Семейные узы

Небольшой городок, в котором Нацуме живет уже почти год, умиротворяет лучше любого храма или травяного настоя. К этому преступно просто привыкнуть. Нацуме обещал себе — не раз обещал! — не привязываться к своим временным жилищам, к людям, к ёкаям, потому что от этих связей никогда не видел ничего хорошего. Они либо разваливались угольной крошкой, сожженные возможностью видеть духов, либо рвались, когда Нацуме переезжал в другое место. Закрываться в себе и маяться от неприкаянности было не так неприятно, как чувствовать, что судьба выкидывает тебя из чужой жизни. Зато Нацуме знает, что говорить и делать, как улыбаться и заканчивать вежливые разговоры, от которых было не скрыться, как и не сбежать от того мира, что Нацуме знал с детства, а другие люди — лишь понаслышке. Сейчас, когда мир духов и мир людей были уравновешены, ему не хочется никаких изменений. Ни хороших, ни плохих. Однако Нацуме по наивности своей не попросил в храме у богов хотя бы пару месяцев стабильности и счастья. — Нацуме-кун, к тебе гостья. Кажется, ситуация веселит тётушку: она определенно успела что-то придумать, чтобы развлечь свое скучающее по необычным историям и приключением сердце. Нацуме удивлен, ведь у него не так много знакомых, тем более женщин, а Сасада и Таки только-только с ним попрощались и пошли по каким-то своим девичьим делам. Была еще Нанасё, и Нацуме молит всех богов, чтобы это оказалась не она. Ему еще клана Матоба не хватало. — Иду, Токо-сан, — Нацуме разувается и проходит на кухню. Сидящую за столом молодую женщину он не знает, но она кажется ему приятной и безопасной. — Здравствуйте. Увидев его, женщина встает, и Нацуме понимает, что она еще и очень милая. Его одноклассники могли бы ее описать более подробно и красочно, но, привыкнув видеть ёкаев каждый день, Нацуме трудно быть объективным в вопросах красоты. У него определенно не перехватило дыхание от восхищения, как когда он видел некоторых высших ёкаев (или Натори Шуичи, хотя последний в такие моменты невероятно раздражал). — Простите за вторжение, — церемонная фраза удивительно органично сочетается с классическим кимоно, какое не часто встретишь сейчас на молодых женщинах. Шигецу-сан иногда позволял себе поворчать про старые добрые времена, когда на улицах было не увидеть красотку в мини-юбке. Гостья же явно умеет носить вещи, подходящее скорее ёкаям со всеми их ритуалами, обрядами и причудливой одеждой, вышитой цветами, которые-несут-глубокий-смысл. — Мы с вами разве знакомы? Да, с его стороны это не очень-то вежливо, но он совершенно точно видит женщину впервые и понятия не имеет, что с ней, такой внезапной, делать. Поэтому Нацуме садится за стол и улыбается. — Меня зовут Аой Цубаки. Можно называть просто Аой. Я посылала вам письма, но они, похоже, не дошли? — Нет. Первой мыслью приходит «неужели потеряли по пути», а второй — «Нянко-сенсей!». Глупо сразу винить во всём кота, но не он ли ходил последние недели жутко довольный, будто самолично передушил всех мышей в округе? — В них было что-то важное? — Всего лишь предупреждение о приезде, — Аой склоняет голову в поклоне. В её волосах блестит причудливая заколка с одним увядшим цветком и тремя свежими бутонами. — Я не хотела доставлять вам неудобства. Понимаю, как это внезапно — чужой человек в доме с непонятными намерениями. В качестве извинения я привезла угощение! Фудживара-сан сперва не хотела их принимать, но я настояла. С пустыми руками в гости не ходят. Когда речь заходит о еде, особенно бесплатной, Нянко-сенсей всегда крутится где-то рядом. Но невзирая на вызывающие аппетит ароматы, исходящие из кухни, этот вредный кот так и не появляется на плече, оставляя на толстовке глубокие следы от когтей. Гостью минутное напряжение Нацуме ничуть не тревожит: она пробует чай, восхищается домом, щурится немного лукаво, но добродушно. Она кажется такой чудовищно знакомой, что у Нацуме перехватывает дыхание. — Откуда вы узнали обо мне? Вместо ответа Аой почему-то смотрит в дальний угол комнаты, где около недели назад Нацуме заметил большого и яркого паука. Паук не причинял неудобств и мирно плёл паутину. Нянко-сенсей наотрез отказался прогонять его, утверждая, что не дело это для уважающего себя аякаши. Возможно, это просто совпадение, не более. Возможно. — Жизнь — очень хитрая штука, Нацуме-кун. Ты думаешь, будто знаешь о своих родных всё, но потом оказывается, что они хранят целую сотню скелетов в шкафу. Так вышло и с моим дедушкой, Широ Цубаки. Он был… необычным человеком во всех смыслах. Невыносимым, шумным, ярким, обаятельным, нетерпеливым и эмоциональным. Я обожала его. А он в юности чего только не творил!.. Из-за своего легкомысленного характера и ветреной натуры он оставил много наследников. Вообще-то мне не было до них никакого дела, я с родственниками давно оборвала все связи… Она снова пьёт чай и задумчиво водит пальцем по ободку чашки, собираясь с мыслями. — Но я подумала, что это не очень хорошо: совсем забыть про всех. И я начала собирать семейное древо. Оно получилось большим, нудным и совсем не красивым, но там я нашла тебя! Ничего, что на ты? Аой так безмятежно смотрит, что у Нацуме не поворачивается язык напомнить, что она, вполне вероятно, лет на пять его старше. — Ничего, — в горле сухо. Он сглатывает и мысленно благодарит Токо-сан за чай. — Продолжайте, пожалуйста. — В итоге я узнала, что дедушка в молодости связался с некой Нацуме Рейко, — упоминание имени бабушки дрожью отдаётся в теле, но Нацуме слушает с непроницаемым выражением лица. — Те, кто помнили юность моего деда, говорили, что Широ и Рейко были как две стороны луны. Настоящее цунами в человеческом обличье. И что после них остались не только лихие байки. Нацуме вспоминает, как больно, долго и отчаянно искал хоть какую-то информацию о бабушке. Вспоминает все гадости, что говорили о ней дальние родственники. Одна из таких гадостей — рождённый вне брака ребёнок. Никто не знал, в том числе мама Нацуме, кто же был её отцом. Ходило множество слухов, предположений. Но все сходились в одном: Рейко нагуляла дитя, а для женщины в то время страшнее позора было не придумать. Впрочем, не то чтобы Рейко