if you'll be my star.

Прошло чуть больше четырёх лет с тех пор, как Барьер был открыт. Четыре года с тех пор, как монстры освободились из Подземелья, и четыре года с тех пор, как все стали счастливо жить на Поверхности. Честно говоря, ты всё ещё не был уверен, что это правда. Ты переживал сброс за сбросом, не зная, закончится ли когда-нибудь этот безумный фарс; задавался вопросом, увидишь ли очередной таймлайн, в котором каждый, кто был тебе дорог, или просто каждый умрёт. Но теперь, после череды бессмысленных смертей, ты наконец-то, наконец-то обрёл свой счастливый финал, где все остались счастливы и проживали лучшую жизнь? Это всё едва ли казалось реальным. Тепло солнца, приятно согревающее кости; жизнь на Поверхности среди людей в окружении близких друзей и брата — всё это тоже едва ли казалось реальным. В глубине души ты продолжал ждать удара — продолжал ожидать очередного перезапуска, что оборвёт эту жизнь и вернёт тебя к прежней. Но затем прошёл первый год на Поверхности. За ним минул второй, а вскоре и третий, и четвёртый. Никакого сброса так и не случилось. Одним из твоих любимых занятий на Поверхности стало смотреть на звёзды. Всё началось с Папируса, что увлёкся ими не меньше. Ты мог понять, почему — небо прекрасно, и едва ли вы в жизни видели нечто подобное. В ясные ночи вы вдвоём лежали под открытым небом, наслаждаясь мерным сиянием и красотой звёзд и луны. Они напоминали тебе комнату желаний в Водопадье. Начавшись как хобби, это в конце концов вошло в привычку. Примерно каждый месяц вы вместе приходили к тихой, уединённой горе Эботт и просто смотрели на звёзды, мерцавшие в небе. Брат привёз тебя сюда и в этот вечер. Ночь была ясной и мирной, температура комфортной, а небо — открытым и светлым. Поездка получилась довольно долгой, ведь гора Эботт находилась в сельской местности, но вы всё равно продолжили путь, наслаждаясь свежим вечерним ветром и наблюдая через боковое зеркало, как исчезают городские огни. Наконец вы прибыли к месту назначения. Вы вдвоём вышли из машины и поднялись на небольшой холм у подножья горы. Первые две поездки Папирус настаивал, что вам просто необходимо забраться на самую вершину горы. Ты ответил, что согласился бы лишь в том случае, если бы он нёс тебя наверх всю дорогу, пока сам бы ты крепко дремал. В итоге вы нашли компромисс в виде небольшого холма поблизости, с которого всё ещё открывался шикарный вид на небо и пейзаж вокруг, но до которого гораздо проще было добраться. Вместе вы устроились на своём привычном месте на вершине холма и улеглись на спину, лицом к небу. Папирусу нравилось указывать на любимые созвездия («САНС, ЭТО ЖЕ БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА!» — восторженно выкрикивал он всякий раз, когда видел её). Иной раз он выдумывал собственные созвездия («САНС, ВОТ ЭТО ВЕДЬ ПОХОЖЕ НА ФРОГГИТА, СКАЖИ?»), а ты лежал рядом с ним, выдавая глубокомысленные «хмм» и приправляя их своими остротами и комментариями. Но этой ночью всё пошло немного не так, как обычно. — ВАУШКИ, ВЗГЛЯНИ НА ЭТУ ЗВЕЗДУ! — указал на свою находку Папирус. Ты обвёл взглядом всё ночное небо, рассматривая звёзды, ярко сиявшие в небе. — ага. это точно звезда, бро, сто процентов. их тут целая куча, — поддразнил ты его. — ГХ, Я ГОВОРЮ ВОТ ОБ ЭТОЙ! ПОСМОТРИ, — снова указал он, на сей раз более нетерпеливо. Ты прищурился, пытаясь