Глава двадцатая "Собака"
9 октября 2013 г. в 22:36
Аманда просто дура! Ну как можно так поступить за моей спиной?! Если бы я только знала, во что выльется наш пустой ночной разговор, то выпроводила бы её в комнату брата! В центре Стейнбека, кроме консервных банок да грузовичка, смотреть нечего, потому я потащила Аманду в дом, где жил писатель, но тот оказался закрыт, чему я скорее даже обрадовалась, ведь мы сумели попасть в супермаркет не в час-пик и купить всё необходимое для кулинарных изысков Аманды. И всё равно пришлось отстоять приличную очередь, потому что, как бывает перед каждым Днём Благодарения, у всех неожиданно закончились продукты, подчистую — надо, как на случай войны, запастись, ведь завтра магазины не будут работать до самого вечера!
От нечего делать мы решили обследовать гараж, заваленный коробками с вещами братьев, хотя старший брат уже лет так пятнадцать жил отдельно, а другой четыре года назад закончил колледж. Моего ничего не осталось, потому что свои вещи я перед колледжем отвезла в благотворительный магазин. В Древней Греции перед свадьбой невесты приносили свои детские игрушки в дар богине Артемиде. Вот и у меня было такое же своеобразное приобщение к самостоятельной жизни. Рядом не было уже мамы, которая могла меня остановить, сказав, что это память. Впрочем, в отличие от соседей, в наш гараж помещалась хотя бы одна машина. Двух здесь давно не было, а пяти и подавно. Никому не нужный хлам, оставшийся после братьев, отец, наверное, выкинул бы, если б у него хоть до чего-то дошли руки. Хотя, как сказала Аманда, он может и рассматривает вечерами детские вещи. Вырастил троих детей, и в итоге, как все родители, остался один в доме. Умеет же Аманда испортить настроение одной фразой!
Она остановилась около стенки, на которой висели два велосипеда, и опустила руку на одно из седел, будто это был её живот — так же нежно.
— Давай покатаемся по району, пока не стемнело?
— А тебе, разве, можно? — спросила я, хотя и была уверена, что кататься ей ни в коем случае нельзя.
— А чем это отличается от тренажёра? Наоборот мышцы подкачаю. Легче рожать будет. На этой неделе мы пропустили всю аква-йогу. И вообще я хорошо катаюсь, так что не упаду. Я читала в блоге у одной мамы, что она до сороковой недели ездила на велосипеде.
— Слушай, давай не будем экспериментировать, а? Она пусть катается, а тебе не надо.
— Мне надо! — отрезала Аманда и потянулась к велосипеду, чтобы снять с крюка.
— Я сама!
Ну что, если не удаётся убедить не кататься, надо хотя бы уберечь её от поднятия тяжестей. Я позвала отца, в надежде, что он откажется накачивать шины, и мы никуда не поедем. Но вот черт разберёт этих мужчин! Он не только накачал колеса, он ещё её подбодрил.
— Моя жена с первым ребёнком тоже каталась на велосипеде. Мы тогда даже не задумывались, что от этого может быть вред. Молодые были. Вот с Кейти всю беременность тряслись. Все-таки рожать надо рано, а не как сейчас, только к сорока раскачиваются. Даже с Эйданом я ещё в походы ходил, в теннис играл, а с Кейти уже как-то тяжело всё давалось.
— Не ври, пап, ты и со мной в горы ходил, и в теннис играл и ещё много чего делал.
— Да, но ты не знаешь, чего мне это стоило. Ну, хорошо вам покататься.
Мы надели шлемы и отправились осматривать местные достопримечательности, которые составляли припаркованные у домов машины. У нас здесь, признаться, как в автомобильном музее Рино, можно кучу старья на четырёх колёсах увидеть. Не могут люди выкинуть своих динозавров — кто в гараже хранит, кто на улице под навесом, кто укрывает брезентом, а кто выставляет на всеобщее обозрение свою рухлядь. У некоторых эта рухлядь даже заводится каким-то образом и проходит техосмотр. Старики любят собираться на парковках перед каким-нибудь торговым центром и вспоминать, как молоды они были и с ними их кони. Неужели и мы такими будем? И наши дети с интересом будут разглядывать машины, которые управлялись людьми. Хотя уже сегодня я предпочла бы робота!