это сколько-нибудь волновало. Хочется спросить, где же ты была, Цубаки Аой, все эти годы, но он не имеет права бросать в лицо этой женщине обвинения. Она ведь пришла к нему. Ей не всё равно? — Моя бабушка была… интересным человеком, — улыбается Нацуме. Раньше ему это давалось через силу, вымученно, да и трудно реагировать иначе, когда в лицо оскорбляют одного из твоих кровных родичей. Сравнивая его с тобой. Но он успел узнать Рейко. Увидеть её воспоминания, поговорить с теми, кто ей восхищался и искренне любил. Даже сейчас образ Рейко встаёт перед глазами, живой, яркий, чуточку грустный — и Нацуме улыбается, искренне и открыто, с печальной радостью. Он так часто видел Нянко-сенсея с лицом Рейко, что практически забыл, что бабушка давно умерла. — Не удивлюсь, если всё именно так и произошло. Жаль, что о существовании вашего дедушки я узнал только сейчас. — Он умер, — просто говорит Аой. — Мне жаль. И ему правда жаль, потому что он прекрасно знает, каково это — остаться одному. — Дедушка прожил яркую жизнь, — в голосе Аой звенят колокольчики, словно она вспоминает о чём-то забавном. — Иногда чересчур яркую! Уверена, он переживал лишь о том, что не успел попробовать мою стряпню. В больнице ужасно кормили, я узнавала. Аой отодвигает чашку, разворачивается и склоняется в глубоком догеза. — Нацуме-кун, у тебя чудесная семья и я за тебя очень рада. Пойму, если ты откажешь, но может, дашь мне шанс тоже стать тебе другом? Дыхание застревает в горле. Нацуме чувствует, как руки предательски дрожат, и торопливо сжимает чашку с чаем. От стыда хочется провалиться сквозь татами, сбежать в комнату или хотя бы скрыть лицо Нянко-сенсеем — а кстати, где он? — чтобы не показывать пунцовых щек и не видеть Аой в такой смущающей, чересчур вежливой позе. — Не кланяйтесь так, не надо! — бормочет Нацуме, пытаясь не суетиться совсем уж нелепо, но у него ничего, конечно, не получается. — Я тоже рад, что вы приехали!.. Увы, боги сегодня смотрят в другую сторону. Вместо того, чтобы спасти его бедную гордость, они с восторгом шкодливых котят подкинули очередной клубок неловкостей в и так уже полную корзинку. В гостиную с подносом заходит Токо-сан. Она несколько мгновений растерянно смотрит на согнутую спину гостьи, охает и улыбается так понимающе, так ласково, что у Нацуме горят уши и шея. Бессмысленно что-либо объяснять: как всякая женщина, Токо-сан только что придумала себе трогательную и неловкую романтическую сцену признания, поверила в неё и ни за что не сойдёт с проторенной тропинки сюжета. Нацуме от этого, впрочем, не легче. — Простите, что помешала, — вздыхает Токо-сан и ставит поднос на стол — на нём сэндвичи, нарезанные соломкой огурцы и онигири в форме разных зверей. Нацуме удивляется (когда это Токо-сан увлеклась подобным?), и ему тут же рассказывают: — Цубаки-сан чудесно готовит! С трудом спасла от Шигеру-сана хотя бы это. Угощайтесь, не буду вас отвлекать. Токо-сан не умеет держать лицо, так что по ней сразу видно: поняла всё не так! Если Нацуме начнёт объяснять и оправдываться, выйдет только хуже, поэтому он молчит, красный, как рябина осенью, и смотрит на заколку в волосах Аой. Её вид почему-то успокаивает. — Не волнуйся так, — спокойно говорит Аой, выпрямляется и трёт поясницу кулаком. — Спина затекла, — жалуется со смешком, — Оданна с меня три шкуры спустит!.. Впрочем, неважно. Правда угощайся. Я не знала, что ты любишь, поэтому приготовила именно онигири. Их трудно испортить и почти всем они нравятся. — Но почему такой формы? — Дети попросили. — У вас есть дети?! Кажется, только что разрушилась мечта Токо-сан отдать его в добрые женские руки. А вот Нацуме облегченно вздыхает. Аой, конечно, милая девушка, но он точно не был готов к серьезным отношениям. Ещё и с родственницей, которая его старше. Даже если на секунду представить, что Аой согласилась бы — ну а вдруг? — то она быстро бы сбежала, узнав про ёкаев. Нацуме на своем опыте знал, что мало кто готов принять существование изнанки. Не теоретическое, где-то там в параллельной реальности, а рядом, только руку протяни. Так что хорошо, что мечты Токо-сан о красивой традиционной свадьбе и внуках временно будут отложены. Лет на десять. Двадцать. Когда-нибудь на потом. Как-то продолжать разговор Нацуме постеснялся и поспешил зажевать неловкую паузу онигири. Они были действительно очень вкусными: в меру сладкими, клейкими, с терпкой начинкой из умэбоси. — Спасибо за гостеприимство и добрые слова, — несмотря на рухнувшие мечты, Токо-сан всё ещё относилась к Аой с бесконечной теплотой. Они мило болтали о готовке, хитростях, к которым прибегают хозяйки, чтобы сохранить продукты свежими, а ещё не разориться на своих любимых мужчинах. Нацуме всё жевал и думал, как хорошо, что его мнение обо всём этом им не нужно. Особенно о любимых мужчинах. Вот этого нам не надо. Вот это — к Натори-сану, пожалуйста. Когда Токо-сан уходит, Аой извиняюще складывает ладони перед собой и явно хочет что-то сказать, но вдруг замирает. Пару секунд думает, а затем как ни в чем не бывало берёт с подноса аккуратно нарезанные огурцы и невозмутимо засовывает в рукав кимоно. Нацуме может поклясться, что оттуда слышится довольное чавканье. В ответ на его шокированный взгляд Аой слегка пожимает плечами, улыбается и неожиданно спрашивает: — Нацуме-кун, покажешь мне город? — Конечно, — Нацуме все ещё под впечатлением от выходки с огурцом, но соглашается. Им обоим не помешает проветриться. — Ох, уже уходите? — Токо-сан расстроенно на них смотрит. — Мне бы хотелось самой увидеть места, в которых бывал дедушка. Возможно, получится еще с кем-нибудь поговорить о нем. — Аой аккуратно обувает гетта, поправляет странную ветку, заткнутую за пояс кимоно. — Была рада познакомиться! — Ох, тогда, конечно, удачи, — понимающе кивает Токо-сан и желает им хорошей прогулки. День словно декорация для доброго фильма — теплый и яркий. Ветер треплет деревья, иногда доносится мелодичное звучание колокольчиков и детский смех. Проезжающие мимо велосипедисты здороваются с Нацуме, как со старым знакомым, хотя и не останавливаются для беседы. И это здорово. Нацуме украдкой смотрит на Аой, которую словно