проследить за его пальцем. Наконец ты нашёл то, что так сильно привлекло его внимание. На первый взгляд эта звезда выглядела так же, как и любая другая. Она горела оранжевым светом, гораздо ярче, чем остальные звёзды на небе. Но посмотрев внимательнее, ты смог разглядеть рядом с ней ещё одну звезду, почти спрятавшуюся за первой. Она была намного меньше и сияла не столь ярким, равномерным синим светом. — хах, — выдохнул ты, глядя на эти две звезды. — это и вправду круто. отличная находка, бро, — ты посмотрел на него во все глазницы, расплываясь в широкой улыбке. Он ответил звонким «ньех!» на твою похвалу. Какое-то время вы просто молчали. Затем ты заговорил вновь — слова вылетели из глотки прежде, чем ты успел их осмыслить. — знаешь, она чем-то напоминает мне тебя, — буднично произнёс ты. — ХАХ? РАЗВЕ? — да, бро. — ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ… Я ПОХОЖ… НА ГОРЯЩИЙ ГАЗОВЫЙ ШАР??? — недоумевал он, в замешательстве наклоняя голову. Ты хмыкнул в ответ и вновь обратил взор к небу. — нет. я хотел сказать, что ты ярко сияешь. как звезда. Между вами воцарилась тишина. Ты чувствовал, как он смотрел на тебя в тот миг, и хотел посмотреть на него в ответ. Но ты не сделал этого. Ты не решился, потому что боялся, что выражение лица могло выдать тебя с головой. Ты уже знал, что хотел сказать дальше. Слова уже вертелись на кончиках зубов, но ты колебался. Ты волновался. Ты никогда не стеснялся делать комплименты Папирусу, но это прозвучало бы слишком слащаво. Даже от тебя. Или, быть может, ты вот-вот перешёл бы какую-то черту. Где же была эта грань? Как сильно размылись в твоей голове границы между «семейной, братской любовью» и… чем-то ещё? Чем-то гораздо более глубоким? Как долго вы оба обходили эту грань и… существовала ли для Папируса вообще какая-либо грань, или ты просто… проецировал на него свои чувства? Истинная причина, по которой ты так колебался, имела прямое отношение к этим чувствам. Но при удачном стечении обстоятельств Папирус ни о чём бы не догадался. Ты надеялся, что он просто примет комплимент с большим удовольствием и гордостью, как и всегда. Поэтому ты решил рискнуть. Ты прочистил метафорическое горло и глубоко вдохнул. — ведь, знаешь. всех восхищают звёзды. на них загадывают мечты и надежды, на них смотрят снизу вверх, они горят самым ярким огнём и… мм… Ты смолк. Ты думал, что точно знал, что хотел сказать, но быстро потерял ход мыслей, не помнил точно, что говорил, и даже не был уверен, имело ли всё это смысл и… боже, это на улице стало жарче или ты сам? — в общем… звёзды, да. они яркие, потрясающие и, эм… красивые, — неуверенно договорил ты. Ты лежал на месте, всё ещё упорно пялясь в небо, но взгляд Папируса уже давно был всецело сосредоточен на тебе, — ты видел это периферическим зрением и чувствовал, как он просверливал твой череп глазницами. Ты вроде как хотел, чтобы он перестал так пристально на тебя смотреть. По крайней мере, тогда бы ты не потел так сильно. Затем тишина нарушилась. — …КРАСИВЫЕ? — спросил он наконец. Ох. Ты сам это сказал, не так ли? — эм... — Ты попытался сохранить невозмутимое выражение лица, но пот так и стекал по твоему лбу, а скулы неумолимо наливались краской. Стоило ли тебе отмахнуться от вопроса и отделаться шуткой? Сбить брата с толка очередным каламбуром и насладиться тем, как легко он