Я лично не смотрела на машины, которых с прошлого лета ни убыло и ни прибыло. Я не сводила взгляда со спины Аманды. Внутри всё дрожало от одной только мысли, что она может упасть. Я пыталась гнать от себя негатив, зная, что мысль материальна, но ничего не могла с собой поделать, поэтому после пятого блока умоляюще закричала Аманде в спину, что у меня уже болят ноги, и я хочу есть! Впрочем, живот у меня действительно сжался и прилип к позвоночнику, но все же не от голода, а от тревоги за эту совершенно безбашенную особь женского пола. Животные никогда бы не стали так рисковать потомством!
Дома отец встретил нас макаронами с сыром, что сразу напомнило школьные годы. Когда мама слегла окончательно, мы — тогда Эйдан жил ещё с нами — перешли на ужины из микроволновки. У меня взяло год изучить поваренную книгу и начать готовить что-то, что двое моих мужчин могли бы съесть. Я до сих пор вспоминаю еду в доме моего серба, хотя я и уходила оттуда со слезами, ведь у него была мама, а у меня больше не было.
Отец остался смотреть спорт, а мы пошли ко мне. Ложиться спать было рано, хотя относительно свежий воздух нашего городка навевал сон раньше положенного, или же сказалось вечное студенческое недосыпание. Но учёба и тут не дала расслабиться. Мы завалились с ноутбуком на кровать и стали выбирать курс на зимний семестр. В итоге мы остановились на типографии. Имя преподавателя было незнакомым. Однако, перспектива скинуть за три недели обязательный курс, обещающий быть жутко нудным, стоила риска.
Аманда, как всегда, лежала на боку и наглаживала живот.
— Что-то не очень ему макароны понравились, — сказала она то ли мне, то ли себе. — Распинался. Будешь трогать?
Я отрицательно мотнула головой и пробурчала:
— Знаешь, оказывается, существует примета, что если тронуть живот беременной…
— Сама забеременеешь, — закончила за меня Аманда. — Знаю, знаю… А ещё знаю, что беременность воздушно-капельным путём не передаётся.
— Ну это как посмотреть…
Ну и чего я покраснела на смороженную глупость, будто мне десять лет, и я только недавно точно узнала, откуда берутся дети. Последнее время я постоянно краснела под испытующими взглядами Аманды. Я решила перевести разговор в безопасное русло и спросила:
— А мы в Рино полетим или поедем?
Аманда перевалилась на спину и стала изучать вентилятор под потолком.
— Я бы хотела на машине, чтобы от матери не зависеть. Да и вообще я думала, что мы куда-нибудь с тобой смотаемся. Перспектива неделю с лишним торчать с матерью меня не прельщает. Ты в Вирджинии-Сити когда-нибудь была?
— А где это?
— Понятно… Что ты в школе на литературе делала? Или, кроме Стейнбека, ты никого не знаешь?
Опять этот пренебрежительный тон, ну за что? Я попыталась улыбнуться, поощряя Аманду на развитие мысли.
— Это тот город, в котором ничего не происходит. Самюэль Клеменс в нём журналистом работал, и весь город теперь ему принадлежит — вот бы он порадовался при жизни. Они таблички на все здания повесили — типа, салон Марка Твена, банк Марка Твена…
— Ну и? Что там делать?
— Нечего, как и везде у нас на Диком Западе. Но там главная улица выдержана в духе того времени — будто город-призрак. Под ногами все скрипит, не то что в Универсал-Студио, где все картонное.
— И смысл, если в салун нас всё равно не пустят…
— Тебе что, выпить хочется? Так попроси отца вина купить. Даже моя святая мать мне наливала. Неужели…
— Я всё перепробовала в доме серба, там никого не смущало то, что мы несовершеннолетние. Вообще бред какой-то — голосовать можем, а вина купить — нет.
— А ты сможешь сама доехать до Рино? У меня сейчас за два часа все разболелось, а за рулём…
— Доеду, конечно. Так ты бы сказала, что спина болит, мы бы остановилась и походили немного.
— Да в машине ничего ещё было, а вот как вышла. Ну и черт с ним, не сидеть же дома всю беременность. Доктор сказал, что сейчас самое лучшее время для путешествий, а вот в третьем триместре уже тяжело и опасно.
Тут к нам заглянул отец поинтересоваться, когда мы собираемся ложиться спать. Обалдеть — неужели он до сих пор ложится спать в девять вечера! Хотя, что ему ещё делать — так быстрее ночь пробежит, и он пойдёт на работу в свой банк. Наверное, всё ещё не может насладиться счастьем спать ночью. Он лет до десяти со мной нянчился, работая в ночную смену.