не беспокоит его неловкое молчание. Она с детским любопытством смотрит по сторонам. — Это же Нацуме, владелец Тетради Дружбы, — перешептываются в траве мелкие ёкаи, и Нацуме впервые недоволен их болтливостью. — Давай съедим его и станем сильнее? — Что ты, — шипит второй голос, — ты же слышал, его даже большие ёкаи слушаются! И вообще, он внук Рейко, свяжешься с ним — жди беды. Нацуме на секунду прикрывает глаза, пытаясь справиться с эмоциями. Такие слова даже от столь незначительных ёкаев ранили и давили. На роду у них, что ли, написано быть противными окружающим? — Здесь красиво, — наконец-то прерывает тишину Аой. Вид действительно чудесный: солнце золотит верхушки деревьев, отражается от мелких камушков — Я рада, что приехала. Уверена, дедушке здесь тоже нравилось. — Расскажите о нем, — просит Нацуме. — Я мало помню на самом деле, — честно признаётся она. — Дедушка забрал меня, когда я была маленькой. Мы жили в чудесном доме и много гуляли, а ещё дедушка учил меня готовить еду для… Друзей. Он говорил, что никто не должен страдать от голода. — Он был хорошим человеком. Аой вдруг фыркает. — В первую очередь он был человеком. — туманно поправляет она. — Со своими достоинствами и недостатками. В день его похорон к нашему дому выстроилась целая очередь. Люди, которых я едва знала, напоминали мне демонов, которые собрались на фестиваль. Нацуме вздрагивает и неуверенно улыбается. — Правда? Как интересно. — А ты не веришь в потустороннее? — с интересом спрашивает Аой. — Не… Не то чтобы, — Нацуме чешет нос. — Никогда об этом не думал. — Эх, жаль, — почему-то вздыхает Аой. — Я думала, что в таком тихом месте полно страшный сказок и легенд. В Токио люди меньше смотрят по сторонам и пугаются разве что счетов за парковку. Ой, а это что? Впереди — любимый магазин булочек мандзю Нянко-сенсея, и Нацуме радуется поводу сменить тему и заодно похвастаться местной едой. Аой с аппетитом уплетает ещё горячую булочку и жмурится от удовольствия, как ребёнок. У добродушного продавца она покупает целую гору свежих булочек, объясняя тем, что хочет угостить родных, и Нацуме не позволяет себе гадать, сколько она заплатила и как понесёт это всё домой. — Давайте я помогу. — Спасибо, я что-то перестаралась, — Аой безропотно отдаёт ему пакеты и с удовольствием потягивается. — Не переживай, меня встретит муж, мне вовсе не придётся нести всё самой. Но ты очень милый, когда волнуешься. И она смеётся, прикрыв рот ладонью, пока Нацуме смущённо разглядывает камни на дороге. Город правда небольшой, поэтому его весь можно обойти буквально за пару часов. Другое дело леса, нехоженые тропы, пещеры и заброшенные святилища сильных ёкаев, но туда Нацуме неподготовленного человека ни за что бы вести не стал. Особенно без уверенности, что Нянко-сенсей где-то рядом и подстрахует в случае беды. Один он может быть и справился бы — спрятался или сбежал, выжил же он как-то до встречи с Нянко-сенсеем и Натори-саном — но Нацуме не мог поручиться, что сможет защитить Аой. Или что он выиграет время, а она сможет убежать в такой неудобной одежде по незнакомому лесу, полному духов. Аой выглядит так, будто для неё и этот маленький городок — отличное приключение. Она с любопытством смотрит на местных, со всеми здоровается, даже перекидывается парой слов с пожилой парой у магазинчика со всякой всячиной. Обычно городские быстро начинают скучать от тихой неспешной жизни в сельской местности. Но Аой с искренним восхищением отзывается о людях и темпе жизни. В перенаселённом мегаполисе всё иначе, мало времени для таких неспешных прогулок, а на выходных в парках не протолкнуться. Так что в последнее время Аой редко удавалось вот так вот спокойно погулять, никуда не спеша. — А чем вы занимаетесь, если не секрет? — обычно Нацуме больше слушает, чем говорит, но тут случай особый. — Помогаю мужу с гостиницей, — Аой перебирает веера в лавке и откладывает сразу два, один — тяжёлый и тугой, бархатный и чудовищно дорогой, а второй попроще и меньше, словно на женскую руку и с рисунком животных, очень похожих на котов. — Держу маленькую закусочную для тех, кому надоела еда нашего консервативного шеф-повара. Забот хватает, да и клиенты попадаются сложные, но мне нравится. — Вы кажетесь счастливой. — Ну конечно! — Аой смотрит Нацуме прямо в глаза. Она не сомневается ни в одном своём слове. — Разве я могу быть несчастна в месте, где меня любят? С этим не поспоришь; они гуляют, болтая обо всём на свете, заходят в маленькие семейные магазинчики, Нацуме буквально чувствует, как на него смотрят с одобрением: какую женщину привёл, молодец! Это капельку смущает, однако и радует, ведь раньше никто не был к нему так снисходителен и добр. Тем более, что Аой не воспринимала их слова всерьез и не пыталась смущать Нацуме еще сильнее. Гостиница, где она остановилась, одна из самых старых в городе. Нацуме замечает парочку безобидных ёкаев за углом и смутный силуэт в окне третьего этажа, однако надеется, что за одну ночь никто не посмеет причинить гостье вред. Будет странно, если он захочет остаться с ней (понимаете, в вашем шкафу может сидеть женщина с длинной шеей), так что Нацуме просто отводит взгляд от окна. Аой терпеливо ждёт — видимо, говорила что-то, а заметив, что он «не на связи», замолчала. — Спасибо за чудесный день, — терпеливо повторяет она, бережно прижимая к груди пакет с булочками. — Если вдруг понадобится что-нибудь в городе, обязательно заходи. В моём доме для тебя всегда найдётся чашка риса. Нацуме думает, что ослышался, но переспрашивать не стал. Он с удовольствием пообщался бы ещё, с Аой оказалось очень легко, но навязываться не хочется. Поэтому он обещает приехать, как только сможет, и уходит. Когда же Нацуме оборачивается, то с удивлением и смущением видит, как Аой машет ему вслед. Он неловко поднимает руку в ответ и краснеет, когда Аой широко улыбается. Все-таки женщины такие странные. Когда фигура Аой прячется за живой изгородью, Нацуме задумчиво повторяет сказанную ею фразу и пытается вспомнить, где мог слышать нечто похожее. Какое-то старинное и ужасно старомодное приглашение, оно могло быть в ходу только у пожилых людей и ёкаев. Может