взбесится? Это было бы проще простого. Классический приём Санса. Во время сбросов тебя переполняла апатия. Действия не имели никакого значения: что бы ты ни предпринял — всё в любом случае было бы сброшено. Это не оставляло ни малейшего шанса по-настоящему погрузиться в то, что тебя волновало. Поэтому и было так легко стряхнуть с себя любую ответственность. Ведь… какое это имело значение? Зачем вообще пытаться? Прошло всего четыре года без сбросов на Поверхности, и вот ты уже рушил свои стены. Ты позволил себе больше смеяться, больше времени проводить с друзьями, размывать границы дозволенного, пользоваться случаем, испытывать удовольствие и… быть счастливым, не боясь, что всё исчезнет и вернёт тебя к началу. Позволил себе жить. Ты боролся за попытку уничтожить годы — чёртовы десятилетия — масок, вредных привычек и отработанной, утончённой лжи. Даже с поддержкой друзей работа всё ещё продолжалась. Однако нельзя было сказать, что она не приносила своих плодов. Недавно Папирус похвалил тебя. Он заметил, насколько счастливее ты стал выглядеть, и гордился тем, как много усилий ты к этому приложил. И ты действительно был счастливее. Во всех отношениях и смыслах. То, с какой гордостью говорил Папирус о твоих успехах, согревало до глубины души. Так что, скрывая свои чувства сейчас, ты определённо сделал бы два шага назад. Тебе просто нужно было сказать всё прямо. Даже если ты нервничал, боясь, что твои истинные чувства случайно вырвутся наружу. Даже если волновался о том, что бы сделал Папирус, узнай он о них. Это всяко было лучше, чем напропалую лгать ему в лицо. Поэтому ты дал себе шанс. — да, — с трудом выговорил ты, скорее подавившись словом, чем произнеся его. По твоему подбородку стекал холодный пот. — ты… красивый. — Каким-то образом тебе удалось выдавить это из себя, прежде чем ты осмелился посмотреть на Папируса в ответ. Он больше не смог оставаться на месте. Он сел, и теперь всё его внимание было сосредоточено на тебе. Ты впитывал в себя его черты. Его ошеломлённое лицо, его широко раскрытые глазницы немало бы тебя удивили, если бы не слабый оранжевый румянец, игравший на его скулах. Ваши взгляды встретились, и твоя душа готова была вот-вот выпрыгнуть из груди. Всё остальное в мире внезапно потеряло значение. Но стоило моменту появиться, как он тут же был похоронен громким хвастовством Папируса. — Н-НУ, ЕДВА ЛИ Я МОГУ ВИНИТЬ ТЕБЯ! НИКТО НЕ В СИЛАХ УСТОЯТЬ ПЕРЕД ПОПУЛЯРНОСТЬЮ И АВТОРИТЕТОМ ПАПИРУСА! — он вернулся к своему обычному состоянию, ошеломлённое выражение его лица исчезло и сменилось привычной широкой улыбкой. Он преувеличенно вытянул руку и ударил себя в грудь, гордо хвалясь собой. Ты тихо вздохнул с облегчением. Быть может, он всё-таки не придал твоим словам большого значения. Может, тебе просто померещился румянец на его лице. Может, ты просто вновь спроецировал свои чувства на него. Ты позволил себе снова расслабиться, дав тревоге и напряжению упасть с плеч. Между вами вновь воцарилась тишина, и вот ты уже глядел в небо, а брат сидел рядом, подтянув колени к груди. — НУ И… ЧТО ТЫ ЗАГАДАЛ? — спросил Папирус некоторое время спустя, нарушив молчание. — а? — НУ, НА СВОЮ ЗВЕЗДУ. ТЫ ЗАГАДАЛ ЖЕЛАНИЕ? Ты моргнул. Потребовалось мгновение, чтобы понять, что он имел в виду, и вспомнить, что ты ему сказал. (все загадывают мечты и надежды на звёзды.) Ты