— Слушай, мне кажется, он жутко по тебе скучает, — сказала Аманда после ухода отца. — Почему ты никогда не ездишь к нему на выходные? Ну хоть раз в месяц? Два часа ведь, не восемь, как мне. К тому же, моя мать не особо скучает. Она у нас общественница, у неё всегда куча дел — от распродаж барахла всей улицей до выставки биглов.
— У вас собаки?
— Не у нас, у неё. Последний раз я насчитала восемь биглов.
— Сколько?
— Она состоит в обществе по спасению этих вечно тявкающих идиотов. Она их по приютам собирает, чтобы их не усыпили, а потом ищет им новых хозяев. Только они никому не нужны, вот и живут у нас. Признаться, временами меня охватывало желание погрузить клетки в машину и отвезти обратно в приют, чтобы им там вкололи, что и планировали.
— Аманда…
Она смотрела на меня чистыми голубыми глазами и гладила живот.
— Погоди, вот когда они лаем тебя в пять утра разбудят… — и тут же серьёзно спросила: — А почему у твоего отца нет собаки? Ему бы было не так скучно одному.
— Ой, не надо про собак. У нас такая история была…
И я рассказала, как случайно прочитала на форуме сообщение о том, как одной тётке стало тяжело ухаживать и за ребёнком, и за собакой, поэтому она решила отвезти её в общество спасателей овчарок, чтобы те пристроили псину в хороший дом. Однако в обществе сказали, чтобы она везла собаку в приют для животных, и уже оттуда они её заберут. Только в итоге эти сволочи отказались забирать собаку, и приют принял решение по усыплению. Осталось два дня, чтобы найти желающего взять собаку. Такое подросткам, потерявшим маму, читать строго запрещается. Я весь вечер долбала отца этой собаки, и в итоге он согласился позвонить в приют. Ему ответили, что собака не прошла поведенческий тест и не подлежит усыновлению. Её могут взять только люди из того самого сообщества под свою личную ответственность, и через них мы можем забрать собаку, если пожелаем. Времени остаётся на всё про всё до следующего полудня. Отец тут же позвонил в это общество, где милая дамочка сказала, что собака не прошла и их поведенческий тест, потому они её и не забрали. Но тут включилась в разговор я и стала просить их забрать для меня собаку. Тогда дамочка рассказала то, что бывшая хозяйка не пожелала озвучить общественности. Оказалось, что у собаки боязнь разлуки, и когда её оставляли дома, она разносила всё к чертовой бабушке, а в последний раз разбила стекло и сиганула со второго этажа. Такую собаку нельзя ни на минуту оставлять одну, потому что она может в страхе покалечить и себя, и окружающих. Короче, дамочка закатила мне лекцию на полчаса, а в конце разговора на моё очередное «я смогу справиться с этой собакой», выдала — хотя бы посмотри на неё. Что ж, я тут же погнала отца в приют, потому что ещё не сдала тест и могла водить только в присутствии взрослого.
Собака оказалась чудесной — тёмная овчарка в тридцать с небольшим фунтов. Она облизала мне руки и всё время глядела на меня печальными глазами, виляя хвостом. Я поняла, что без собаки не уйду. Я даже не помню, пытался ли отец меня отговорить, но служитель приюта прочитал ту же лекцию, что и представительница общества. Он пытался объяснить, что такую болезнь одной любовью не вылечишь; нужны специальные знания, но от этой собаки уже отказалось трое тренеров, посчитав её случай безнадёжным. Но я упёрлась рогом. Мне казалось, что я дала обещание хозяйке. В тот момент отец подписал бы все, что угодно, только бы я не заплакала. Вся эта затея была изначально провальной, потому что сиделки для собаки у нас не было, и мне бы радоваться, когда позвонила тётка из сообщества сообщить, что собаку всё же забрал их тренер, а я ревела белугой, словно у меня её украли.
— Как думаешь, она тебе наврала? — спросила Аманда, когда я закончила рассказ. — Может, отец её попросил, чтобы ты не переживала?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Тогда я свято верила, что собаку увели из-под носа, а сейчас… Наверное, ты права, они и сами не хотели мне её отдавать, беря на себя такую ответственность. Сейчас я понимаю, что вытянуть такое больное животное было бы мне не по силам, но тогда я в себя верила без меры.