быть, муж Аой старше неё и вот так вот странно влияет на жену? Всё-таки кимоно и заколка не из дешёвых, да и деньги она ни разу не считала. Впрочем, это совсем не его дело. Нацуме возвращается, когда облака золотит и подсвечивает закатное солнце. Все, кроме Нянко-сенсея, уже дома: Токо-сан пробует приготовить блюдо по новому рецепту, а Шигеру-сан читает газету. У Нацуме до сих пор кружится голова от понимания, что эти люди — замечательные, отзывчивые люди, с теплым огромным сердцем, переполненным любовью до краев — его семья. Самая настоящая. — Я дома, — искренне говорит он, наслаждаясь каждым звуком. — С возвращением, — Токо-сан почти влетает в гостинную, а Шигеру-сан опускает газету. Вроде бы как обычно. Улыбки, добрые лучики в уголках глаз. Слова, от которых сразу на душе становится спокойно. Только Шигеру-сан крепче обычного сжимает газету, а Токо-сан теребит полотенце. Они явно что-то хотят сказать, и Нацуме всем нутром ощущает липкий страх, почти ужас. Его воображение рисует сотни разговоров, один другого кошмарней и болезненней, но он пытается этого не показывать. Ему хочется нарушить тишину, но он молчит, и тоже начинает теребить лямку школьной сумки. Сейчас бы Нянко-сенсея сюда, чтобы он со всей своей непосредственностью разрушил воцарившуюся в доме неловкость. Но его нет, а Нацуме еще не научился справляться сам. — Такаши… — храбрее всех оказывается Токо-сан. Она не хмурит брови и не плачет, но её голос немного дрожит. — Хорошо погулял? Ну конечно, лучше начать издалека. Так легче. — Да, всё отлично. На самом деле тётушка хочет спросить не об этом. Когда видения страшных монстров, готовых сожрать его семью, испаряются, словно дым, до Нацуме добегает одна простая, но яркая и болезненная мысль: они тоже боятся его потерять. Год назад — хотя кажется, что прошло не более пары недель — именно они нашли его в другом городе, они бегали за ним, переступали через слухи и сомнения, через его изломанное прошлое и не особо тогда приглядное настоящее. Они навестили его в больнице, и Нацуме легко вспомнить, какими искренними и взволнованными они выглядели. И как сильно они боялись отказа. Который мог бы быть, чисто теоретически. Нацуме мог отказаться от очередного переезда в далекую глушь, мог не верить их простым лицам, игнорировать слезы в глазах. О, он вообще много чего может, когда дело касается недоверия и, конечно, попадания в неприятности. Но он согласился. Сказать по правде, Нацуме так устал, так сильно устал от всего этого тихого ужаса: от шепотков, толчков в спину, разбитых не им чашек и слез в подушку, чтобы не дай боги никто и никогда не услышал, не добавил в его копилку грехов лишний камень. Возможно, он бы пошел за кем-угодно. Скорее всего. Так что он прекрасно осознает, как ему повезло встретить Токо-сан и Шигеру-сана, и почти постоянно он помнит об этом. Но иногда прозревает и видит ещё кое-что: с какой любовью и даже неверием на него смотрят опекуны. Как первое время они старались лишний раз его увидеть, просто чтобы напомнить себе — они не одни. И это так эгоистично приятно, что Нацуме не может сдержать довольной, непривычно счастливой улыбки. Поэтому последнее, что он хотел бы, чтобы два самых близких ему взрослых решили, что он готов их променять на первого встречного. Даже если у него — у неё — милая улыбка, добрый нрав и, кажется, куча денег на кредитке. Потому что всего этого мало, чтобы полюбить. — Тебе ведь понравилась Цубаки-сан, — а вот Шигеру-сан как всегда рубит с плеча. Смотрит внимательно и понимающе, кажется, будто он готов к любому ответу, но Нацуме чувствует, что по нему предательство ударит сильнее, чем по Токо-сан. — Понравилась, — не стал отпираться Нацуме. — Было приятно с ней познакомиться. И когда его милые опекуны, переглянувшись, почти задают самый-страшный-вопрос, Нацуме подходит к Токо-сан и обнимает её. И говорит: — Спасибо, что вы есть, Токо-сан, Шигеру-сан. Конечно, я никуда не уеду. Только если вам что-то понадобится купить в городе, договорились? Это все невероятно смущает. Нацуме не помнит, доводилось ли ему показывать свои эмоции и чувства так открыто, почти легкомысленно. Когда он был маленьким, его временные опекуны быстро отстранялись, а когда подрос — даже не пытались приласкать. Так что такой тесный контакт почти обжег. Тело каменеет, а вот сердце стучит как бешеное и ладони потеют. Даже зная, кого и зачем он обнимает, Нацуме боится, что его оттолкнут. Назовут слабым, плаксой, девчонкой. Токо-сан обнимает его, и Нацуме, выдыхая напряжение и страх, чувствует, как она дрожит, маленькая и хрупкая в его руках. Рубашка быстро пропитывается слезами, но он не отстраняется; у Нацуме у самого глаза на мокром месте и хочется реветь в голос и смеяться на весь город, но это уже было немного слишком. Тем более, это мешало бы обниматься так тепло и уютно, потому что Шигеру-сан обхватывает их обоих, и Нацуме позволяет себе чуть-чуть отклониться назад, чтобы прижаться к опекуну ближе, почувствовать его тепло и надежность. Кто знает, когда следующий раз он решится на такое, лучше брать все, пока дают. — Мы тоже тебя любим, Такаши, — говорит Шигеру-сан, потому что Токо-сан пытается, но каждый раз замолкает, чтобы скрыть от своих мужчин всхлипы. — И, конечно, ты можешь ездить к Цубаки-сан, когда захочешь. Мы бы поняли, если бы ты захотел к ней уехать. Нацуме пытается возразить, но Шигеру-сан смеется, и он замолкает, смущенный. — Но мы рады, что тебе у нас нравится. — Очень, — шепчет Нацуме Токо-сан в макушку, пряча там покрасневшие щеки и счастливую улыбку. Они так стоят пару минут, пока Токо-сан не выползает из двойных объятий. Она сразу же отворачивается, чтобы скрыть заплаканное лицо и покрасневшие глаза, и они делают вид, что ничего не видели. — Что же, пора ужинать. Такаши, поможешь мне накрыть на стол? — Конечно, — Нацуме кивает и идет следом. — Я возьму тарелки, хорошо? *** Нянко-сенсей приползает заполночь. От него несет перегаром, к морде прилип рис, а глаза масляно и немного бессмысленно блестят. Он кубарем скатывается с подоконника, не выпуская из нежных объятий пустую бутылку саке. Нацуме закрыл бы глаза ладонью, чтобы не видеть, но