чувствовал, как румянец вновь приливал к лицу. Возможно, тебе следовало думать прежде, чем говорить что-либо вслух. То, что вы выбрались на Поверхность, было просто невероятно. Как сон, что был слишком хорош, чтобы быть явью, и от которого ты мог пробудиться в любой момент. Разумеется, у каждого монстра были свои мечты и надежды о жизни на Поверхности. Но в твоём случае это тоже не обошлось без опасений. Ты боялся, что Папирус оставит тебя. Ты едва мог припомнить день, когда его так или иначе не было рядом, и мысль о том, чтобы он ушёл… до дрожи пугала тебя. Ты вёл себя как эгоист, но… Папирус был слишком хорош, чтобы оставаться с кем-то одним надолго. Он наверняка захотел бы исследовать мир, знакомиться с новыми людьми и быть таким же неотразимым где-нибудь ещё. Где-нибудь без тебя. Потому что кто на всём белом свете захотел бы остаться с кем-то вроде тебя. — я хочу… — начал ты, прикрывая глазницы, — чтобы мы всегда были друг у друга. даже если ты решишь переехать и оставить меня, — тихо пробормотал ты, надеясь, что он не разберёт, что ты сказал. — РАЗУМЕЕТСЯ, МЫ БУДЕМ ДРУГ У ДРУГА! — внезапно вспыхнул Папирус; твои глазницы распахнулись в испуге. — ЧТО ЗНАЧИТ «ПЕРЕЕДУ»? КТО ТОГДА БУДЕТ ПОДБИРАТЬ ТВОЁ ГРЯЗНОЕ БЕЛЬЁ? — ну… — попытался вмешаться ты. — ИЛИ ГОТОВИТЬ ТЕБЕ ЕДУ??? МЫ ЖЕ БРАТЬЯ! НЕЛЬЗЯ РАЗДЕЛЯТЬ ТО, ЧТО НЕДЕЛИМО, — воскликнул он, уперев руки в боки и недоверчиво глядя на тебя, — КАК ГОЛОВОЛОМКИ И ПУТАНИЦЫ! ИЛИ АНДАЙН И НАСИЛИЕ. — или… как паста и подгорание? — не удержался ты. Брат бросил на тебя сердитый взгляд, пытаясь показаться раздражённым, но его лицо явно искрилось весельем. — ИЛИ ТВОИ ПАРЫ НОСКОВ, — поглумился он над тобой. Ты лишь покачал головой и хихикнул: — они просто встают и гуляют сами по себе, я клянусь. — НЕПРАВДА! ТЫ САМ РАЗБРАСЫВАЕШЬ ИХ ПО САМЫМ ТЁМНЫМ УГЛАМ! — вскрикнул Папирус, вскидывая руки. Все твои страхи и тревоги начали таять на глазах. И ты мог бы почувствовать себя ещё лучше, раззадорив брата парочкой плохих шуток. — эй, не надо ставить вопрос ребром, бро, — ты привычно подмигнул и пожал плечами, получив взволнованный окрик по имени в ответ. Ты не мог удержаться от новых и новых острот. — в чём дело? я недостаточно встряхнул тебе кости, пап — Небо вдруг исчезло из поля зрения, и ты испуганно вскрикнул, когда в тебя влетело его тело. Вы немного прокатились по холму, и, наконец остановившись, ты мог видеть лишь озорное лицо своего брата, нависшее над тобой. — ЭТО ТЕБЕ ЗА ТВОИ УЖАСНЫЕ КАЛАМБУРЫ! — торжествовал Папирус. — хех… что ж, ты поймал меня, бро, — признал ты. Костяные веки сомкнулись, заставляя мир вокруг исчезнуть. Остались только твой брат и ты, поминутно слабевший в его хватке. Побеждённый и полностью в его власти. Его вес на тебе исчез. Но затем он сдвинулся, приблизившись к тебе так, что тепло окутало почти всё твоё тело. Ты с любопытством открыл глазницы и обнаружил, что Папирус лёг сбоку и обнял тебя со спины. Прошло немало времени с тех пор, как вы обнимались вот так в последний раз. Он крепко сжимал тебя в руках в особенно трудные дни. Или когда ты просыпался посреди ночи в холодном поту после снов о перезапуске, смертях и ком-то, кто говорил руками. Но с тех пор, когда тебе становилось настолько плохо, прошли годы. И тогда ты осознал: он пытался утешить тебя. — Я не собираюсь покидать тебя, Санс, — он понизил