— Знаешь, — Аманда откинулась на подушку. — Я иногда думаю, а что если я не справлюсь…
— Ты справишься. Я уверена. К тому же, ты не одна.
— Я совсем не хочу, чтобы мать воспитывала моего сына, — резко оборвала меня Аманда, а я поджала губу, ведь я говорила о себе…
Да что же такое, ну причём тут я и беременность Аманды? В голове продолжали отчётливо звучать её слова о том, что я веду себя так, будто являюсь отцом ребёнка. Нет, при чем тут ребёнок?! Я веду себя так, потому что кто-то там в животе готовится заявить права на мою Аманду! На какую такую твою? Это прямо-таки дежавю с собакой! Вот представь на минуту, что это твой ребёнок и теперь на тебе лежит ответственность на всю жизнь, а? Это не яблоко в постель подать и к доктору подружку отвезти. Нет, всё… Я вообще уже не понимаю, о чем думаю. Мне нужно спать! И я закрыла глаза. Аманда, похоже, заметила это, и сначала приподнялась на подушке, а потом тихо и даже, кажется, с мольбой, сказала:
— Не прогоняй меня в другую комнату, ладно?
Я тут же открыла глаза, чтобы увидеть её лицо над своим.
— Я понимаю, что тебе хочется наконец-то поспать одной в собственной постели, или у тебя с ней связаны более приятные воспоминания, чем я, — продолжила Аманда всё так же тихо. — Просто я боюсь спать одна в чужих домах. Ну, не только у собак фобии бывают. Можно остаться?
Я кивнула, слезла с кровати и начала раздеваться. Почувствовав на себе пристальный взгляд Аманды, я обернулась и была уверена, что за секунду до этого вспыхнула, как помидор.
— Мне кажется, я плохо тебя нарисовала. Вообще тебя надо писать пастелью, чтобы румянец передать, он такой… сексуальный. Я вот совершенно не умею краснеть, а ты делаешь это постоянно.
— Ты будешь раздеваться, потому что я сейчас потушу свет, — оборвала я её, как можно быстрее и, не дожидаясь ответа, дёрнула выключатель ночника.
Аманда в потёмках убрала с кровати ноутбук и стянула с себя брюки.
— Жалко, что твой отец так рано ложится спать. Я хотела в душ. Только не ври, что не чувствуешь запаха этих выделений! Будто рыбой воняет…
— Нет, не чувствую, — честно ответила я. — Это у тебя просто обострено обоняние, так что ложись и спи. Тебе завтра индюшку готовить.
Она залезла под одеяло и прижалась ко мне спиной, как раньше до того, как купила подушку. Это действительно была ночь благодарения, потому что последние недели я мечтала снова спать вот так, ощущая, что я не одна. Может, у меня тоже фобия, как у той собаки.
— Кейти, — тихо сказала Аманда. — Можно я тебе что-то скажу, только обещай, что не будешь плохо обо мне думать?
Всё блаженство сразу испарилось, и даже живот сжался в предвкушение неизвестно чего.
— Ты вот рассказала про собаку. Сейчас же ты рада, что всё так получилось, потому что эта собака была бы подобна младенцу. Так вот, когда у меня кровь шла, я в душе надеялась, что будет выкидыш. Я не могла пойти на аборт сама, а так кто-то за меня решил бы мою проблему.
Мой желудок разлепился, а сердце наоборот сжалось.
— Но, Аманда, ты же так плакала…
— Ну да, мне было и страшно, и… В общем, мне и сейчас страшно — вдруг я много на себя взяла, вдруг я не справлюсь…
Я тут же развернулась к ней и поняла, что порыв был обоюдным — я ли обняла её, или же это она прижала меня к своей груди. Я не решилась её поцеловать, и она не коснулась меня губами даже вскользь. Вот так мы и уснули — обнимая друг друга, сплетая нашими телами тёплое гнёздышко для малыша, который был между нами… Или, чтобы не было двоякого смысла — был с нами, до утра, пока рассвет не заставил нас вновь надеть маски отчуждённости и окунуться в быт.
— Да, я тоже хотела бы, чтобы Кейти была моей сестрой и всегда была рядом, — сказала Аманда на замечание отца про то, что мне не хватает сестры.