вместо этого зажимает нос — запах ужасный. Токо-сан и Шигеру-сан наверняка уверены, что он пьет в тайне от них. — Нацуме, — тянет сенсей, пьяно улыбаясь. Он пытается к нему подойти, но лапы заплетаются, и вместо колен своего подопечного он натыкается на стол. — Ууу, плохой стол, плохой Нацуме, зачем ты его сюда поставил! — Спите, сенсей, — ворчит Нацуме и подхватывает Нянко-сенсея поперек живота. Ёкай почти не сопротивляется, что редкость, а ещё он теплый и похож на подушку. Нацуме позволяет себе секундную слабость и утыкается носом в короткую шерсть. Сенсей пахнет животным, зеленью, солнцем, и немного духами. Но перегаром сильнее, так что Нацуме осторожно укладывает его на подушку и пошире открывает окно. Когда он поворачивается, сенсей уже спит. — Опять влез в неприятности? — спрашивает этот невыносимый тип утром, пытаясь найти хотя бы капельку вина в брошенной на полу бутылке. — Опохмелиться не дам, — отрезает Нацуме. Сейчас каникулы: хорошая погода, много свободного времени, и если раньше Нацуме тратил его на бегство от злых и голодных духов, то теперь может себе позволить жить, как обычный школьник. Например, спланировать поездку в большой город, благо Токо-сан действительно понадобились продукты, которые в их глуши появляются очень редко. Нацуме уже катался за горшками, письмами, чужими историями, ему совсем не трудно снова сесть на поезд и отправиться в неизвестность. Чем сенсей, конечно же, недоволен. — От тебя несёт аякаши! — злится он, топорщит усы и шерсть. Выхаживает вокруг Нацуме, пока тот кусает карандаш в раздумьях над списком дел. — Ни на минуту нельзя одного оставить, несносный мальчишка! — Ошибаешься, сенсей, — рассеянно отвечает Нацуме, почти не вслушиваясь в его ворчание. — Вчера я не общался ни с одним духом, кроме тебя. Хотя в твоём состоянии «общаться» — слишком громкое слово… — Наглый, — сенсей косит чёрным глазом с уважением, а затем вдруг прыгает на плечо и едва не роняет Нацуме на пол: кот он упитанный, даже слишком. Токо-сан часто балует креветками. — Но я не шучу. Запах сильного ёкая пропитал дом. Ничего не хочешь мне рассказать? Нацуме вздыхает и откладывает карандаш. Он уверен на сто… нет, двести процентов, что Аой — человек. Рядом с духами мир будто искажается, они не могут ничего не изменить, когда вторгаются в мир, в дом. Люди в этом плане нейтральны. Может, к Аой прицепилась какая-то дрянь, а он не заметил? Больше похоже на правду. — Внучка Широ? — сенсей стекает с плеча и начинает умываться. Долго и обстоятельно. — Где-то я уже слышал это имя… — Она сказала, что её дедушка знал Рейко, — глупо скрывать от сенсея, если кто и может пролить свет на эту давнюю историю, то только он. — Встречал его? По круглому телу сенсея пробегает дрожь. На несколько мгновений он замирает, будто готовый изменить форму, однако быстро успокаивается и даже зевает во всю пасть. — Вот ещё — запоминать всяких там людишек… Одним Широ больше, одним меньше, велика беда. Допустим, встречал. Был такой… тип, не соврала твоя Аой. И что, поедешь к ней? — Хочу больше узнать о Рейко, — пожимает Нацуме плечами. Это ведь очевидно. — Аой и воспоминания об её дедушке — ключ ко всему. Если не хочешь, можешь не ехать со мной, заставлять не буду. Сенсей подозрительно щурится: так умеют только коты и старые мудрые ёкаи. Нацуме безмятежно улыбается. — Мне достанется больше булочек. В итоге они едут через несколько дней; Нацуме пытаются собрать как в поход: целая сумка вещей, советов и предупреждений, шапка и шарф на случай, если будет холодно, ворох телефонов знакомых Токо-сан и клятвенное обещание никуда без Цубаки-сан не ходить. От сумки и шарфа Нацуме с трудом отбивается, оставляет только рюкзак со всем необходимым. Он не собирается оставаться на ночь и смущать новую знакомую и её мужа, который вряд ли будет в восторге от такого соседства. Плюс у неё дети… — Вернусь вечером, — тетрадь тоже с ним: во время путешествий Нацуме не оставляет её дома, мало ли что может случиться. К тому же в Токио полно духов, вдруг кому-то из них захочется вернуть своё имя. — До свидания! — Удачного пути. Нянко-сенсей ворчал всю дорогу. Делал он это тихо и как-то уютно, и Нацуме даже слегка задремал под его бубнеж. Но в остальном пожелание близких сбылось: он не потерял билет, не опоздал на поезд и не забыл в нем вещи, так что на платформу в Токио вышел в благодушном настроении. Аой замахала ему так активно, что рукав тонкой накидки спустился к локтю. Пока Нацуме, смущенный таким напором, приближался, Нянко-сенсей молчал — но делал это так громко и значительно, что у Нацуме руки чесались достать его из переноски, встряхнуть и спросить уже, что не так. Увы, вместо этого приходилось улыбаться и делать вид, что он не таскает с собой могущественного ёкая в виде толстого наглого кошака. — Я так рада, что ты приехал, Нацуме-кун, — искренне сказала Аой. Она бросила удивленный взгляд на Нянко-сенсея и даже приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но в последний момент промолчала. — И друга своего привез. — Он плохо переносит разлуку со мной, — с самой милой улыбкой из своего арсенала объяснил Нацуме, чувствуя, как Нянко-сенсей в переноске крутится от возмущения. Аой рассмеялась, прикрыв рот ладонью. — Охотно верю, — с непонятным выражением лица сказала она, но у Нацуме не было времени это обдумать: его уже ненавязчиво повели за собой. — Небольшая экскурсия по дороге домой, не против? А потом оставишь вещи, и еще погуляем. — Только за. Нацуме помнил Токио по школьным экскурсиям и одиноким прогулкам. Узнавал улицы и высотки, но больше удивлялся — Токио никогда не спал, жил на пределе своих и людских возможностей и менялся — как быстро он менялся! Нацуме ослеп и оглох, потерялся в мешанине лиц и ярких красок. Ему повезло, что он приехал в будний день, до обеденного перерыва, так что получилось избежать толпы белых воротничков. После тихой размеренной жизни дома Нацуме с трудом представлял, как не захлебнуться в этом человеческом море. Что чувствовал Нянко-сенсей, Нацуме не знал. Но надеялся, что тот не сбежит, чтобы пошататься по всяким злачным местам. С решительным видом Аой повела Нацуме мимо