голос на целую октаву. И чёрт подери — это всё, о чём ты мог подумать в тот момент. Ты готов был поклясться, что чувствовал, как душа Папируса билась в груди за твоей спиной, и твоя собственная душа рвалась навстречу его, чтобы сблизиться. Чтобы слиться воедино. Чтобы отдаться без остатка. И никогда не отпускать. И всё это было определённо не тем, что ты должен был думать о брате, но тебе было всё равно. Всё твоё существо вопило о Папирусе, и никогда в жизни ты так остро не ощущал то, как прикасался он к каждому дюйму твоего тела. — я просто… — начал ты, изо всех сил стараясь говорить спокойным, ровным голосом. Папирусу не нужно было видеть, как ты волновался из-за такой простой вещи, как физический контакт с ним. — я не хочу, чтобы ты чувствовал, будто должен остаться. я хочу, чтобы ты был счастлив, следуя своей воле, — договорил ты. — САНС, ТЫ И ВПРАВДУ ДУМАЕШЬ, ЧТО Я МОГ БЫТЬ НЕСЧАСТЕН, ЖИВЯ С ТОБОЙ? — он смолк, прижимая палец к твоему рту прежде, чем ты успел что-либо возразить. — Я ХОЧУ БЫТЬ ЗДЕСЬ. С ТОБОЙ, — уверял Папирус, говоря с невообразимой открытостью. Ты не смог сдержать дрожь, когда он вновь понизил голос. — В мире нет другого места, где я хотел бы быть. Его рука скользнула вниз к твоей, переплетая пальцы. Ты напрягся, и несмотря на то, что мысли снова стали уходить не туда, тебе удалось медленно кивнуть. Ты не был уверен, какой реакции ждал от Папируса, но был рад, что он всё-таки не отказал. Ты так сильно зацикливался на собственной любви к Папирусу, что порой забывал, как сильно он заботился о тебе. Неожиданная искренность в его голосе лишь укоренила этот факт. Возможно, тебе просто нужно было напоминание. Некоторое время вы не произносили ни слова. Ты решил сосредоточиться на дыхании Папируса, лишь бы не думать о том, как фаланги его пальцев соприкасались с твоими. Или о нежном касании его подбородка, покоившегося на твоём черепе. Или о том, как его тело прижималось к тебе сзади. О чём угодно. Но нежные прикосновения и успокаивающее тепло Папируса неумолимо напоминали о тех днях, когда вы спали вместе, засыпая в объятьях друг друга. Этого было достаточно, чтобы ты вновь расслабился. Сон медленно заволакивал твоё сознание, и веки начали опускаться. Прежде чем ты бы позволил себе задремать слишком глубоко, ты должен был сказать ещё одну вещь, пока это было актуально. В противном случае, ты навряд ли осмелился бы сказать это вновь. — я… тоже не покину тебя, — тихо пробормотал ты. Ты не был уверен, услышал ли тебя Папирус, пока он не сжал тебя крепче в объятьях пару мгновений спустя. Изначально ты думал, что Папирус был похож на комету. На нечто поразительное, необыкновенное и завораживающее, но сгорающее в один момент. И оставалось лишь закрыть глаза в попытке ухватить осколок расплывавшегося воспоминания. Но стоило тебе вновь взглянуть на те самые две звезды, как до тебя дошло, насколько он был похож на одну из них. Он яркий, красивый. Он тот, кто всегда мог согреть тебя. Он — вечный неугасаемый маяк, рассеивавший тьму вокруг тебя. Ты сильнее свернулся в руках Папируса, размякая от близости его души к твоей. Вот, где ты на самом деле должен был быть. Вот, где вы оба должны были быть. Как пара. Как части целого. Неразделимые. Вместе. Ты сжал его руку в своей. Вы лежали в уютной тишине, наслаждаясь друг другом и мерцавшими звёздами в ночном небе.