Она подняла глаза от пола, но улыбалась не мне, а моему отцу. Я отстранилась от них и пошла доставать тарелки, чтобы сервировать стол. Индюшка вышла великолепной — сочная, не то что моя прошлогодняя. Клюквенный соус Аманда тоже приготовила отличный, а про пирог я вообще молчу. Даже купленный отцом тыквенный хлеб оказался вкусным, или же слова Аманды попали не только на слуховые, но и на мои вкусовые рецепторы. Я бы тоже хотела, чтобы она была всегда рядом… Только я побоялась это сказать. Как всегда…
Вечером Аманда завалилась в ванну, хотя это было глупостью. Горячую ванну беременным принимать нельзя, а от прохладной можно простыть. Но кто переубедит Аманду! Я побоялась зайти к ней в ванну при отце, хотя что тут такого, и всё равно… Я легла на кровать и прикрыла глаза. Воображение у меня, как у любого художника, было великолепным, и я даже вспотела, представляя Аманду в пене подобно Афродите. А потом я уснула, потому что открыла глаза уже утром и поняла, что нахожусь в комнате одна. Я соскребла себя с постели и пошла в душ, поняв, что в таком виде мне нельзя показываться на кухне. Аманда с отцом уже доедали мюсли. Она выглядела странно-возбуждённой, и отец тоже был каким-то не таким. Я поздоровалась и присела на стул.
— Мы сейчас поедем в приют за собакой, — выдал отец, и ложка с мюсли застряла у меня во рту.
Аманда сунула мне под нос айфон. С экрана глядела бордер-колли.
— Или вот эту, — пальцы Аманды сменили страничку. — Не страшила, и уши прикольные… А как тебе эта овчарка?
— С ума сошла, их же надо на площадку каждый день возить! И вообще… Пап, ну зачем тебе собака?! Это такая ответственность, прямо как с детьми…
Отец улыбнулся одними губами и как-то совсем грустно сказал:
— Я привык о ком-то заботиться, а теперь даже ты стала самостоятельной. Вся моя ответственность — положить деньги тебе на дебетку. А так…
— Кейти, это будет здорово, вот увидишь! — Аманда сияла, будто у нее получилось нарисовать шикарную картину.
— А рисовать? Мы же на океан собирались…
— Всё успеем!
Закинув мольберты и краски в багажник папиного джипа, мы залезли на заднее сиденье. Приют располагался за городом, и я попросила отца проехать по главной улице, чтобы заинтересовать Аманду каким-нибудь хорошим зданием и остаться его рисовать. Только отвлечь её от мыслей о собаке не получилось даже на минуту. Собаку, которую они выбрали на сайте, увели на прогулку потенциальные хозяева, и в моей душе разгорелась надежда, что её заберут, и мы уедем из приюта с пустыми руками. Я даже попыталась преподнести происходящее как знак. Папа, тебе не нужна собака! Не нужна! Это же ответственность по меньшей мере на десять лет! Однако отец не желал внимать моим доводам и выглядел возбуждённым не меньше Аманды. Он не может хотеть собаку, он просто не в силах отказать беременной в её прихоти. Только беременная уедет, а отцу придётся два раза в день гулять с собакой!
Выше человеческих сил находиться в зале с клетками, забитыми собаками. Они лают, виляют хвостами и смотрят так грустно, будто моля — спаси… Глаза Аманды с первой секунды были на мокром месте. Поняв, что всё потеряно, я ушла в сторону денников, где ещё недавно отрабатывала часы общественной работы, необходимые для окончания десятого класса. Я не смогла работать с собаками. Лошади не вызывают подобной жалости.
— Кейти, мы собаку выбрали!
Я обернулась. Парень держал на поводке ту жуткую собаку с пятнистыми ушами. Почему они бордер-колли не дождались, вдруг её не возьмут…
— Посмотри, какая она симпатичная, — умилялась Аманда. — Я бы руки фотографу оборвала. Надо снимать её с боку, чтобы морда не плющилась. Такой уродкой она на сайте казалась! А сейчас, гляди…
— Она же дворняга!
— И что? — нетерпеливо перебил меня отец. — Породистых разберут, а эту… Кто она?
— Помесь далматина и… Не знаю. Может, австралийской пастушьей собаки, — пожал плечами парень и погладил поджатые уши псины. — Ну, девочка, будь же умницей… Это твой шанс обрести дом.
Собака только сильнее скуксилась и даже уменьшилась в росте. К тому же, заскулила. Парень потянул за поводок, и бедняга стала упираться всеми лапами.