многочисленных закусочных и раменных; сувенирные лавки, говорила она, неприлично дорогие, а действительно хорошие места находятся далеко от вокзала и так просто на глаза не покажутся. Она пообещала приготовить для дорогого гостя шикарный ужин и в качестве извинения прокатила Нацуме по токийскому метро — и это был, надо сказать, сногсшибательный опыт! Такого количества людей и ёкаев на один метр пространства он давно не видел. И если люди в большинстве своём прекрасно знали, куда им нужно идти и в конец какой очереди пристроиться, то ёкаи или хищно сновали в толпе, цепляясь то к одной, то к другой жертве, или с упрямством бегемота таранили яркие светящиеся вывески. Один из них, огромная клякса с вытянутой тонкой шеей и надутой, словно воздушный шарик, головой, топтался на месте всё то время, что Аой разглядывала схему и бодро объясняла тонкости подземки. Нацуме честно старался не глазеть. Он хорошо помнил, что чем меньше смотришь на ёкаев, тем выше шанс, что они тебя не заметят. Из метро они выбрались живыми и почти целыми — воздух после него показался свежим и сладким, почти чистым, хотя это было совсем не так. Сравнивать глупо, так что Нацуме просто сказал себе перетерпеть. К хорошему быстро привыкаешь, но горную чистоту ветра не принесёшь в Токио даже в каком-нибудь волшебном горшке. — Ты не помнишь свою маму? — разговор про родителей завязался сам собой. Нацуме чувствовал, что для Аой это почему-то очень важно. — Смутно. Только её голос и немного руки. Мы любили сидеть на веранде, дул тёплый ветер и звенел колокольчик над головой. Звучит наивно, но и я был ребёнком. — Быть ребёнком совсем не стыдно. Да, пожалуй. — А вы? Лицо Аой не мрачнеет и она внезапно не ударяется в меланхолию. Тряхнув волосами, чтобы сдвинуть набок мешавшую прядь, она отвечает спокойным тоном человека, уже переступившего через старые обиды. — Мама ушла, когда мне было шесть лет. Я бы умерла от голода, но меня спасли. Сколько же я сидела в комнате… Неделю? Точно не помню. Её лицо тоже стёрлось из памяти, наверное, защитная реакция. А папа умер, я была ещё маленькой и даже имени его не знаю. Всё, что у меня есть, мне дал дедушка. — И вы не пытались её найти? Нацуме едва не стукнул себя по лбу. Ну зачем он спросил именно это?! Очевидно же, что нет! Зачем искать человека, причинившего тебе боль? Но Аой и тут удивила. — Нашла. Только у неё уже новая семья, как и у меня, поэтому я решила не вмешиваться. Нам не о чем разговаривать, и даже если у неё вдруг проснётся совесть… Знаешь, Нацуме-кун, мне уже совсем не хочется попробовать её карри с рисом. Что это значит, спросить Нацуме не успел. Дом у Аой — не дом, а квартира, пусть и большая, — встретил тишиной и жасмином из освежителя воздуха. Сразу стало ясно, что здесь давно не жили. Вроде бы ничего подозрительного, но в горле запершило, как при простуде. Сенсей притих в переноске. И тогда Аой сказала: — Проходи в гостиную, а я приготовлю, что обещала! Смутные сомнения не должны мешать мыслить здраво. На Нацуме никто не собирался нападать и уж тем более ничего ему не сделает эта комната, обставленная минималистично и скромно. Как раз для того, чтобы гостю было где сесть и на что посмотреть. Специально для него Аой подготовила альбомы с фотографиями, старые записные книжки, принадлежавшие её деду, вскрытые письма и ею же аккуратно нарисованное семейное древо. — Значит, Широ был отцом твоей матери, — сенсей вылез из переноски и сел прямо на фотографии, Нацуме не успел даже возразить. — То есть твоим дедом. Интересная у тебя сестра нашлась, Нацуме. Я бы сказал, неординарная. Спросить, с чего бы такие выводы, Нацуме тоже не успел — Аой загремела посудой, а затем уточнила, можно ли ему пиво, и если можно, то какое. — Нет, я не пью, спасибо! — Фух, — Аой вернула две запотевшие банки в холодильник. — Честно говоря, я тоже. Иногда приходится по работе, но вообще я плохо переношу алкоголь. А дедушка после него творил совершенно дикие вещи! Однажды разгромил гостиницу моего мужа и влез в огромные долги. — Это они на фото? — одна из фотографий выглядела потрепанней, чем другие. На ней стояла целая группа людей, а в центре выделялся светловолосый мужчина с глазами, полными мудрости и озорства, как бы странно ни звучало подобное сочетание. Рядом стоял серьёзный молодой… не парень, но явно моложе Широ-сана на несколько лет, человек, одетый в традиционное кимоно. Вообще все там были наряжены как на парад тысячи духов, а вывеска над их головами могла принадлежать только очень старой и традиционной гостинице. — Да, это дедушка, это — Оданна, мой муж, это Орьё и Акацки… Аой легко назвала каждого по именам и в её голосе звучала искренняя любовь. Нацуме мог бы позавидовать, не будь у него пусть не такой большой, зато чудесной семьи, о которой он мог бы с такой же теплотой рассказывать друзьям, знакомым и вот так вот случайно встреченным родственникам. И все-таки выходило странно. Нацуме еще раз посмотрел на фотографию, пытаясь не показывать, как сильно она его заинтересовала. Его смущало, что Оданна (что это вообще за имя такое?) и Широ-сан были примерно одного возраста. Понятно, что это в любом случае не его дело, но ему не хотелось представлять Аой, такую смешливую и легкую на подъем, даже с самым моложавым и крепким стариком. Это было бы грустно. Нянко-сенсей как-то непонятно мявкнул, а потом неожиданно свернулся у Нацуме под боком с такой коварной мордой, что даже рассеянная Токо-сан заметила бы. Нацуме был уверен, что сенсей что-то понял, и сейчас специально всем своим видом поддразнивает его, зная, что при Аой никто из них разговор не начнет. — Жаль, что Широ постоянно путешествовал. Мне кажется, он так и не позволил себе привязаться к кому-то одному, — со сдержанной тоской и, если Нацуме не показалось, обидой закончила очередную историю Аой. Нацуме чуть дерганно кивнул. Мысли отвлекли его, и он пропустил большую часть. Неловко получилось. Аой погладила одну из старых фотографий, а потом встрепенулась и вскочила на ноги. — Что-то мы разнылись, как два старика. Давай поедим и погуляем? — С удовольствием. Неловкий обмен историями закончился. Раньше Нацуме каждую деталь собирал по