одна, живи одна!..
Больше продолжать она не могла и спрятала лицо в ладонях. Элина решилась придвинуться ближе и прислонилась к чужому плечу. Не всем нужны объятья и прикосновения, она знала это, но ни на что другое не была способна. Никудышная поддержка, никудышная замена друзей. Но по крайне мере, она хотя бы старалась.
– Мы ведь можем ещё спасти его, – и, пытаясь воодушевить и саму себя тоже, выпалила. – Весь тот план. Почти всё готово. Если постараться, кажется реальным вернуть Диму обратно.
– План, – с заложенным носом и шмыганьем сарказм совсем утерял силу. – Это детские игры, а не план. Столько переменных, не принятых в расчёт. Мы сами скорее присоединимся к нечистым, чем найдём его. У нас ничего нет. Особенно времени.
– Дима не настолько глупый. Он не повёлся бы на нерабочие идеи, только из-за того, что ты его поддержала и попыталась создать видимость веры. Осталось последнее. Найти способ попасть на ту сторону. И я сделаю это.
– Откуда ты такая, а? Откуда в тебе наивность эта, надежда в лучшее, когда на деле всё катится на дно? Не надоело помогать любому нуждающемуся?
Ответ затерялся где-то между чужой усмешкой и затухающей жаровней. Скоро станут традицией – такие вопросы. Почему же все так упорно
ненавидели её? Недостаточно старалась? Или всё дело в том, как любая помощь оборачивалась кошмаром?
Но пусть будет посмешищем, изменять себя, менять и перестраивать – не будет.
– Я не прошу считать Жанной Д’Арк и верить в чудо. Но если существует хоть какой-то крошечный шанс, а мы побоялись и опустили руки… Я не прощу себя.
Авелин глубоко вздохнула, вновь готовясь к гневной тираде. Только вместо этого рыжая макушка устало легла на подставленное плечо.