— Эй, ребята, вы всё ещё хотите бордер-колли? — послышался у нас за спиной голос другого служащего. — Её не взяли.
— Нет, мы эту берём, — сказал отец твёрдо.
— Но, папа, — попыталась запротестовать я, но отец жёстко оборвал мой писк:
— Мы дали этой собаке надежду. Разве мы можем вернуть её обратно в клетку?
Я не нашлась с ответом, да отец и не ждал его от меня. Он быстрым шагом направился в офис, чтобы оформить бумаги и заплатить пошлину. Мы же остались стоять подле моей новой сестрёнки, которая так и не подняла пятнистые уши.
— Знаете, как её зовут? — улыбнулся парень. — Малышка-Надежда. Может, это и не настоящее имя, но она надеялась и дождалась…
Мы с трудом затолкали собаку в машину и усадили между собой. Аманда всю дорогу наглаживала её по голове и морде. Отец иногда поглядывал на нас в зеркало заднего вида и то и дело касался свободной рукой лежащих на пассажирском сиденье документов, будто проверял произошедшее на реальность.
— Придётся самим делать ей стерилизацию. Иначе надо было её ещё на три дня в приюте оставлять. Надо будет назначить операцию на следующую неделю.
— Может, не надо? — начала Аманда. — Конечно, легче, когда у собаки нет течки…
— Выбора нет, это условие в договоре. Они дают месяц, чтобы сделать операцию, и ветеринар должен послать им официальный факс с подтверждением. Конечно, они не хотят, чтобы собаки плодились, и так все приюты забиты. Да, и они ещё дают месяц, чтобы вернуть собаку, будто товар в магазине. Какие же люди жестокие, это же как член семьи. Неужели совсем не прокормить… Детей же не выкидывают.
— Выкидывают, — сказала я тут же. — Ты имеешь право сдать ребёнка в приют.
— Ну это при рождении, — начал было отец, нахмурившись.
— Нет, до восемнадцати лет можешь сдать в любое время. Это при рождении в течение трёх суток ты можешь отвезти ребёнка в пожарное депо анонимно. А потом уже со всеми документами.
В машине повисла тишина. Я скосила глаза на Аманду — её руки продолжали гладить собаку.
— Поехали в «Петко», купим новый поводок, чтобы ничего бедняге о приюте не напоминало, — сказал отец, выезжая с парковки. — И подстилку купим, и еду… Последняя собака у нас была ещё до твоего рождения.
Мы попытались зайти в магазин вместе с собакой, но наша маленькая «надежда» уперлась лапами перед стеклянными дверьми, будто чего-то жутко испугалась, и мы не сумели сдвинуть её с места.
— Наверное, думает, что её опять в приют привезли, — сказала Аманда и предложила мне вернуться в машину.
Я какое-то время простояла перед входом и видела сквозь стекло, как они с отцом ходят между стеллажами, что-то обсуждая, выбирая ошейники, миски, еду… Я даже почувствовала укол ревности — только не поняла, кого приревновала: Аманду или отца. Я ещё подумала, что будь у Аманды отец, то, быть может, она бы сообщила парню, что беременна.
Наконец мы поехали на океан. Отец выгуливал собаку, которую решил назвать маминым именем — Брина, вдоль кромки воды. Та пугалась волн и убегала от растекающейся по песку белой пены. Отец снял сандалии, завернул джинсы и стоял теперь по щиколотку в ледяной воде. Он улыбался.
— Вот видишь, я была права, — сказала Аманда, отрываясь от холста.
Я промолчала и взглянула на её картину. Она почти закончила этюд, и на фоне серого зимнего океана неровными мазками была выведена фигура отца и собаки. Я сглотнула набежавшую слюну и вновь смолчала, потому что… Потому что не знала, что сказать, кроме того, что она очень хорошо выписала воду и небо. Быть может, я права про её тоску по отцу.
— Наши собаки дружелюбны!
Я оторвалась от мольберта. Два высоких парня почти дошли до отца, ведя на коротких поводах гончих.
— Можно дать им поздороваться? — крикнул второй, чтобы отец точно услышал их.
Отец кивнул, но наша Брина вся сжалась при виде холёных, как и их хозяева, больших собак.
— Сколько вашему щенку?
Отец пожал плечами.
— Я только что из приюта её взял. Говорят, полтора года.
— Здорово! Удачи вам!