крупицам, как разбросанное по миру сокровище. Но сейчас, когда правда оказалась ближе, чем он когда-либо представлял, захотелось сделать шаг назад и перевести дух. Впрочем, увы, о Рейко Аой ничего не знала, а ассоциировать лихого общительного и безбашенного Широ со своим дедушкой у Нацуме пока не получалось. Аой не обманула: ужин был шикарным. Сладкий картофель, мисо-суп, на десерт тайяки, а ещё печёный с лимоном лосось. Блюда менялись, превращая Нацуме в подобие шарика на ножках, сенсею тоже досталось. Аой не жалела коту вкусностей, подкармливая его с видимым удовольствием. Кажется, сенсею нравилась её готовка, хотя он и ел всё, что давали, так почему бы сейчас не стал? — Спасибо за угощение! Очень вкусно, — Нацуме не покривил душой, когда говорил это. Пришлось даже оттягивать сенсея от тарелки, чтобы пойти погулять, иначе по возвращении домой Аой обнаружила бы пустой холодильник. Впрочем, судя по ее умиленному выражению лица матери семейства со стажем, она бы не обиделась. В переноску изрядно потяжелевший кот лезть отказался и Нацуме, скрепя сердце, позволил ему забраться на любимое место на плече. — Твой кот — чудо, — фыркнула Аой. — Только тяжёлое. Взгляд сенсея обещал веселящемуся человеку все муки мира духов, однако Аой не обратила на него внимания. Она деловито собрала вещи в небольшую сумку, убрала остатки еды в холодильник и выпустила Нацуме из квартиры. Он заметил, как она неловко перебирает связку с ключами, будто редко их видит и никак не может вспомнить, какой что открывает. Вряд ли она страдает деменцией или каким-то психическим расстройством, из-за которого не может вспомнить такой привычный ежедневный ритуал. Тогда он решился спросить: — Вы живёте не здесь, верно? — Точно! Какой ты внимательный, — она не выглядела испуганной тем, что её маленький обман раскрыли. — Раз в неделю квартиру убирают, поливают цветы. Дедушка оставил мне её, я не хочу продавать или пускать чужих. А живу вместе с мужем в гостинице. Я бы пригласила тебя туда, но там сейчас яблоку негде упасть: для бизнеса это хорошо, но к душевным беседам не располагает, уж поверь мне. Нацуме в гостиницах бывал не часто, а уж в таких крупных никогда, так что представлял с трудом. Но если это хоть чуть-чуть походило на встречи местных ёкаев в лесу, как в тот праздник, где все боролись за кимоно, то нет, спасибо, ему и в этой скромной квартирке было здорово. Если Аой его и пригласит, то он надеялся, что это будет не горящий сезон. Аой вдруг лукаво улыбнулась, явно что-то вспомнив, и Нацуме наконец-то заметил его: сходство с Широ. То, что их дедушка легко демонстрировал миру, Аой прятала или даже не желала использовать, все-таки они два разных человека. Но она иногда также лукаво щурилась, будто задумала интересную игру или знает что-то, неведомое другим. — Знаешь, мы сначала с мужем страшно ругались из-за дедушкиного долга, — фыркнула Аой, — он иногда такой твердолобый, ну сил нет. Не мог по-человечески объяснить, что дедушка за меня волновался, нет же, устроил целый спектакль… — Вы были на него злы? — Очень, — кивнула Аой. Она ненадолго прервалась, зачарованно смотря в витрину с красивой современной женской одеждой, но буквально через пару секунд вернулась к разговору. — Он же меня, фактически, вырвал из привычной жизни. Мне было страшно, и сперва казалось, будто никто из его окружения не собирался мне помогать. Хорошо, что это было не так. — Действительно, — поддакнул Нацуме, пока в его воображении страшный старый Оданна силой запихивал юную Аой в гостиницу, внутри которой скалились его подчиненные. — Мы долго привыкали друг к другу и многое пережили вместе. Я рада, что доверилась ему. Они всё дальше отходили от жилых районов в сторону пустынных улиц и парков. Как ни странно, в Токио хватало зелени, пусть она и была раскидана по разным местам в хаотичном порядке. Из-за поворота вынырнули тории. Аой спокойно прошла мимо, а вот Нацуме застыл. На ступеньках длинной лестницы сидела женщина и баюкала на руках ребёнка. Женщина была мёртвой. И младенец — тоже. А что самое неприятное, с улицы, куда они с Аой собирались идти, вышел другой ёкай, вида которого Нацуме распознать не смог. Не бывает вида у шлангоподобного существа с длинными руками. Отвык он от этого. В лесу у екаев была своя история, характер, к ним можно было приспособиться, подобрать ключик, тот особенный подход, позволяющий уйти от набившего оскомину «бей или беги». В городе все было по другому. Нацуме прошиб холодный пот. Он невольно застыл, а потом резко опустил голову вниз. — Ты меня видишь? — спросила женщина, и в ее голосе появились удивленные нотки. — Видишь же, да, мальчик? Она встала со ступенек и направилась к ним чуть вихляющей, неровной походкой. Ребенок на ее руках зарыдал. — Ты ему понравился, — возбужденно прошептал ёкай. У нее темные пакли нечесаных волос и бледная до серости кожа. Нацуме был рад, что не успел посмотреть ей в глаза. — Ну же, мой милый, не упрямься. Или ты хочешь, чтобы мы познакомились с твоей подружкой? О, нет, этого Нацуме точно не хотел. Он не знал, стоит ли ему бежать, попытаться увести ёкая от Аой или же остаться, чтобы голодная тварь не набросилась на нее. Она ведь не убежит в этом своем дорогом кимоно. Возможно, даже понять ничего не сумеет: она же их не видит, и даже сейчас беспечно рассказывает о проделках постоянных клиентов мужа или опять о Широ, или еще о чем-то там — Нацуме не прислушивался. Можно было бы показать тетрадь. Опыт показывал, что обладать ею духи хотели сильнее, чем набить бездонные желудки. Можно было бы уронить, будто случайно, поднять и рвануть, куда глаза глядят. Может и тот огромный дух последует за ним, а там уже Нянко-сенсей с ними разберется. — Не думай даже, — прошипел сенсей, но это будто наоборот придало Нацуме сил. Он потянулся в рюкзак за тетрадью, а потом будто бы оступился и выронил ее. — Идиот, какой же ты идиот! — Ох, какой я неловкий, — проигнорировал его Нацуме, а потом, наклонившись за тетрадью, напряженно произнес. — Беги, сенсей. Ну! — Это же… — одновременно с ним заговорила ёкай. — Глазам своим не верю, ты… — Нацуме-кун, все хорошо? — напряженно спросила Аой, и Нацуме кольнуло стыдом и виной: опять все из-за него. С другой стороны, Аой сама облегчила ему задачу. — Нацуме? Ты Рейко? Та самая Нацуме Рейко? Нацуме не сдержал усталого вздоха. Они всегда повторяются. — Сенсей, стой, ты куда? — закричал он, когда Нянко-сенсей неохотно спрыгнул с его плеча и почти лениво побежал вниз по лестнице. — Простите, Аой-сан, мне надо его догнать, я потом позвоню. Сенсей! Женщина побежала за ними, не обращая внимания на истошный рёв младенца. В отличие от дома, Нацуме не знал, где в Токио остались освящённые места или удобные поляны, чтобы начертить защитный круг. Но это неважно, потому что сенсей легко справится с ёкаем такого уровня — всегда справлялся ведь, правда? Куда делся второй, Нацуме не видел и надеялся лишь, что Аой не пострадала. — Сюда, за мной! Ёкай свернула в переулок, где на неё прыгнул сенсей, прямо в воздухе меняя форму. Небольшое пространство между домами затопило мехом и когтями. — Тесно! — недовольно прорычал сенсей, затем раздался вой ёкая, но что стало с ней, Нацуме разглядеть не сумел. И хорошо, потому что он никогда не любил наблюдать за расправой над теми, кто пытался его сожрать. — Тьфу, мерзость! Что теперь, Нацуме? — Нужно убедиться, что великан тоже пошёл за нами, — от быстрого бега дыхание сбилос. Нацуме позволил себе прижаться к мохнатому боку и, судя по громовому ворчанию, сенсею это не понравилось. — Я его не чую. О нет, неужели… — Возвращаемся! — Нацуме, ну в кого ты такой идиот? — устало спросил сенсей, возвращаясь в форму кота. Прижимая его немаленькое тело к себе, Нацуме подумал: в Рейко и в Широ, вероятно. Только они могли бежать по незнакомому городу и надеяться, что возле длинной лестницы их кто-то ждёт. Она ждала. Издали Нацуме заметил, что рядом с Аой кто-то есть. Это был не ёкай-великан, а мальчишка лет двенадцати в чёрном костюме. Такие обычно носили дети, когда хотели быть похожими на ниндзя, какими их представляли авторы сериалов. Мальчишка улыбался и неловко потирал затылок, кланялся Аой, словно бы за что-то извинялся. А затем исчез. — Сенсей, ты видел то же, что и я? Кот широко зевнул. — Не знаю, что ты видел, глупый детёныш, а я чую очень шуструю ласку. — Ласку? — Нацуме остановился и спрятался за стеной ближайшего дома. Не было никаких причин не доверять Аой, но она не выглядела ни напуганной, ни удивлённой. Словно подобное для неё в порядке вещей. — Ах да, ты с ними ещё не сталкивался… ловкие зверьки. Обычно их трое. Кама-итачи, ласки с острыми, как серпы, когтями. В древности они развлекались тем, что надрезали людям кожу на ногах, а после исчезали, оставив их в живых, но с неглубокими порезами. Не видел таких уже лет двести. У Нацуме закружилась голова, и он порадовался, что стена никуда не исчезала, позволяя на неё опереться. — Ты хочешь сказать, что Аой-сан только что разговаривала с одним из них? — Ну да, — фыркнул сенсей и запрокинул голову, чтобы лукаво посмотреть Нацуме в лицо. — И то, что твоя «Аой-сан» не так проста, как кажется. От неё пахнет ёкаями. И она готовит настолько вкусно, что мне совсем не хочется её сожрать. Мне продолжать, или ты уже сам всё понял, глупый мальчишка? — Да, — Нацуме не впал в истерику и не… ну, что ещё сделал бы на его месте любой другой человек, которого обманули? Намного проще принять, что у Аой есть секреты, как есть секреты и у него самого. Ведь она могла быть в точной такой же ситуации, если подумать! А рассказать парню, которого ты видишь второй раз в жизни, что мир полон монстров — не самая разумная идея. — Но я всё равно подойду к ней и извинюсь. Упрямство — семейная черта. Сенсей закатил глаза и вздохнул, однако цепляться за штанину не стал. По его мнению, для Нацуме полезнее набивать шишки самостоятельно. Может чему и научится, если доживёт хотя бы до пятидесяти. Нацуме подошёл к Аой и поклонился. — Прошу прощения, что сбежал, ничего не объяснив. С вами всё в порядке? — Да, конечно. А что должно было случиться, Нацуме-кун? — Вы знаете, — Нацуме хотел улыбнуться, но в итоге лишь нервно дернул уголком губ. Это было как-то неловко. Как в фильмах, когда двойной агент пытается доказать, что он не верблюд. Аой не стала отпираться. Наоборот, тоже поклонилась, будто Нацуме сделал что-то хорошее. Щеки ошпарило кипятком смущения. — Ты пытался меня спасти. Спасибо, — Аой улыбалась. — Не со всеми городскими ёкаями можно договориться, а еды у меня с собой на этот раз не было. Если бы ты и твой друг не отвлекли его, меня могли убить. — Вас было, кому защитить, — пробормотал Нацуме. Руки сами собой теребили ремешок сумки. — Но ты же этого не знал, — Аой приблизилась, потянулась его обнять, но потом замерла в последний момент, сомневаясь. Они неловко замолчали, бросая друг на друга удивленно-вопросительные взгляды. А потом Аой рассмеялась, звонко и искренне, прикрыла кулачком рот. Нацуме тоже облегченно захихикал. Будто камень с души упал и рассыпался внизу на мелкое крошево. — Я тебя понимаю, Нацуме-кун. Это не то, о чем можно сказать даже родным. — Вот уж да, — Нацуме кивнул. Сзади на его плечо запрыгнул сенсей, и даже не надо было смотреть на его морду, чтобы почувствовать его раздражение человеческой глупостью. — Думаю, стоит почтить память этого секрета мороженым, — как ни в чем не бывало предложила Аой. В эту минуту Нацуме её почти любил. А уж благодарен был точно. — Предлагаю попробовать его уже у меня дома. В настоящем доме. Она поднялась на несколько ступенек вверх, к храму, обернулась к Нацуме и протянула ему руку. — Если твой спутник не против, конечно. Обещаю, ты вернёшься домой вовремя! Нацуме уже столько раз попадал в опасные ситуации, миры духов, заброшенные особняки и ловушки, что стоило бы уже привыкнуть. Сложив вместе все детали мозаики, нетрудно было теперь догадаться, что гостиница мужа Аой находится не в человеческом мире. А он сам — не человек. — Зря, зря, — буркнул сенсей, а услышавшая его Аой хитро сощурилась. — У меня в закусочной есть чудесное вино из хризантем, — сказала она. — Ах, так не хочется, чтобы оно пропадало… — Чего стоишь, Нацуме, вперёд! — мигом изменил мнение сенсей, но Нацуме ни капли не удивился этой перемене. И взял Аой за руку.