Они пошли дальше. Гончие тут же забыли о Брине. Я почему-то стала смотреть им вслед и увидела, как рука одного парня легла на талию другого. Отец тоже заметил это, и я сжалась, ожидая комментария, но он ничего не сказал и попытался затащить собаку в воду, но Брина изо всех сил упиралась, и отец вернулся к нам, встал за спиной и стал смотреть на наши шедевры.
— Джим, хотите я пришлю вам картину, когда получу оценку? — спросила Аманда.
Отец кивнул.
— Спасибо, мне будет приятно. Хотя эти парни намного лучше смотрелись бы на твоей картине.
— Папа, ну какая тебе разница! — выкрикнула я, не поняв, зачем вообще это говорю.
Отец поднял брови и улыбнулся.
— Ты это о чем? О том, что они друзья?
Теперь подняла брови я.
— Какие друзья, папа?
— Ты что, не помнишь песню «Отель Калифорния»? — серьёзно спросил отец. — У неё много-много симпатичных мальчиков, которых она зовёт друзьями. Думаешь, в наше время таких не было?
Я молчала, и кисть Аманды замерла. Она во все глаза смотрела на моего отца. Тот улыбался.
— Ну, я неверное слово подобрал… Таких, не таких… Вы меня запутали, — он рассмеялся, но тут же осёкся, пожалев, наверное, что открыл рот. — Наконец-то государство стало понимать, что если мы переняли у греков демократию, то надо принимать и их философию принятия всех видов любви, потому что государство не должно навязывать людям правил в личной жизни. Я очень расстроился, когда поправка не прошла, а теперь доволен, что верховный суд всё же подтвердил однополые браки. Хоть что-то сенат делает полезного. Ну право, у нас больше в Калифорнии проблем нет, как запрещать публиковать интимные фотографии супругов после развода.
— Это вы о чем, Джим? — спросила Аманда.
— Это новая инициатива Джерри Брауна. Похоже, нечем больше отвлечь народ от дефицита бюджета. Строил он всю жизнь мост через залив, вот бы и радовался, что наконец достроил. Похоже, нельзя после семидесяти быть губернатором. Хотя в Калифорнии вообще не губернаторы, один вон матом посылает сенат…
— Это вы о том, что Шварценеггер написал в своём письме? Ну так может это совпадение? Можно же иначе расшифровать первые буквы абзацев…
— Конечно, конечно, — улыбнулся отец. — Терминатор на то и Терминатор, он же на личном сайте пошутил, что других слов у него для них не осталось, если они за столько лет ни о чем не сумели договориться. Хотя, девочки, оставим эту политику до следующих выборов.
— Пап, — вдруг сказала я, набрав в грудь побольше воздуха. — Вот ты спокойно относишься к геям, потому что… Ну вот если бы это было в твоей семье?
— Что? Если бы Эйдан привёл мальчика? Ну, мне пришлось бы принять это, как я принял его индусскую подружку.
— А если бы я?
— Ты? Ты это что, серьёзно?
Улыбка сползла с его лица, и я быстро замахала руками и даже мазнула синим там, где не надо было. Аманда кинулась стирать салфеткой мой мазок.
— Я просто так сказала. Просто все такие терпимые, пока это их не касается.
— Наверное, я бы расстроился, потому что очень хочу внуков. Хотя внуки у меня уже есть, но они на восточном побережье, но даже на Рождество их родители не думают ко мне приезжать.
— Ну у лесби с детьми проще. Усыновлять не надо, — сказала Аманда. — Существуют банки спермы, да и один раз можно стерпеть и с мужчиной.
Отец стоял между нами, подобно каменному изваянию, будто переваривал свалившуюся на него информацию, потом рассмеялся, но как-то не особо весело.
— Девочки, о чём вы только думаете… Мне собаки достаточно на сегодня. Пойду прогуляюсь, а вы тут рисуйте. Главное, чтобы все были счастливы и было меньше одиноких людей.
Он ушёл. Я с плотно сжатыми губами поправляла испорченное место.
— И зачем ты это выдала? — спросила тихо Аманда и даже зло. — Что теперь твой отец подумает?
— Ничего бы он не подумал, если бы ты не встряла, — выкрикнула я и чуть не бросила кисть в песок.
— А ты чего начала? Зачем тебе надо было говорить подобное? Ладно бы ты действительно была лесби, а то… Дура!
Я смолчала и ударила кистью по холсту.